Назад в подвалы

Вся органика горит.(из лабораторной работы по химии)

Существо, преодолевшее страх, становится беззащитным перед воздействием ужаса. Г.Дж.

Когда они, порядком замерзнув, брели от самого бетонного берега к метро, он подумал вслух, что забыл купить какой-нибудь антибиотик. Она сказала:

- Тогда ты тем более не человек. Человек заболевает, лишь когда с него спадает ответственность.

Он хотел ответить, что с ним так обычно и происходит, что и сейчас именно так произойдет, только нужно подстраховаться... И, наверное, ответил, хотя это ничего не меняло; опровергнуть можно только примером. Она была из тех, кого хотелось всю жизнь по-дружески опровергать, приходя в детскую, чуть виноватую радость от собственной правоты, а потом понимать, что это опровержение нужно только тебе самому, никому больше, и даже она сама уже забыла.

Вообще, радость от правоты - вещь крайне коварная. Она часто срабатывает, когда сбывается самое худшее из высказанных предчувствий; неполиткорректное чувство собственной сверхинформированности - значит, ведут, значит, в фокусе, значит, все лягут в грязь передней стороной головы, а ты еще будешь нужен, и посему - будешь.

Но вслух он только констатировал:

- Не знаю. Такое ощущение, что наступит осень, и все станет ясно.

Разлапистые желтые листья на августовском асфальте как признак близости нужного времени и нужного места. И, черт возьми, нарастающий жар перед глазами как признак чего-то диаметрально обратного, воинствующей недореальности. Он будет глотать таблетки на ходу, запивая соком из пакетика, есть лимоны целиком - немытые, только что с лотка. И все равно не удержится в пределах тридцати шести и шести.

"Меня не спросят, меня на месте бросят..."

Ночь в сидячем вагоне. Соседка с пуделем, не по возрасту подкованная в рок-н-ролле. Вам нравится?! Возьмите кассеты, мне купить новые или переписать непроблемно, а Вам... До свидания. Простите, если не секрет, как Вас зовут?.. Бег уже в полубреду (впрочем, в полубреду любое перемещение кажется бегом) к родственникам, на станцию, со станции, спать, на станцию, со станции вечером. Яркие фонарные пятна в кустах слева и справа. Темнота, не видно даже силуэтов. Наушники.

Ритм - все, что держит на ногах, издерганное мышечное волокно обвивается вокруг ритма. Когда она проверяла его ассоциации (еще один способ вытеснить его из обитаемого им мира за не-вполне-человечностью), на "чайку" он назвал "острие". Ритм на входе, скальпель на выходе. Резьба по трехмерному пространству.

Что нас тянет друг к другу столько лет?

Ночь - женского рода. Распахнутая, танцующая бесконечность.

Вот эти двое впереди - или трое? Неважно. Правая ладонь сама сжимается костяшками вверх. Органика, соприкоснувшаяся с острием, должна быть разрезана пополам.

Спирт по бокалам из рукава!

Нет, признаков агрессии не проявляет, отворачивается в стороны. Пять с плюсом. Первый даос уворачивался, до второго камни не долетали, а в третьего никто не бросил ни единого камня.
"Зачем ты переходишь на красный? У тебя что, нет планов на будущее?"
"Есть. Именно поэтому и перехожу".
Значит, еще нужен.

* * *

Утром в крови будет пять промилле, и бензиновый датчик опять на нуле.
Хуже.

Позвонить родственникам, что выходишь из дома, а самому не выбираться из ванной, постоянно полоща рот, и это мягко сказано. Естественная реакция на понижение в этаже.

Когда резко поднимаешься, возникает ощущение холодного утра и невымытых глаз, вроде как тебя вытащили из постели, одели и отправили в спецшколу с блестящими мраморными стенами, и тебе стыдно за то, что ты касаешься полировки, и на ней остается матовый след от потных пальцев, то есть за то, что ты более реален, чем окружающее.

