Ночь со скелетами

На прошлых выходных я встретился в электричке с одним своим хорошим знакомым, биологом, студентом аспирантуры. Область его научных интересов – лекарственные травы юго-восточной тайги. Он ехал в лес на пару дней для пополнения своего гербария. Ехать нам обоим было довольно долго, и я подумал: неплохо бы нам не просто перекинуться последними новостями о нас и наших общих знакомых, а завязать с ним какую-нибудь длинную увлекательную беседу. Чтоб время прошло незаметно…

Я знал, что мой знакомый - человек довольно интересный, и ему всегда есть что рассказать. Но с другой стороны, он слишком увлечен своей профессией, наукой, и полагая, что и другим это должно быть столь же интересно, он может в течение неограниченного времени рассказывать про свою работу. К тому же, он не прочь и прихвастнуть. Поэтому с ним довольно рискованно начинать беседу с “вокруг да около”, он непременно перейдет на свои травы, и выманить его оттуда уже будет почти невозможно. И тогда все, что остается – это сидеть и думать о своем, воспринимая его речь как не более чем звуковой фон. Опустив обычное “как дела?”, я решил попросить его напрямик:

- Расскажи что-нибудь интересное. Действительно интересное, - я сделал ударение на слове “действительно”; вообще-то, я бы мог добавить: “Только не про свои научные изыскания”, но его это могло обидеть (на самом деле), и я лишь добавил, - Что-нибудь для тебя самого не совсем обычное…

- Чего необычного?.. – усмехнулся он, - У меня только обычное. Как всегда: работа, учеба, статьи... Семинары… Скоро защита, сейчас готовлюсь, расслабляться некогда... Хотя в принципе, у меня всё готово, диссер практически написан, но остаются кое-какие формальности. В частности, надо пополнить гербарий... Как-то я вовремя этим не занялся. Теперь все лето в выходные в лесу. А в июле так вообще три недели в лесу жил. Один... За все время ни души не встретил. Если, конечно, не считать... – мой знакомый помолчал, - Я в это место давно уже езжу, еще со второго курса. Но так надолго еще ни разу. У меня там основной район сбора растений... В принципе, я именно по нему диссертацию и написал. Там на сравнительно небольшом участке сконцентрировано много видов лекарственных растений, в том числе довольно редких. Это я это обнаружил. Этот район в смысле, - мой знакомый взглянул на меня серьезным многозначительным взглядом, как будто призвав меня оценить, одновременно проверяя, оценил ли я, - Обнаружил еще студентом, почти случайно. Даже не на практике, - на каникулах. Ходили в поход с друзьями, и тропа проходила мимо. Но я никому тогда об этом не сказал, зарезервировав находку для учебы в аспирантуре. Я тогда уже знал, что хочу стать ученым, - он произнес это с гордостью, - А район могли перехватить, - он снова замолчал, вдруг на его лице прямо таки просияла улыбка, и он произнес с воодушевлением, - Там на самом деле просто аномалия какая-то!.. Столько видов, ты бы знал!.. Вряд ли где-то еще есть такое. Целая фито-аптека на корню. Да какое там аптека – целый аптечный супермаркет. От всех недугов и болезней... Ты можешь себе такое представить, чтоб в одном месте произрастали... – он назвал три каких-то вида растений на русском и латинском языках, ни на одном из которых их названия мне ничего не сказали, - Ты представляешь: в одном районе!.. Такого нет больше нигде. Я не встречал, по крайней мере, - ни сам не встречал, ни в чьих-то работах... Я считаю, эта сенсация. Научная сенсация. Правда, не все это понимают. Или делают вид, что не понимают, потому что завидуют. Люди же завистливы, ты знаешь, особенно в науке. А те, кто и вправду не понимают, тем вообще в науке делать нечего, это недалекие люди. К счастью, не все такие, - есть и те, кто действительно осознают... Всё значение моего открытия. Например, мой научный руководитель... – он назвал его Ф.И.О., которое, естественно, мне тоже ничего не говорило, - Он вообще человек уникальный. Бескорыстнейший человек, безгранично преданный науке. Как это ни банально звучит. Мне с ним повезло. Надеюсь, ему со мной тоже, - мой знакомый взглянул на меня, - Такие люди очень редки...

