Выложенный здесь материал содержит неочевидную (и принимаемую на веру)составляющую мировоззрения администрации сайта. Под мировоззрением понимается образное и категориальное пространство, в терминах которого мы существуем и намерены существовать.
Открытая (то есть опубликованная и строго обоснованная) составляющая лежит здесь.
Внимание! Цитаты приводятся не потому, что они что-то ОЗНАЧАЮТ, а потому, что они что-то ПОДТВЕРЖДАЮТ!!!
* * *
Помните, у Doors - "The birth of a nation"? Моррисон фиксирует прецедент: впервые в мировой метаистории зарождается не-национальная метакультура, новый пласт коллективного бессознательного, миф народа безпредков, народа без генотипа. Собственно, он и сам приложил свою яркую, полноцветную образность к сотворению той молодой "Небесной Америки", которую не застал Андреев - о которой сам потом молился в "American Prayer", о которой сказал: "The town rises from the sea... I feel a splitting headache from which the future's made".
* * *
В русском роке все было проще. Здесь росток новой метакультуры был посажен еще триста лет назад -угадайте, где... Правильно. Провальность мировой культурной интеграции с Россией в главной роли стала очевидна уже при Иване Грозном - закаленная монгольским нашествием московская власть признавала только централизованное насилие. И тогда началась подготовка резервного варианта - банкротства и перелива капитала. Через гоголевскую иерархию абсурда, через плач Гаршина о том, что все продано, через "ветер с ослепительным жаром", оставивший от "русских богов" только лагерную пыль и хохломскую роспись, через откровения поздней Ахматовой... В Искаженный Город, "заболоченный микрорайон", ничего общего не имеющий с породившей его Империей.
Я видел его во сне, но самое главное - "ощущение инобытия" - трудно запомнить и адекватно передать словами. Я слышал его в песнях, но мне говорили, что "все совпадения случайны". Я ощутил его буквально кожей, вдыхал легкими, на один день и одну ночь дорвавшись до питерских окраин. Мне казалось, что если я умру, то останусь в этом Городе навсегда - "Я растворяюсь в стеклах витрин, // Жизнь в стеклах витрин".
Город состоит из многих этажей -небо нижнего уровня соответствует асфальту верхнего. Все атмосферные осадки нижних этажей - это стоки верхних (это соответствует нисхождению от общего к частному через "анализ остатков").Стоки первого этажа стекают в Черное Солнце (оно же Болота Невы) - его образную природу легко понять, наблюдая пламя на Марсовом поле. Из него же поднимаются удерживающие конструкцию алюминиевые опоры. На всех этажах, кроме самого верхнего, постоянная осень и слякоть. Верхний этаж - Лето, оно же Апельсиновый день, оно же "В городе +25"...
Переход с этажа на этаж происходит, когда сознание испытывает стресс, исчерпание всех возможностей продолжать существование в рамках одного этажа; во сне это обычно смерть, причем обычно техногенного происхождения (крушение поезда, падение с моста, обрыв высоковольтных проводов...). При межличностном столкновении оба сознания раскидывает по разным этажам раньше, чем они успевают преодолеть конфликт; поэтому одиночество в Городе - самое стабильное состояние. Если личность не вписывается ни в один из существующих слоев, создается новый слой - поэтому плотность этажей ближе к центру Города возрастает.
* * *
Для особо просветленных. Если принимать, что "мир порождается невежеством разумных существ" (по крайней мере, для сна это верно), то многоэтажность - это возникающая при этом естественная оптимизация, упаковка, "неумножение сущностей сверх требуемого". Таким образом, основной движущей силой "миротворчества" выступает обособленная человеческая индивидуальность. Последняя неуничтожима физически, но, утратив по тем или иным причинам свою уникальность, соединяется с другой (другими) и вырождается в гиперссылку; аналогично теряются порожденные ей этажи.
Таким образом, задача сохранения Города - это задача совершенствования его информационного, образного наполнения; и начинают здесь с себя.
Нижние этажи иногда (в моменты сильных потрясений конструкции) проваливаются в Черное Солнце, состоящее из двух первичных инстинктов ("гниения" и "горения"); возможно и индивидуальное падение. Сознания, утратившие таким образом уникальность, называются "Умершими во сне", или "Соединившимися" - и составляют серую, безликую массу, враждебную Городу; "Эти реки текут в никуда". Предсказано (или, по меньшей мере, предполагается), что они обрушат Город, как обрушили его восемьдесят лет назад: "Когда отыграет оркестр, расплавится медь и умрет Дирижер...".