А при резком спуске наоборот: тошнота от избытка реальности, когда ты легче тумана и чище дождя, а тебя заставляют прикасаться и при этом втирают о пользе гигиены. Мысль о связи взрослых женщин и хлопчатого волокна, навеянная блестящей рекламкой, эффективнее двух пальцев у корня языка. Он опоздает на работу на четыре часа, а может, вообще не пойдет, ему уже хватит.

"Лег на дно, за плечами рация, главное в деле - конспирация..."

Надо вечером всех обзвонить. В прошлом году люди были дома уже в середине августа, он ежевечерне радовался их присутствию... а тут даже и опоздал, а все равно все по отпускам, по дачам, в автостопе, в общем, прячутся в яблоках. Вы когда-нибудь видели слона в яблоках? Нет? Значит, хорошо прячутся, даже завидно.

* * *

Масса покоя фотона равна нулю. Фотон живет, пока движется.
Пока ты не скатился в лунку, из нее хочется выбраться любой ценой.
Откровенная набивка в гости под уважительными предлогами, ибо "лучший способ лечения от клаустрофобии - поменьше бывать дома"; копирайт, дата.

Оставшись одним в комнате, быстро перелистать книги. Не столько для общего представления о вкусах (для этого достаточно заголовков), сколько в эгоистически-утилитарных целях спросить и получить мгновенный ответ. Ахматова - идеальный вариант... Он навскидку открывает два раза и попадает вместо стихов в ничего прямо не означающие письма. Мимо. Кельтские баллады. "Горел, горел и не гас".

Понятно. Играя в дум или дюка, ужасно раздражался тому, что некоторые предметы всегда остаются на своих местах. Фонарь - всегда фонарь. Бочку можно взорвать, зверя убить, аптечкой вылечиться, в экран посмотреть, а фонарь висит на месте и что-то освещает; но, поскольку он висит всегда, проверить, будет ли без него темнее, не удастся. Черный король проспит до самого мата, до самого конца сна, и даже когда Алиса перетряхнет за уши котят, он будет, улыбаясь, храпеть на своем согретом солнцем камне.

Теперь стало ясно, почему эта комната в первый раз показалась такой... ну, не одинокой - необжитой. Не в отсутствии компьютера дело, как некоторые ехидно предполагали... Сквозь нее проходили мимо, не задевая, плыли по коридору времени, опираясь о воздух.

Сверхпрочное стекло, отделяющее изумительно чужое от изумительно чужого, стекло, из которого делаются самые красивые и самые депрессивные сказки о безвыходных обещаниях, о вечном взаимосозерцании при полной невозможности рукопожатия.

Терпсихора права.

* * *

Только ветер и тростник.
Главное, кристаллически важное ощущение.
Город сжимается в свои исходные границы, в кольцевую проволоку.
На вокзале так трудно поверить в то, что где-то идут поезда.
Придется.
Руки в кулаки, кулаки в рукава, вещи в сумки, сумки на плечи.
Пластиковый стаканчик с обжигающим кофе в замерзших руках как важнейший способ связи со всем, с чем нужно, но больше нечем поддерживать связь.
Снова перемещаться от дома до дома, от подъезда до подъезда, и неуставные отношения не распространяются на боевые задания.
Лучший способ вникнуть в обстановку - это прикоснуться ладонью к дрожащему металлу или промокшему кирпичу.

Оставшийся снаружи выпадет из фокуса, на него не распространяется прикосновение ладони. Вместо прикосновения - подвешенное "нахождение внутри" до полного растворения. Один из самых первых запомнившихся снов - пешком внутрь болота, вдыхая желтоватую воду, раздвигая руками стебли до полного осознания невозможности возвращения. Вода - это громко сказано (этаж не тот), но за пределами города сейчас действительно жидкий воздух, прохладный, чуть кислый свет места, предоставленного самому себе.