- Такие, как он или как ты?.. – перебил я.

- Такие как мы оба, - серьезно ответил мой знакомый, - Я не знаю, читал ли ты его работы... Потрясающий охват. Научная эрудиция, аналитика, скрупулезность в сочетании с искусством, - да, именно искусством, - обобщения... Умение вникнуть. В общем, высший пилотаж. Его работы можно читать, как выдающиеся романы. Не читать, а любоваться ими можно. Но романы может читать всякий, даже самые авангардные... И не извлекать оттуда для себя ничего. Ибо что есть искусство литературы? Искусство художественной литературы заключается в том, чтобы сказать другими словами то, что и так уже всем известно. А это для избранных... Ты понимаешь?.. Чувствуется подход не только ученого, но эстета. Впрочем, каждый настоящий ученый одновременно и эстет, - при этих словах он как-то чуть вызывающе на меня взглянул, видимо, думая либо рассчитывая, что я буду это оспаривать, но я не поддался, и он продолжил, - Чувствуется почерк. К сожалению, ты не смог бы оценить, но для ботаника - изысканнейшее чтиво... Он уникальный ученый. Да... – мой знакомый задумался, - Да... Признаться, я ему даже завидую, - на его лице промелькнула тень досады, - Наверно, где-то в глубине души хочется не столько самому соответствовать данному уровню, - потому как знаешь, что это невозможно, - сколько, чтоб другой был не столь способным. Это и есть черная зависть. Шучу, я не такой... Ведь скажи же: глупо завидовать таланту?.. Это дар природы, кому-то дадено, кому-то нет... Но что-то я отклонился от темы... – признался мой знакомый, и я привел всего себя во внимание, - Так вот, о растительности того района...

От досады на моем лице, на внутренней его стороне, состроилась страшная гримаса, которая чуть было не исказила и внешнюю часть лица. Я украдкой взглянул на часы, опасаясь, что мой знакомый не успеет рассказать о главном. К счастью, времени еще было много. Очень много.

Мой знакомый подробно поведал мне о свойствах и характере растительности взятой им в изучение местности. Для меня рассказ был скушен, я думаю, что и читатель отнесся бы к нему также, поэтому, наверно, его не стоит воспроизводить, да если б я и хотел это сделать, то не смог бы, потому как совсем ничего не запомнил. Из-за того, что не слушал. Не мог...

Для меня его речь очень быстро утратила свои вербально-смысловые формы и превратилась в эфир. Он разговаривал сам собой... Эфир проникал в мои уши, но странным каким-то образом бесследно миновал мозг. Всё, что я мог, - это смотреть на говорящего, и кивать, притворяясь, что слушаю. Сейчас я вспоминаю: пожалуй, тогда впервые в жизни я услышал, как звучит мой родной язык, именно звучит, а не обозначает, не обеззвучиваясь в значениях слов. Он говорил и говорил... Я терпеливо пережидал. Наконец, после лишь частично воспринятой мною фразы: "надеюсь... всю уникальность..." – (я заметил, как сказал в ответ "да") - мой знакомый расчленил(-таки!) обволокший меня эфир, обратив его снова в речь следующими словами:

- Многим кажется странным, отчего я не боюсь ночевать там рядом с кладбищем...

Как здорово было вновь ощутить себя слушателем!..

И, чтоб чувствовать себя комфортней в совпавшем (как я наделялся) со сферой моих интересов информационном поле, сулящем (как я надеялся) щедрый урожай, я удобней расположился в пространстве, для чего поёрзал задом на одной из его плоскостей (на месте). И как приемник настраивается на какую-либо частоту, я настроился жадно впитывать волны грядущего повествования...

- ...Но я нисколько не боюсь, - продолжил мой приятель, - Во-первых, очевидно, что ночевать где-то все равно надо. Во-вторых, ночевать в палатке в течение трех недель утомительно, даже крайне. В-третьих: а почему собственно я должен бояться?.. Я не верю ни в каких, ни в призраков, ни в нечистую силу. И я думаю, что даже если бы верил, не боялся бы их. С чего бы?.. Ну, с чего я должен их бояться?.. Я сам по себе. Они сами по себе. Пусть их боятся те, кто живет с ними в одной... ну, как бы системе координат, что ли. В общем, я не помню, говорил ли я уже: в этом районе расположена маленькая заброшенная полностью деревня...