Политические партии разрушения, православные секты, практикующие "очищение через огонь", гопники всех оттенков являются частными случаями Умерших во сне.
Кухня - "образ "домашнего очага" претерпевает в "кухне" серьезные изменения. "Очаг", печь ("от печки") - это в первую очередь вместилище огня; мы уже писали о западноевропейской символике Грааля, киплинговского "красного цветка", камина в зале или костра на площади. В центре трапезной находится стол, за которым ведется беседа; участники ее образуют геометрическую фигуру многоугольник, на первый взгляд заполненный пустотой, на второй - темой беседы. Смена акцентов "мезокосма" (дома) повторяет и объясняет смену акцентов "макрокосма": вместо явленного Солнца, находящегося в центре мира - напряженная пустота колодца, шахты, вместо функции "поддержания огня" - функция "поддержания беседы".
В экстремальном регрессе, когда весь мир сворачивается до размеров "воображаемого", маленькой комнаты с желтоватой лампой, избушки Янки Дягилевой; в "нирване", в тихом и бессобытийном посмертии, на которое рассчитывают потерявшиеся в дождливом Городе - именно кухня (и именно с "обстановочкой") выбирается местом проведения вечности."
курс лекций о Городе, rel. 27/12/2001
Маленькая девочка со взглядом волчицы - она же Янка Дягилева, она же "Такая Же, Как И Я" (Tequilajazzz), она же... Это очень характерный женский тип Искаженного Города, который я часто узнавал в Реальности... и до сих пор узнаю. Это человек, не просто способный на разделенную боль, но и искренне переживший ее; человек, "знающий, в каком мы месте" и ощущающий в себе способность в любой момент его покинуть - и это чувствуется на расстоянии; но пока, до поры - "Я не хочу домой!" Панковский идеал личности, сознательно принимающей на себя грязь - и в то же время оказывающейся настолько выше, что грязь становится несущественной деталью.
Трамваи в Городе прорезают его насквозь - уводят по мокрым рельсам, по подвесным мостам в туман, в Северную мглу, не всегда возвращаясь; открывают самые невообразимые его районы, приводя то к берегам озера в форме оленьего рога с больницей на противоположном берегу, то в области вечной зимы, то на острова желто-зеленых лесных фонарей...
Трамвай - больше, чем транспорт; это один из самых важных образов Города. Всплыв у Гумилева в Заблудившемся трамвае и Булгакова в "Мастере и Маргарите", продолжает свой путь "ножом по горлу" - у Гребенщикова, Цоя, Янки, Васильева, ... (отдельные упоминания у Г.Самойлова и А.Горохова не упоминаем...) ... - как символ мистического (или настолько непонятного, что кажущегося мистическим) предназначения. Как символ опасного, непредсказуемого по последствиям, но необходимого личного выбора, единственно ведущего "напрямую к кольцу".
Железная дорога, в отличие от трамвая, имеет в Городе значение фатального предопределения. "Электричка везет меня туда, куда я не хочу"; "через мои песни идут, идут поезда, исчезая в темном тоннеле..."
Заболоченная свалка, Высоковольтная поляна - иногда пустырь, иногда - железнодорожная развязка, иногда - промзона... В общем, место, где нельзя находиться и которое этим притягательно. Иногда там находятся трансформаторные будки, всегда готовые вспыхнуть синим пламенем и уничтожить этаж; иногда там встречаются сторожа, заслуживающие смерти любой ценой. В общем, не требующая пояснений основная идея рок-н-ролла - LET MY PEOPLE GO! - нашедшая такое образное воплощение.
Разрушитель заболоченной свалки, "сумасшедший пацан, бьющий жутко и мерно по заржавленным бакам, по огромным цистернам" - тоже хорошо схваченный образ, проецирующийся в реальность на рок-н-ролльного бунтаря ("Дальше действовать будем мы!"), на "молодого реформатора" ("Мы сделали свое дело - система разрушена настолько, что ее восстановление уже невозможно" - Е.Гайдар), на каждого, кто способен назвать отстой отстоем независимо от контекста.