Ветер и тростник.
В разреженной среде видно далеко, очень далеко.
Поэтому - беги. Туда, где ты все еще применяешься и применяешь.

* * *

Еще одно понижение в этаже.

Головная боль. Не то, чтобы ее не было раньше, и ее даже заметно не больше, но весит, зараза... В том смысле, что неделю назад она не имела при пробуждении значения, а теперь вынуждает отлеживаться. Или, наоборот, пораньше уходить с работы. Или забивать на звонки людям, которых ты на других этажах искал с пеной у рта и каплями слюны на взрытом песке. Или повышать дозу кофеина, а потом все равно уходить пораньше.

"Ты проницаем". "Тебе неуютно".
На правах приветствия - руку на кирпич.
"Ты понял?"
Понял.
Она летит вверх, а ты вниз.
"Теперь ты сам за себя".
"А я-то думал, что будет продолжение, экстраполята..."
"А это и есть продолжение. Понимаешь, если бы ты стал мной, весь мир оказался бы в восемьдесят пятом. Тебе нравится восемьдесят пятый?"
Павел потряс головой - коротко и по возможности незаметно.
А если и заметно, то их не касается, они выясняют, кто кого первым ударил.
Отпущен.
"А просто с тобой посидеть можно?"
"Садись".
Неудобная поза на корточках - затекают согнутые колени.
- Эй, ты че, киноман? А где твой значок? А че за тебя девушка отвечает?
- У тебя глаза есть? Я рад. А почему ты ими не видишь?
- Дай. Не бойся, не отниму.
По глазам видно, что не верит. Не в смысле "не доверяет", а просто в черепной коробке храброго уличного бойца не складывается образ.
Уходит?
- Смотри, у него из сумки шоколадка торчит!
- Не, просто бумажка.
Ушел.

- Мда...
Но это уже разговор с девушкой. Пользуясь случаем, выявить картину мира объекта и внедрить в его сознание базовый блок информации (координаты, тематика, а ты в инете часто бываешь?), выдаваемой "очень уж потенциальным" сотрудникам, дабы пошла дальше. Нет, не девушка, а заветный у-рэ-эль, а девушка останется сидеть, прислонившись спиной (что запрещается категорически), а он уйдет, потому как тот, главный разговор закончен, а остальное не имеет к нему никакого отношения. А то, что сразу не ушел - так это лень. Ломиться лень, пытаться лень и ошибаться лень.

Потом купил еще одну шоколадку, непонятно зачем и невкусную.

* * *

Только теперь стало приблизительно понятно, как зовут ту Прекрасную даму, существования которой требует инстинкт муравья и к ногам которой имеет смысл класть все достигаемое.

Чем дальше находится ориентир, тем под более острым углом сходятся оптические оси глаз. При наблюдении бесконечно удаленных звезд (в прикладной астрономии до сих пор опускают слово "почти") глаза ориентированы параллельно. Попытка взглянуть "дальше бесконечности", косоглазо не приведет ни к одному реальному предмету.

Насиловать свои глаза Павел привык с детства. В качестве компенсации вынужденной неподвижности на уроках (там не говорили ничего нового) или в поликлинике (там вообще молчали, а если говорили, то не затем, чтобы он слышал). Легким смещением хрусталика мир изменяется. Можно раздвоить, можно выжать из предметов сочные фиолетово-желтые контуры, можно рисовать разные буквы и знаки при помощи ярких ламп, оставляющих след на сетчатке, можно определить их природу (одни оставляли прерывистую "трассу", а другие - сплошную). А можно смотреть на орнаменты и погружаться в их многовариантную глубину.

Так вот, если смотреть раскошенными глазами ("дальше бесконечности") на орнамент спинки дивана, заметно, как общие звенья решетки сохраняются, а всякие пылинки, чешуйки и ниточки растворяются в полную прозрачность. Тот же эффект, что и с кинопленкой: картинка на экране чище каждого отдельного кадра, потому что быстрая их смена скрадывает царапины и эти, как их... выбоины.