- Не говорил, - сказал я уверенно: уж это бы точно не “отфильтровалось”.

- Рядом с деревней, как и положено, - кладбище. Недалеко от кладбища – нечто типа сторожки, в которой я и ночую. Когда приезжаю туда. Я уж не знаю, зачем на маленьком сельском погосте нужна сторожка: от кого там что сторожить?.. Не знаю. Впрочем, она от кладбища в некотором отдалении, что еще более непонятно. Скорее всего, она вообще не имеет к кладбищу отношения. А построена для чего-то другого...

- Загадочная сторожка, - заметил я.

- Да нет в ней ничего загадочного, обычная совершенно. Она стоит на краю поляны. Как раз на другом краю начинается кладбище. Вся поляна в цветах. Возможно, что на ней когда-то была пасека. Но это уже мой домысел. Не знаю. Трудно сказать... Как бы то ни было, она – сторожка – там есть. В ней есть старенькая печурка по типу буржуйки, на которой можно готовить пищу. Топчан для спанья, стол, табуретки - в общем, все как полагается...

- Постой, а почему ты не ночевал в самой деревне?.. Ты же говоришь, она пустая...

- Я понял твой вопрос. Ты знаешь, там как-то неуютно. Во-первых, избы, даже самые небольшие, – всё равно, для меня большие. В них неуютно. Но это не главное. Главное, что рядом – покинутые пустые дома. Как мертвые. Дома-мертвецы. Ты пребываешь в мёртвом селении, посреди смерти. Не результата смерти, как на кладбище, а посреди самой смерти. Это жутко... Я не суеверный, как ты уже понял, и не сильно впечатлительный, но тут ощущение не из добрых. Даже для меня. Если бы пришлось, я бы уж лучше ночевал на самом кладбище... Ведь кладбище – это, по крайней мере, вполне естественно, природно...

- А почему деревня заброшена?..

- Возможно, так подействовали экономические реформы. Хотя не знаю. Чего не знаю, того не знаю... И мне это неинтересно. Так, чтоб по-настоящему, мне интересны только травы. А травяной покров там...

Я весь напрягся: “Черт, зачем я спросил?” Но он продолжил в нужном русле, сам упрекнув меня:

- Ладно, не отвлекай меня больше. В общем, каждый раз, когда я там бываю, я предпочитаю ночевать в сторожке. В ней хорошо... Это был предпоследний вечер моего пребывания в лесу. Через день я возвращался. Мне не терпелось. Ты не представляешь, как я успел к тому времени соскучиться по комфорту... Я поужинал, сделал запись в дневник, позанимался гербарием, на печке на ночь заварил чай... Люблю я, знаешь, попить на ночь чай, не сильно крепкий, конечно... Незаметно стемнело. Но спать не хотелось, - наверно, чай все же был крепковат. Я зажег лучину. Темнота в сторожке рассеялась, забилась по углам... От печки было жарко, хотя внутри уже не горело, - я залил в ней горячие угли и вышел наружу... На свежий ночной воздух, подышать запахом трав. Повдыхать полными легкими. Ты бы знал, как там пахнут травы... Полюбоваться на звезды. Небо было чисто-чистое. Столько звезд. И ни ветерка... Удивительно спокойно начиналась ночь...

Я вернулся в помещение. Лучина почти прогорела. Я зажег другую и лег на топчан. Перед сном я люблю подумать о чем-нибудь отвлеченном. Я лежал и думал о звездном небе, все еще будто бы видя его над собой. Я думал о том, что в городе, где воздух не такой прозрачный, все звезды кажутся рассыпанными в одной сферической плоскости, как бы на одном расстоянии от наблюдателя. Просто одни звезды кажутся меньше, другие больше. Или, может быть, у одного меня такое ощущение. А там на природе, вдали от города, видна глубина. Глубина Вселенной... Видны расстояния... И ты стоишь один посреди этих расстояний... И ощущаешь себя... Думая так, я почти засыпал, когда в дверь постучали. Я вздрогнул. Стук был какой-то резкий, будто стучали деревяшкой. Не скрою, я испугался. Я думаю, любой бы на моем месте испугался. Я встал, подошел к двери и спросил:

- Кто там?..