Метро. В фантастических текстах вместо него участвует кабина "нуль-транспортировки" (напр., в цикле о Полудне), "портал", и т.д.; принципиально важно лишь отсутствие какой бы то ни было событийности между "начальной" и "конечной" точкой, фактически - отождествление начальной и конечной точки (подразумевается, что параллельным переносом). Возможность такого отождествления создает "эффект многослойности" (не путать с многоэтажностью): предпочтительность перемещения из точки А в точку Б на метро (или разговора с удаленной точкой Б по телефону) даже в тех случаях, когда путь "поверху" существенно геометрически короче, создает иллюзию того, что попасть из А в Б своим ходом вообще невозможно, что А и Б находятся как бы в "параллельных пространствах".
Очень важный элемент [в городе - LXE] - метро. Город формируется вокруг метро и именно оно создает из большой деревни город (Ярославль - это ОЧЕНЬ большая деревня). <...> Человек города отличается от человека природы несколько смещенным восприятием. В городе больший акцент делается на электромагнитные колебания искусственного происхождения. (c)Indeyets
В "космологии бегства" многослойность имеет дополнительный смысл "поливариантности бытия", обещая возможность "альтернативных историй".
Белая стена. Точнее, дорога вдоль белой стены или между двух белых стен. Образ проскальзывал в подборке Waves, встречается у В.К. в "Троих с площади Карронад", некорректно законстатирован "Наутилусом" (вдоль надо смотреть, а не поперек!!!). Воспринимался обычно прямым наблюдением (то есть не во сне и не накатом). Тесно связан с образом Крыши Мира и, скорее всего, является ее личной локальной реализацией: та же мелкая пыль, ясная погода, безветрие, ярко отсвечивающие края белого камня (бетона?). Кроме того: хруст под ногами, острое ощущение течения личного времени, если на спине груз, то еще жара и тяжесть.
Образ избранного и реализуемого пути, "no way back", "назад - глупо, вбок - бессмысленно", состояние абсолютной необходимости и полной личной причастности. Связано с Крышей отношением "идти туда - значит быть там".
Вишневый камень... Один из немногих снов, допустивших четкую формальную интерпретацию. Применяя четырехзвенную схему Андреева, получаем:
(0) упомянутая "древняя цивилизация" - этнос-субстрат, то есть проект Сергия Радонежского; (1) засыпанная песком индийско-ацтекская смуглая девушка, которая, скорее всего, уже никогда не проснется, но жива и все видит во сне - Навна, "соборная душа", женское начало "коллективного сопереживания"; (2) старик, требующий вишневого камня- уицраор, "демон великодержавной государственности", мужское начало "коллективного доминирования"; (3)старуха, требующая вишневого камня - Велга, "разбойница", женское начало "коллективного разрушения".
Четвертый компонент - демиург, мужское начало "коллективного сотрудничества" - исключен из схемы. Следовательно, схема неработоспособна, и любая попытка ее реставрации сценарно обречена, как Третий Рейх; потребление "древней крови" ("вишневого камня") может оживлять, но не организовывать, наделять силой, но не смыслом. Лучшее, что может сделать активный носитель мифа Города - "примять песок", отдалить и отделить "русскую душу" от всякого социогенеза.
Мне иногда отчетливо казалось, что у нее из пальца выполз муравей... но я интерпретировал бы это не как окончательный признак смерти, а как передачу права "действовать дальше" (общий смысл руки и муравья- инструментальность, исполнительство). Сон же этой девушки тревожат все, кто что-то говорит о "древних корнях" и "возрождении России". Поздно, господа. И отдает икебаной.
Похожие образы встречались мне в других контекстах - например, как образы вал (богинь) Арды, пришедших в Город из потрепанных толкинистских девятитомников и растворившихся в нем, истинно умерших, как рыба умирает в воде не той солености. Да, в общем, происхождение уже неважно - важно, что они сошли откуда-то из совершенно чуждого, хотели что-то принести людям... и принесли себя в бесполезную жертву. См. похожий образ у О.Л. ("Легенда о хрустальной птице"), у Triksy - "cмертны, наземны, но были крылаты когда-то" ("Оправдание"), у "Трамвая" - "Звон бокала, лязг металла...".
