Франклин

А это кино такое.
Меня тогда звали Франклин -
наверно, мужское имя,
но мне бы оно пошло.
Мы ездили на машине,
а после играли в спектакле
дешевую мелодраму
(а зрителям - не смешно).

Конечно, смешная сцена:
я - в рейсовой электричке,
уже выхожу на платформу -
где зритель, где пассажир?
Как выжимка из лимона,
Как мякоть Маргарет Митчелл,
Нелепая чья-то правда
С ремарками мета-лжи.

Пробитые ветром шляпы
и кожаные регланы,
коньяк отдает портвейном,
сигара - как "Беломор"...
А вечером на Монмартре
цветут имена и тюльпаны,
и - выкрики репортера
уже подобрал режиссер.

По набережной шли вместе,
слегка онемев от победы,
и замшевые ботинки
стучали бы об асфальт -
А мы все равно - играем!
А мы все равно - уедем!
Как грим - синяки под глазами,
как сцена прощанья - фарс,

Как отблеск грозы на сцене,
фонарь в конце коридора,
Там - белая дверь гримерной,
плевательница и зонт...
Джульетта пила мартини,
ее увезут на "скорой".
Какое жестокое порно!
Какой популярный позор!

Не замужем. Но - до пяти часов
Наручные часы - как конвоиры
Истории... Про кровь, любовь, морковь,
Свекровь Светлану Марковну, квартиру,
Где в комнате курить запрещено:
Там бродит астма, дети, нету денег,
И по ночам пять разномастных снов
Слетают на карниз единой тенью.
Обои в клеточку покрыты чешуей
От наскоро рожденных телефонов...
Любимый мой! Житье, бытье, мытье
Посуды ночью, годы и бульоны
Бегут, сметая на своем пути
По глупости подставленную руку.
Салфетка побелевший серпантин
Ожога к коже прижимает туго.

Стоя у стены в ожидании расстрела, полковник Аурелиано Буэндия вспомнил тот день, когда отец повел его посмотреть на лед.
Все друзья - сукины дети.

Габриэль Гарсия Маркес
"Сто лет одиночества"

Все в плену. Одиночество - словно побег из тюрьмы,
Где взамен конвоира - хрипатый набат телефона.
Под бессрочный конвой подвели нас разумные мы
И уютный застенок воздвигли так самовлюбленно.

Одиночество - это задача. С решением "Быть".
И опять кругозор так привычно укутан в колени,
Что похожи на мудрые битые временем лбы...
Замолчи. Я на волю. В себя. Возвращаюсь. Из плена.

Гитара. Jah. Московская Джульетта.
Снег за окном раненьями прошит.
Как пули - снег. И залпом - сигарета.
Она - непогребенная лежит.
- Меркуцио! Опять дуэль в ментуре?
Позвольте паспорт! Что?.. Слепая ночь.
Под снегом фонари надбровья хмурят.
Лежит Джульетта. Дрожь. И встать невмочь.

Какой позор! Скандал! Аплодисменты!
Овация - как выхлоп из машин...
И все-таки - позвольте документы?
Джульетту изнасиловав, лежит
монах. Ну, да. С кагором все - монахи:
блеск лезвия от бритвы до ножа.
Спиною о бордюр. Рука на плахе -
так мертвые и пьяные лежат.

- Сейчас ведь электричка! Снова рельсы,
метель по шпале, как по борозде...
Джульетта, хочешь - водкой отогрейся?
И снова - в склеп. И в погреб. В КПЗ.

моему мужу

Мир оживал в кирпичном желтом доме,
Там флигель длился дальше горизонта,
Там оставались все поверья, кроме
Синдрома детства в сумеречной зоне.

Дверей трамвая от дверей пивнушки
Разбитые очки не отличали,
Там автомат глотал привычно двушки,
Там абонент звонков не принимает.

Во двор вели щербатые ступени,
Щебенка осыпалась с тротуаров...
Нам вечно по двенадцать - поколенью
Вернувшихся из боя и из бара.

август 2001.
Успенский пост

Исполнение зафиксировано на диктофон 18 мая 2001 года в Серебряном переулке
и 25 мая 2001 года во дворе кафе "Новые звезды".
Сжато в 56 kbps движком FraunHoffer