- Скелеты, - последовал ответ.

Он привел меня в замешательство.

- Это мы, скелеты, - услышал я голос за дверью, слегка отличный от первого.

Я смог совладать с собой и спросил, как можно более недовольным решительным тоном:

- Какие еще скелеты?!

- Настоящие. Мы к вам.

Я слегка приоткрыл дверь (она открывалась наружу), выглянул. В бледном свете взошедшей луны я увидел их фигуры – скелетообразных существ...

- Откройте, - сказал скелет, стоящий ко мне ближе, и, потянув за дверь (шокированный, я не держал её), открыл её уже полностью, - Чего вы такой не гостеприимный? Мы так и будем, что ли, на пороге стоять?..

Я не стал препятствовать им и отошел от входа. Характерной для скелетов вихляющейся походкой они вошли внутрь.

- Ну, вот теперь здравствуйте, - продолжил скелет.

Я же будто язык проглотил...

- Что с вами?.. – (заметив, что, называя меня “на вы”, скелет вежлив, я не понял, то ли это успокоило, то ли еще больше насторожило меня), - Да вы прикоснитесь, – сказал он, - убедитесь: мы костяные, вполне реальные.

Он протянул мне руку, я не сразу и с опаской протянул свою, - пожал: действительно – голые кости.

- Ну, вот: теперь, вроде как, и познакомились. Как у вас принято... Извините. Нам надо было, конечно, с этого и начать... А то мы как-то... будто вломились... Неловко вышло... Вошли... Ну, да ладно, теперь вы видите, кто мы такие. Мы знаем, кто вы такой (не спрашивайте откуда). Так что, думается, можно прямо, без прелюдий и предисловий. Мы пришли с вами... накатить.

- В каком смысле? – спросил я. Я ничего не понимал, не мог оправиться от шока.

- В смысле выпить. Не откажетесь? Водка же у вас есть? Только не говорите, что нету.

(Тут я должен сделать небольшое отступление. Водка у меня действительно была: две бутылки по ноль-пять. Зачем? Дело в том, что в таких походах водка может понадобиться, во-первых, как лекарственное средство, во-вторых, на всякий случай как средство платежа. Ну, мало ли... Это дешевле, чем расплачиваться деньгами, и приятней для получателя. Иногда бывает нужно выведать у местных жителей что-нибудь по травам. С водкой это проще... Хотя я уже сам там знаю столько, сколько не знает ни один местный. Наверняка. Но, всё равно, мало ли... В общем, я всегда беру с собой водку.)

Я не знал, что им сказать. В мои планы не входило распивать водку с какими-то непонятно кем... Я вообще водку с незнакомыми избегаю пить, так то ведь с незнакомыми людьми, а тут...

- Да чего вы будто в нерешительности какой-то? Мы же не сельские бичи пришли водку вашу выжрать. Мы настоящие скелеты, благородные вполне. Белая кость, можно сказать.

- К тому же не с пустыми руками, - добавил другой скелет.

Я перевел взгляд на него: в одной руке он держал бутылку из-под водки без этикетки с какой-то мутной жидкостью, вероятно, самогонкой, в другой – полиэтиленовый мешок с яйцами.

- Это на закуску, - сказал он, приподняв мешок.

Затем он освободил другую руку, переложив бутылку в руку с мешком с яйцами, и тоже протянул ее мне. Я тоже ее пожал... Третий скелет (забыл сказать, их было всего три) протянул мне руку как-то странно, будто с кокетством каким-то, игриво наклонив голову. Я пожал.

- Ну, вот. Теперь уж совсем познакомились, - хмыкнув, произнес скелет, говоривший больше всех, - Замечательно. Можно к столу?..

Дверь в сторожку была открыта. Вместо ответа я шагнул мимо скелетов, будто только для того, чтобы закрыть ее (чтоб не налетели кровососущие насекомые). На самом деле не только... Я выглянул наружу, в разбавленную луной темень, вдохнул свежий воздух, посмотрел, насколько позволяла тьма, вдоль поля, и вверх, на сияющие звёзды... И всё для того, чтоб, обернувшись назад, не увидеть снова скелетов. Да, мне казалось, что я сейчас обернусь, и скелетов уже не будет. Я даже был в этом уверен. Не может же быть, чтоб на самом деле... Нет, конечно. Я закрыл дверь, посмотрел на ее доски в течение двух или трех секунд... Обернулся.