Комментарий КИtы:
Не исключено, что стихи о Петербурге писались задолго до его рождения. Город существовал всегда и его периодическая материализация в разных Вселенных – лишь свидетельство присутствия. Но первые более или менее растиражированные произведения о нем относятся к началу 30-х годов XVIII века. Это стихи младенческого Питера, которые, казалось бы, не о Городе вовсе. Главная их тема – Нева и неразрывная с нею природа Севера.
В истории Петербурга явление природы приобрело особое значение, придавшее петербургскому мифу исключительный интерес. Периодически повторяющиеся наводнения, напор гневного моря на дерзновенно возникший город, возвещаемый населению в жуткие осенние ночи пушечной пальбой, вызывал образы древних мифов.
«Простор между небом и Невой» - вот единственное, что радовало первых петербуржцев, тогда как в тех почти что ссыльных краях им изрядно досаждали и болота, и комары, и влага, растворенная в воздухе. Нева была для них чем-то более заметным и потому в стихах имела огромное значение. Это позже ее «державное теченье» лишь обрамляло оды дворцам и колоннадам. В поэзии же XVIII века она занимает центровое место. Поэтому можно говорить, что самому первому урбанистическому толкованию Города предшествовали древние ведические легенды, отчасти воплотившиеся в этих малоизвестных произведениях.
Белая ночь наполняет Питер своими чарами, делает его, по выражению Достоевского, самым фантастическим из всех городов мира. Мистерия времен года, породившая мифы всех народов, превращает самый город в какое-то мифическое существо.
Не случайно, говоря о юном Петербурге, часто упоминают языческих богов (имеется в виду поэзия А. Кантемира, М. Ломоносова, А. Сурмакова, В. Петрова, В. Майкова, В. Рубана). Учитывая тогдашнюю моду, поэты зачастую обращаются к греческим или римским мифам, воображая, что величавая река скрывает за своей мутью Посейдона и океановых дочерей. Но все это – аллегории и иносказания, которые, однако, дают понять, что место в дельте Невы особое и что не только капли влаги, но и наяды вместе с ними витают в прибрежном воздухе. Да и ангелы сходят со шпилей, дабы прогуляться босиком по мягким предутренним лучам.
Питер стоит подле Финского залива на земле Ижоры, что уже по одному только созвучию связывает его со всевозможными муми-троллями и гномами. Тут не возникает сомнений, что и небо, и круг солнца на нем выковал Илмаринен, и что корабли на воде некогда лишь словом и песней строились.
Упомянутый уже Немиров считал Питер наследником Новгорода, а не Москвы, что опять же приближает Город к светлооким варягам. Нет сомнений - викингам и валькириям очень идет прогуливаться по Городу безлюдными переулками, прячась в тумане белой ночи.
О языческой "подкладке" локально-петербургской мифологии см. также: Наталья Галкина, "Архипелаг Святого Петра" [временно нет в Сети, купить].
"Особая летняя вонь, знакомая петербуржцу"... "Электрички набиты битком, все едут к реке"..."Я вдыхаю известь и мел там, где белят старые стены"... Общая характеристика предпоследнего, промежуточного между Городом и летом слоя - жара, высыхающая белая грязь, пыль, запустение... Удушливой летней пылью заканчивается поселок Макондо. "Крылатый ветер вдали макушки скал опалил, а здесь ласкает газон". Слезащиеся глаза и удушливая жара "Сна наяву". Тепло не согревающее, а обжигающее - война между городом и не-городом, между землей и небом. "Зачистка территории".
Покинутая земля, Пограничная полоса. Затоптанный и запечатанный сверху этаж, обитатели которого бежали в "еще более верхний". Оставлены запертые дома, потрескавшиеся заборы, распахнутые окна больниц, тишина, пригодная для заселения беглецами с нижних этажей - "хотели, как лучше, а получилось, как всегда".
Транспорт, выводящий во сне "вверх", выводит в эту жаркую тишину, в отличие от транспорта, уводящего из Города "вниз" - в болота, туман и слякоть. Таким образом, тишина и летняя городская пыль - признаки безопасного направления движения.
Образ ЭТОЙ//ДРУГОЙ стороны окна. БГ постоянно пытается свести его к антитезе реального и не-реального, но это еще не все... Есть еще "Закрой за мной дверь, я ухожу" и Янкино "Они и Мы", где Город делится на наружную и внутреннюю стороны (немного об этом есть в "Туннеле", но если Вы его еще не читали, то это слишком долго :=).