Взгляд дальше бесконечности выделяет общее, закономерное, категориальное, несуществующее. То, что написано в исходном замысле.
Ничего не случится с той, на кого я смотрю.
Это к Ней тянет прорваться из всякого частного случая. Столько лет.

А если позвонить человеку, который тебе сказал что-то подобное год назад, а ты его не понял? И поблагодарить?
Человека нет дома. Восемь, шестнадцать, двадцать четыре гудка.
Ты один, и ты этому рад. Эксперимент удался.

* * *

Дальше будет хуже. Начиная с определенного этажа блины идут кока-комом.

За полгода да этого письма снилось приглашение на конференцию по нечетким множествам в большом здании с двумя колоннами и высоким крыльцом около заросшей облетевшими деревьями железнодорожной станции. Павел помнил, что доехать, конечно, доехал, но потом его настолько поломало идти выступать, что день был потрачен на осмотр каких-то хранилищ при помощи радушных проводников и попытки вставить карточку в неработающий игровой автомат. Неделю назад снился разъезд на станции "Коломенская" (почему-то на северо-западном направлении). В общем, железнодорожная вода бьет в голову заранее.

Когда соответствующее письмо пришло на самом деле, наступило полное торможение бдительности. Давно было пора научиться не просто радоваться совпадениям, а читать по ним, как по книге, на произвольную глубину в будущее - нет, обрадовался, как ребенок, из соображений "и так сойдет". Динамо-машина раскручена полным ходом. Незнакомые люди узнаются по точному (!) описанию с третьей (!) попытки. И еще они по-страшному опаздывают.

* * *

И ты опаздываешь. И Город выбрасывает тебя, как шарик, за пределы рулетки, дает тебе передышку... Шшш.

- А хорошо бы тут Волгу переплыть, а потом вернуться в Самару и всем хвастаться. Она ведь там почти за три километра...

Прозрачно, как на последней плоской площадке перед броском в долину.
И холодно. То есть этаж в лучшем случае второй-третий сверху, но не первый. А вообще, за городом они сливаются из-за дефицита точек зрения на квадратный километр: в чем тут расходиться? Волга, она и есть Волга, берег со вдавленными бетонными решетками, чтобы не осыпался, бабушка-вахтер, требующая закрывать двери ("А если ближнюю закрыть, а остальные оставить, все равно не увидит?").
Река течет вниз. То, что произойдет здесь, будет умножено, отксерено и расшифровано далее по течению.

И ведь происходит.
Она захлопывает в единственный карман потрепанного кассетника, и то, что стекает с пленки, наполняется характерным треском ложечки о пластиковый стакан, "[г]", превращенным в "[к]", звуком, как от искр шерстяного свитера. Точка. Саундтрек к реальности подобран - ...кричал тростник, задетый ветерком. Проповедь Брэдбери о людях лета и людях осени в действии. "Золотые яблоки Солнца", паутина плавится и рвется.

При чем тут конференция - непонятно и несущественно. Какой доклад? Ну, прочитаем. Какой диплом? Перенесли предзащиту? Не ломайте мне кайф. Точнее, не делайте вид, что ломаете мне кайф.

Первый ряд. Блокнот, ручка.
"Нет, после Калугина ЭТО слушать нельзя. ОК/Cancel?"
"OK, только дождемся конца песни."
Снаружи лучше, чем внутри, и пошли они все к чертям.

* * *

Впрочем, что не дозволено смертному, дозволено Сценарию.