Трое скелетов... Стояли, выжидающе уставившись на меня шестью пустыми глазницами.

Шок и растерянность прошли. На их место вкрался страх. Мне сделалось жутко... За спиной похолодело. Чего от них можно ждать?..

- Можно ли к столу?.. – повторил вопрос скелет, ему явно не терпелось.

В голове пронеслось: “Ну и?.. Отказать им?.. Но как?.. Вон они настырные какие, не отопрешься. Силой, что ли, вытолкать?.. Да как я могу вытолкать троих взрослых скелетов?! Нет, ничего не поделаешь. Надо ставить...” Это “ничего не поделаешь” странным образом меня успокоило: да, раз ничего, то не стоит и волноваться. “И бояться их не стоит, я сяду ближе к двери...”

- Да, пожалуйста, - сказал я, указав рукой на стол.

Они прошли к столу. Я разглядел их скелетосложение. Высокий рост, сутулость и вытянутый череп того скелета, который от имени всех говорил, выдавали в нем интеллектуала. И хотя в целом его кости отливали желтизной (как впрочем и у двоих других), лицо его украшала одухотворенная бледность. Второй скелет, с бутылкой и яйцами, был попроще и ростом пониже (только впоследствии выяснится, что не такой уж он был простой). Третий скелет... Узкие плечи, широкий таз, небольшой, красивой формы череп... Я понял, что третий скелет был женским. Причем женщины, или девушки, с весьма хорошей фигурой.

Они сели. Чёрт!.. Место ближе к выходу занял “интеллектуал”. Ладно... Просить пересесть мне показалось неприличным.

- Сначала вашу. Она прозрачней, - не церемонясь, сказал скелет “попроще”.

Я заменил уже почти прогоревшую лучину и зажег еще две, чтобы было светлей и повеселее. Достал со дна рюкзака бутылку. Она приятно булькнула. Я подумал, что скелеты ведь действительно поступили по-человечески, постучали, попросились войти, - могли ведь и так войти, без стука, дверь-то не была заперта. Воспитанные довольно скелеты...

- Сколько там кружек? – спросил я.

- Две, еще две надо, - ответили мне.

- И, если можно, еще одну... Чтоб запивать мне из чего было, - это сказала “девушка”. Голос... Я невольно взглянул в ее сторону. Голос её был удивительно приятным: нежным, чистым, невысоким, успокаивающим и женственным...

Я пошарил с фонариком в рюкзаке. Нашел еще две емкости, могущие в принципе послужить рюмками. Больше не было... Я выпрямился, посветил на полку.

- На нас только не надо, - услышал я за спиной, - На кости яркий прямой свет плохо действует...

Да?.. Мне вдруг пришло в голову посветить на них и посмотреть, что получится. Но я не решился, это было чревато, – во-первых. Во-вторых, вообще как так можно? Они ведь мне (пока) не сделали ничего плохого, – ведут себя вполне нормально, без признаков агрессии. Так что ж я буду хамить?.. Тем более с ними “девушка”... На полочке оказалась маленькая деревянная чашечка. Симпатичная, с резным узором по бокам. Я обрадовался угодить “девушке”.

Я подошел к столу. Две кружки уже были расставлены: одна рядом с “интеллектуалом”, другая у свободного, то есть моего, места, которое было как раз напротив, дальше всего от выхода. Я расставил свои кружки: скелету “попроще” и две для “девушки”. (“Мерси”, - сказала она.) Бутылка в моей руке приятно мягко блеснула... Она была с завинчивающейся пробкой, которая, при отворачивании сорвавшись с ободка внизу, приятно хрустнула. Я начал разливать. Начав с “девушки”, я вопросительно взглянул на неё (в её глазницы). Тонкими косточками пальчика она указала на резную чашечку: “Сюда, пожалуйста”. Я налил, и налил в другую кружку воды. Потом я налил скелету “попроще”, “интеллектуалу” и себе. Я поставил бутылку на стол. Она приятно стукнула о дерево столешницы. Я сел.