Внутри - флэт, чай (ритуал
гостеприимства в плохую погоду) или кофе (ритуал
экстремальной мобилизации сил),
сопровождающая оба ритуала музыка и ветви, бьющие
в стекла. Снаружи - дождевые капли на
проводах, энергетика поездов, архитектура окраин и
эстетика проржавевшей колючей проволоки.
Принадлежность к той или
иной стороне - видимо, свойство характера (быть ВНУТРИ и
стыдиться этого, кстати - нормальное и
неизбежное явление, равно как быть СНАРУЖИ и стремиться внутрь).
Реальная необходимость есть и в тех, кто внутри (узлах), и в тех,
кто снаружи (звеньях). И те, и другие
обеспечивают связность Города.
* * *
"Откуда осень берется?! И зачем...."
Как явление природы (позитивно) -
это следствие аналитического (поэтапного) перехода
от энергетического избытка к
энергетическому кризису.
Как категория (нормативно) -
дабы цивилизованно и поэтапно расчистить биосферу для
следующего цикла ее самовоспроизведения. В
этом смысле категории осени и эпохи
коктейлей синонимичны.
Альтернативной
разрушению гниением является разрушение
горением, но это уже ВЕСНА, языческие масленичные ритуалы, "На
улицах снег утратил свою белизну" и так далее.
Осени в той же степени, что и
эпохе коктейлей, свойственно разноцветье
красок, которые летом не были заметны из-за
доминирования доминирующей. Но это не они
становятся сильнее, а зеленый цвет - слабее. Потом они закрываются, поскольку, в отличие
от доминирующего зеленого, неспособны к
самостоятельному жизнеутверждению.
Осень пополам с ранней весной есть главное состояние окраин Города, на большей части этажей которого "идущие вверх встречаются с идущими вниз". На дне происходит окончательная осень и окончательное растворение. Там прохладная, прозрачная и в то же время не белая (скорее, желтоватая) вода, создающая иллюзию возможности дыхания в ней. В нее опускаются и растворяются все оставленные этажи. Там сухие заборы в занозах по колено в воде и влажный, размокший и расползающийся в пальцах тростник. Выбираться оттуда можно лишь через железную дорогу, колючую проволоку и иную опасную технику. Подъем в состояние лета возможен только через Город.
Осень - это ОЧЕНЬ красивая клетка.
Ее присутствие в Городе
означает исчерпание и растворение в нем
всякой естественной биологии, метеорологии итд. - "всего, что
не является Городом" (почти Г.Джемаль: "...не столько Творение, сколько устранение всего, что
не есть Он" - об ассоциативном ряде Корана).
См: "Напомнила: рано ли, поздно -
всему наступает конец" (Л.Б.).
По итогам личного восприятия и перекрестной сверки образов с Л.Б. выявлено, что белые колонны выполняют функцию межэтажных опор на восточной границе, а "сосны на морском берегу" - на западной, то есть за пределами Города (в пределах - "крыши домов дрожат под тяжестью дней"). Видимо, здесь отголосок мифа об Атланте, лишенного какой бы то ни было персонализации.
Шахта Горного Хрусталя. Найдена после перекрестной сверки "ощущений места" к северу от Черной речки (именно там - *** - возникла идея наката о Солнце в свече, сна о "делокализованной Азии, где обитает БГ" (видимо, вариант Внутренней Монголии) и образа горного хрусталя из одноименной песни ("невидимый для глаз, но тверже, чем сталь").
{*}там
же располагается буддийский
дацан (монастырь) в Петербурге.
{**} см. также: Виктор Кривулин,
медитативный
импрессионизм.
Вспомним, что различные этажи порождаются различными точками зрения на субстрат. Предположим, что существует точка зрения, парадоксально примиряющая все остальные: "ты прав, и ты прав, и я тоже; неправ тот, кто назначил меня судьей". Это означает, что она будет объединять рядом с собой все этажи, то есть все уровни абстракции; она как бы позволяет видеть насквозь, снимая конфликты описаний.