Тормознул. Позорно так. Вместо пяти тридцати поднял голову в семь сорок, а в промежутке электричек не было. По расписанию, кажется сходится. А за окном светлеет, и лучший способ въехать во вражеский город без значительных повреждений - это слушать что-нибудь конструктивно-агрессивное. Сначала КИНО, потом "Города, которых не стало". Дважды отсвечивающие стекла поднимают над заросшей редким лесом равниной прямоугольные блики, похожие на белые башни-девятиэтажки. Спокойно, у тебя все, что блестит, похоже на белые башни. Когда ты заблудился на велосипеде в лесу, они оказались проблесками облаков сквозь верхушки хилых болотных сосенок. Когда ты ездил в общагу за город, ты тоже видел эти белые башни в облаках, даже специально где-то написал, что на самом деле их не было и не будет. А через год (как раз тогда, когда все ранее написанные тексты убил/спрятал за их отстойностью) этот пятачок облили бетоном и построили там не то станцию ПВО, не то еще что-то военное - с узкими окнами и блестящей тарелкой на крыше. Что само по себе не есть хорошо, но повод верить в то, что они ВСЕ когда-нить реализуются.

Одиннадцать. Все сроки в трубу. "Честно, я искал!" До кого только не постеснялся дозвониться, стыдно даже сказать, а вот туда, куда реально надо было... Кина не будет - электричество кончилось. Бей меня по лицу, я сниму очки.
Просто мне не повезло с мыслями...
Земля чувствует, как в ней укоренились, только когда кто-то дергает за стебель.

Возвращение. Вчетвером.
- Подожди здесь, я им свой билет оставлю, раз они едут дальше...
Господи, почему я сам не настолько муравей?
За одно это следует любить до самозабвения. И не надо мне про рецидивы. Не надо путать "червя к человеку" и "мага к магу".

* * *

Четыре дня. Пятьдесят семь страниц. Только потом Павел врубился, что именно мешает ему чувствовать себя полностью защищенным: страх "не успеть". На вершине холма он устраняется простым знанием будущего. Там, где воздух сгустился, видно не настолько далеко; поэтому там, где срывается интуиция, работает логика, принцип "нет непосильных испытаний, есть неправильно понятые приказы", или - в формулировке, кажется, Бажова - "делай в день столько, сколько закрывает твоя ладонь".

И все-таки ты напишешь эту статью. Во-первых (это я тебе скажу), потому что за последнюю неделю я написал уже три текста об одном и том же, и это много, и нужно избегать повторений, и вообще завал, а во-вторых (а этого я тебе не скажу), я просто хочу, чтобы именно ты ее написала.

* * *

Принцип Туркестанского экспресса - "выйти и еще раз войти" - требует восстановления картины мира с каждым возвращением. Проверка ниточек. Плюс то, что Lady Q называла "окормлением" (или "окаймлением"?) паствы.
Человек из тех, которых упоминают в подзаголовках со словами "и тебя тоже".

Книжечка мэрии. Страшно. Откровенно враждебное место, где ты чувствуешь себя мягким и раздетым. Как раз так страшно, как бывает описано в разных там фэнтези, хотя именно их упоминать и не хочется, потому что орки - это орки, они отстраняют, "остранняют" впечатление, а тут все откровенно настоящее.

"В какую сторону упадет Барад-Дур?"
"Брать его будут с юга. Но артподготовку с севера мы обеспечим".

- А я знаю, это место никого не любит. Я уже давно уволиться собираюсь. Пойдем-пойдем, только тихо.
Люди в форме.
Я неуклонно стервенею с каждой шапкой милицейской...

Кабинет. Тесно. Страшно повесить куртку на стул. Можно, я просто постою?
- Да, и не забывай кеш браузера чистить.
- Ничего, пусть все знают, что мы тут читаем! Тут вообще очень классные люди работают, захожу, а они обсуждают романоязычные заимствования... Ага, понятно. Сейчас скачаю, а почитаю дома. Слушай, а может, все-таки уволиться?

* * *

Мир куклится. То, что раньше мобилизовывало, вызывает только ненаправленную агрессию. Павел начал спотыкаться. Упал руками вперед на ступени эскалатора. Дважды завалил почти-почти отчищенный трек любимой команды. Двадцать мегабайт с нуля. Плюс хронические провалы в памяти. Есть два возможных кризиса: кризис торможения и кризис роста, вот у него кризис роста, он по горло завален самодостаточными частными случаями. Дайте мне по левую руку секретаря, по правую - звукорежиссера.