С одной стороны от меня сидела “девушка”, лицом к окну, которое было с другой стороны от меня. В окно ничего не было видно: кроме отражений. На столе была закуска: яйца в раскрытом пакете, мои сухари... Мы взяли кружки...

- За встречу, что ли?.. – предложил “интеллектуал”.

Я улыбнулся: “За встречу”. Мы чокнулись и выпили. (Приятное тепло почувствовалось в желудке. Я сразу как-то расслабился.)

- Ой, - почти взвизгнула девушка, и, открыв рот, замахала перед ним рукой, - Ой, не ожидала - обожглась... Противно. Ненавижу водку, - произнесла она наигранно капризно, - А что, винца или настоечки для девушки не найдется?..

- “Девушки”... - хмыкнув, передразнил “интеллектуал”, - Была ты когда-то девушкой...

- А можно без хамства?! – возмутилась она.

- А я и не хамлю. Я факт констатирую. Не девушка ты, а скелет бесполый. (“Костно-фригидный”, - засмеялся “попроще”.) Ну, что уж тут поделаешь...

- Нееет, - протянула девушка, - Не тело делает девушку девушкой. Не тело, а особое изящество натуры.

- Ну, ладно, будь по-твоему: девушка ты, девушка... Только вот нету у тебя вкусовых рецепторов. Не могёт тебе водка казаться противной. Никак не могёт.

Девушка смолчала, фыркнув и потупившись. Мне стало ее немного жаль, и я решил заступиться:

- Чего вы на нее так?.. Ну, не пошло ей с первой. Пусть во вкус войдет человек.

- Да нет у нее вкусовых рецепторов. Пусть не притворяется, - сказал "интеллектуал" и добавил, обратившись к ней, - Не рисуйся... Не рисуйся, а пей. Ты же любишь водку. Ну, любишь же?..

- Ну, люблю. Если в меру. Кто ж из нас ее не любит, - призналась “девушка”, повернувшись ко мне. Я улыбнулся.

- Да, ее, родимую, все любют и уважают, - подтвердил скелет “попроще”.

Воцарилось молчание... Поворачивая головы, скелеты пустыми глазницами водили вокруг, будто рассматривая незнакомые стены и обстановку... Молчание вскоре стало неловким. Я решил нарушить его:

- Вы откуда сами-то? Где живёте в смысле?..

- Живём?.. Как где?.. Здесь. То есть там. Где же еще?.. На погосте.

- Заходите в гости, - добавил “попроще”.

- Спасибо. Зайду как-нибудь, - сказал я, - И чем занимаетесь?..

- Живём. Тем и занимаемся. Как мы живём?.. Неплохо. Вот только холодно бывает без одежды. Своя давно истлела, а чужая нам не подходит: от чужой нам кости ломит, лучше уж голыми ходить.

- Мы нудисты поневоле.

- Ну да. А чего нам стесняться? Кроме своих костей. А их-то чего стесняться: кости да кости. Так что в этом отношении мы как дети... Вот только, говорю: холодно бывает, особенно зимой. Поэтому зимой вы вынужденно впадаем в спячку, как барсуки. В земле теплее...

- Она согревает нас и материнским, нематериальным, теплом, - добавил “попроще”.

- Совершенно верно. Зато с приходом весны, когда вода от таяния снегов вглубь до могил пропитывает землю, нам становится неуютно от сырости, мы просыпаемся, и вылезаем наружу. Хотя бывает, что случается вновь похолодание. Как было в этом году...

Скелет “попроще” вставил:

- Весна то приходила, то - казалось, оттого, что ей самой становилось жарко, - обратно уходила: выходила, - на свежий холодный воздух, - забыв прикрыть за собой дверь, - и врывавшийся холод выветривал принесенное ею тепло...

- Браво. Да, в этом году нам несладко пришлось... Сонные как мухи, - только вылезли из могил – снег: мокрый, противный... Небо серое, беспросветное. Такая понурость... В такую погоду мы жжем костер, ютимся вокруг него, и, накрывшись всей толпой каким-нибудь полотнищем, греемся, рассказывая друг другу страшные кладбищенские истории.

- Только хуже от ваших историй, - сказала “девушка”, - Мороз от страха пробирает, как говорится, до мозга костей. Особенно, когда сумерки. Жууутко. Так и ждешь, что из темноты набросится на тебя какой-нибудь маньяк...