Это и есть просветление - "взгляд в суть вещей", непротиворечие общего и частного. При этом ни один из инкорпорируемых этажей НЕ УНИЧТОЖАЕТСЯ - они просто становятся прозрачными. Приобщаясь к точке зрения просветленного, с нижних этажей сквозь эту "шахту" становится возможным наблюдать небо ("ключ синевы"), а с Крыши - Болото (именно последний эффект заставляет христиан подозревать буддистов в сатанизме; на самом же деле существование Шахты резко упрощает движение вверх-вниз, одновременно облегчая подъем - "Аслан, как же я был глуп!" - и увеличивая опасность падения - "возвращения в поток становления", к переживаниям и привязанностям).
Уровень Шахты, наблюдаемый с Крыши, называется "Пруды"; и там разрешено все, кроме схоластики и педантизма.
Очевидно, что обнаружить Шахту можно, только оказавшись в ней.
Северная Мгла - устойчивое сочетание слов и образов, включающее туман, мокрый снег, низкие бледные облака, алюминиевые трубы газопроводов. Однако при детальном анализе это сочетание распадается на идею "границы города" (и рассеяния "аналитического света" на его границе) и идею "слияния этажей" - вызванного не столько согласием, сколько отсутствием возражений. Детальнее - см. "Мой вчерашний день" и отчет о паломничестве в Петрозаводск.
Звезда. [по наблюдениям КИtы, к которым мы добавили бы альбом "Элизобарра-Торр"]
Тема путеводной Звезды Города уже четвертое столетие является одной из основных в мифологии Санкт-Петербурга. Это одинокое и загадочное светило, разгоняющее тьму ночи, - ангел-хранитель [...], и «некому, кроме нее, нам помочь»
Характерным образом ощущения Города в XX веке был темный тоннель или проход с обязательным манящим светом впереди. Упоминание о нем встречается не только в законченных литературных произведениях, о которых автор заранее знает, что они будут доступны другим людям и, учитывая этот факт, производит соответствующую редакцию, но и, например, в записных книжках А. Блока, являющихся подобием дневника поэта и оттого содержащие на своих страницах мысли сокровенные и значимые. А раз столь остро чувствовавшие Город люди, которые, несомненно, несли в себе помимо души собственной еще и часть Сознания, ощущали непонятное движение сквозь темное пространство – к свету, то на это стоит обратить особое внимание.
Очень часто путешествия по подобным закоулкам осуществляются в поездах. У Блока это был вагон, в конце которого горит свеча, у Цоя – бесконечная шпально-полосатая дорога, в которую его звала все та же безумная звезда, у Саши Васильева и вовсе поезда ходят сквозь песни, открыто говоря о том, что именно через общедоступное творчество до нас доносится миф Города.
Так ведь Петербург – это и есть та самая «безумная звезда». Блеск ее – тусклый и доносится сквозь туманы. Но, так или иначе, манит Северная Венеция своей красотой, стройностью и трагической загадкой. Образ далекого туманного Города – образ Путеводной Звезды – это красивая мечта об идеальном мире [...]
А мне приснилось: миром правит Любовь,
А мне приснилось: миром правит Мечта
И над этим прекрасно горит Звезда
Further tracking образа приводит: к "нордической поэзии" и к образу падающей звезды (связанному с сюжетом "растворившихся богов"); схожесть ситуаций, в которых звезда (заметьте, звезда безумная) актуализуется, и отношения, которое требует к себе, наводит на мысль о правомерности "огоньковой" интерпретации.
Эта интерпретация, однако, лежит за пределами мифа Города; признаком ее успешного усвоения является страх перед звездами (множественное число помогает ввести настороженность).
Сосны на морском берегу... Символ смерти и вечной жизни, берущий начало из мифов о короле Артуре, принесенный в Город его крестной матерью Анной Ахматовой: "И сосен розовое тело в закатный час обнажено..."
Город окружен лесом ("встанет лес глухой стеной"), иногда опасным, иногда таинственно-заманчивым... Крапивными оврагами, железнодорожными проводами... Но открывается ЗА-лив, ЗА-кат, ЗА-пад. Путь, ЗА-ранее намеченный для города-ковчега, что "верит не в непобедимость зла, а только в неизбежность пораженья". Для города, которому есть, куда плыть.
* * *
To be continued, надеемся...
Обсудить детали | В комнату, лишенную зеркал | В зал ожидания