Оцени, как красиво асфальт вынимается из-под ног.
- Ты уже слышала, что фестиваль переносится?
- ?!
Полчаса вежливого взаимонепонимания, размышления о судьбе билетов.
- Но ты поедешь?
- Я - поеду. Я боялся, что ты не поедешь.
- Руку.

Разочарованный фэн великой команды вырастает из-за плеча.

- А двадцать шестого все равно не останетесь?
- Питер самодостаточен.
- Ну, и пропустите концерт...

* * *

Когда они вернулись, на пленке не проявился ни один кадр.
Как напоминание о том, что не все подлежит выкладке в Сеть.

* * *

И мне казалось, что эта история завершится очередной констатацией Мерфи.
О том, как мелкие вещи будут приобретать собственный наглый смысл.
О том, как память о происходящем будет дробиться на сутки и часы.
О том, как с каждым утром изображение в зеркале будет становиться страшнее.
О страхе перед каждым, кто может приказать не то, чего ты ждешь.
О том, как рядом не будет оставаться ничего, что не заслуживало бы очереди из глиняного пулемета системы "Майн Кайф".

Есть рука, и она пуста.

Бойцовый Кот есть боевая единица в себе, посланник в замкнутый мир.
Ага, с выломанной клепкой на куртке и колокольчиком, который подарили на вписке и который нужно прикрывать ладонью, как ручного зверька, чтобы не звенел, где не надо.

* * *

Устал. Брат развалился на кровати животом вниз и, подпирая голову, уставился в экран.
- Что смотришь? Ты не переместишься?

Спать. Смертельно хочется спать. Пять часов дня, а он уже ни к черту, и кофе не помогает, потому как растворимый кончился, а как дозировать молотый - непонятно. Абзац. Код десять, код тринадцать. Машину - в спящий режим, чтобы потом не перегружать. Лег, не раздеваясь. Локоть под голову. Толкните через час, когда стемнеет.

Сон то ли не идет, то ли так прозрачен, что через него все видно и слышно.

Мышка бежала, хвостиком махнула...

Треснуло стекло, лужей натекло...

Гравитации нет. Он не чувствует собственного веса. Он пробивается сквозь осколки и видит крупные хлопья снега, похожие на хрустальные подвески абажура настенной лампы, фонарную иллюминацию январского вечера (это в ноябре? неважно...), и этот рывок неспроста - сам бы он не выбрал ориентацию, значит, кто-то позвал, и Павел догадывается, кто.

Горят огни, сверкают звезды. Все так сложно. Все так просто.

Три секунды - квант восприятия. Потом картинка гаснет. Павел тяжело дышит и разминает напряженные ладони. Рядом под столом тихо, но отчетливо раскручивается проснувшийся винчестер.

* * *

Это удар о твердую землю, конец погружения.

Впервые за полгода возвращается ощущение "ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС".

Впервые за два года страх "не успеть" вытесняется радостью от того, что "дом стоит, свет горит", а в доме варится то, о чем еще никто не знает, ха-ха (усмешка алхимика в усы). Делай в день не больше, чем закрывает твоя ладонь - вот то, что рвет всякую связь с наружной стороной окна до следующей весны. Вспомни, как ты неторопливо и с чувством выполненного долга собирал восемьсот килобайт новья в следующий клубный сборник, и в фоновом режиме (который ты сам реализовал на старенькой БКшке) наигрывало что-нибудь тихое и нереальное наподобие Serpents или Music Illusion, и снаружи шел снег, который таял на тапочках, когда ты захлопывал балконную дверь, и к тебе приходили гости, и они тоже были счастливы.

А через три дня она вернется из <>, и ты ей обо всем расскажешь.