“Попроще” перебил, усмехнувшись:

- Кто про что, а ты размечталась!..

Но его скабрезность была проигнорирована:

- ...Привидения начинают чудиться. Мысли всякие... Еще холодней становится... И у всех зубы стучат...

- Да, - продолжил “интеллектуал”, - И тогда, чтоб отогнать уже не только холод, но и страх, мы хором поем веселые песни...

- А то еще и спляшем, - сказал “попроще”, - Холодно... Ветер над нами шерстит верхушки деревьев. Падает мокрый снег. Серо всё вокруг, сыро и безжизненно, а мы знай себе: вокруг костра, сушим кости, поём и танцуем...

- Ничего, перетерпели. Зато, когда лето, для нас благодать... Ох, ляжешь на солнце, раскинешь кости, не думаешь ни о чём - хорошо... Вам этого никогда не понять: кожа, мясо, а у кого и жир, мешают вам в полной мере насладиться Солнышком, его теплом, жаром... Да и потом: вас же кусают насекомые, а нас попробуй укуси: зубы пообломаешь. И мы можем так целыми днями нежиться на солнце, прогревая кости...

- Загорание на Солнце, плавно переходящее в медитацию на Луну, - добавил "попроще".

- Ты расскажи, как мы любим купаться, - напомнила “девушка”.

- О, да!.. Мы летом купаемся... Плавать, к сожалению, мы не умеем, не можем... Но плещемся с удовольствием. Заодно промываем кости, каждый суставчик. Кости должны быть чистыми...

- Рыбачим, - добавил скелет “попроще”.

- Прыгаем через костры... Водим хороводы...

- Пойманную рыбу удается иногда выменять на водку.

- Мы, кстати, для того и пьем, чтобы согреваться.

- Ну, не только для этого, - сказал “попроще”.

- Не только, но и для этого тоже. Мы ужасные мерзляки, правда. Каждой косточкой дрожим, когда холодно.

- Кстати, может, печку зажжем?

- Душно будет, - сказал я.

- А нам само то, - сказал “интеллектуал”.

- Нет, будет душно. Водка да жара – сами же знаете...

- Ну, ради меня, - попросила “девушка”.

Я улыбнулся ей:

- Тогда я чуть приоткрою дверь, - сказал я, поднимаясь, - с вашего позволения...

- Пожалуйста, - мягко сказала девушка.

Я зажег печку, чуть приоткрыл дверь... "Попроще" подошел к печке, присел на корточки напротив, открыл ее, и раскинув руки, выпятил навстречу ей грудную клетку. Видно было, что ему кайфово.

- А осенью... А осенью мы любим обсыпать друг друга желтыми, разноцветными листьями!..

От разожженной печки почти сразу же стало жако. В приоткрытую дверь заглядывала ночь...

- На какой-нибудь посреди леса наполненной светом поляне, - поляне, которая будто сама притягивает к себе солнце, - наливается солнцем до краёв - до самых верхов деревьев, огородивших её от внутрилесного сумрака, - и дальше, больше, через края... Разливается свет, – “попроще” замолчал и продолжил, - А осенью солнце - оно даже и осязаемей, - ведь летом его много, оно везде, всюду и долго, доминирует над миром, летом солнце – диктатор. А осенью оно... словно вровень со всем окружающим, и как-то вместе с тем обособлено, и оттого - точно живее, и по-живому теплее... И будто желтее (но лишь чуть-чуть), и поэтому в нем уютней... И неважно, что уже так не греет – зато оно ближе к тебе, роднее... Не знаю: наверняка, это лишь только мои впечатления... Но они от осеннего солнца... - "попроще" поднялся и сел за стол.

От жары, будто выпив еще одну, я почувствовал себя пьянее. В приоткрытую дверь влетел мотылек. Он подлетел к "попроще". Скелет поймал его ртом. Мотылек вылетел из его глазницы и устремился к свету от лучины. Там он сгорел.

- Какая нелепая смерть, - сказал "интеллектуал".

- А то еще бывает, лежа на спине, зароешься с черепом в листья, и ждешь... Проходит мимо какой-нибудь грибник, резко поднимешься всем телом навстречу ему, – напугаешь: Уу!.. Он так и окрикнет осенний лес!.. Испугается. И услышишь, как он убегает, - шурша, удаляется его бег... И потом опять: тишина... Только еле звучащие шорохи, шушукаются меж собой...

Меня размаривало, страх таял... Но какое-то ощущение жуткости все равно оставалось.

– Хорошее развлечение, - заметил я вполголоса.

– ...Воздух такой прозрачный, – будто еще прозрачней среди обнаженных ветвей... Успокоение... Осень... В голову приходят и тут же забываются красивые метафоры... – скелет задумался, – А паутина!.. - там и тут натянута между ветвей, подобно сетям. Чтоб в них ловилось осеннее солнце...

– Но потом оно отдаляется... Припадает к горизонту, словно затаивается к зиме, и ползет низко над ним, как зверь крадущийся... А когда пасмурно, то будто его нет вообще, мне даже страшно становится... Тогда мы и расходимся по своим берлогам-могилам... И спим до весны, просыпаясь лишь изредка - от кого-нибудь сновидения, - и тогда мы выглядываем наружу... Снег везде... Солнце зимой рассыпано по снегу...

– Не пора ли нам выпить? - предложил “интеллектуал”, беря в руку бутылку и разливая, - Предлагаю в качестве повода для того, чтобы выпить, кому-нибудь произнести тост. Кто скажет?..

Вызвался я:

– Предлагаю выпить за следующее... Чередование времен года во все времена развития духа служила лучшим его носителям - гениям - источником мощного вдохновения для создания великих бессмертных творений: стихотворения, живопись, музыка - сколько шедевров, больших и малых, посвящено временам года!.. Но поскольку мы не гении, пусть они, времена года, вдохновят нас то, чтобы выпить. Я предлагаю, не растягивая, выпить одним махом за осень, зиму, весну и лето, за их чередование, а также межсезонье. Все ли согласны?..

Скелеты одобрительно закивали, их черепа заходили вверх вниз, они стали при этом очень похожи на каких-то киношных ненастоящих неживых скелетов.

- Замечательнейший тост, - сказал скелет “попроще”, - Однако, – он сделал паузу, как-то хитро наклонив голову, - Перед тем, как выпить за такое это, в наши чаши стоит добавить.

Он взял бутылку и добавил водки в каждую из кружек. Мы чокнулись и выпили... Я будто огня проглотил. Но приятно... Центр моего естества, где бы он постоянно ни находился, несколько мгновений явно пребывал в желудке. Голова маленечко поплыла... Но сразу же тепло от желудка растеклось по всему телу, прилившись и к голове в том числе, утвердив ее на своем месте. Я выдохнул и, поведя головой, сказал:

- Неплохо...

- Просто класс, - сказал “интеллектуал”, - Тепло как, хорошо...

- И пьяно, - добавил “попроще”.

Смакуя приятность, я улыбался и смотрел мимо скелетов - в ночь приоткрытой двери.

- А как тебе в этот раз?.. Лучше пошло?.. – обратился “интеллектуал” к “девушке”.

- В этот раз хорошо, даже очень, - ответила она своим удивительным, ласкающим слух и тело, голосом.

Я повернулся к ней...

Рядом со мной сидела девушка. Настоящая, без кавычек, девушка во плоти. И в какой плоти!.. В облегающем открытом платье цвета кожицы спелого абрикоса... Руки, удивительно нежные руки, тонкие длинные пальчики с длинными, покрашенными в малиновый цвет, ноготочками... Плечи, с натянутыми через них тоненькими лямочками, поддерживающими платьице, - плечики, так удивительно закругленные... Даже не верилось, что там внутри могут быть кости. Тонкая шейка, - на ней поблескивала тонкая золотая цепочка. На плечи и ниже, чуть завиваясь, спускались темные волосы. Личико... Нет. То было не личико – лицо. Красивое лицо взрослой созревшей девушки. Но я не берусь описывать ее красоту... Потому что, если я начну: большие карие глаза с длинными ресницами, аккуратный носик, пухленькие губки, щечки (а всё именно так и было) и так далее – то из всего этого сложится впечатление, что она была банальнейшей красоткой. Но это было совсем не так. Я не могу объяснить почему... Что-то в чертах её лица. Они были какими-то не совсем обычными. Хотя известно, что красота женщины всегда предполагает некую, я бы сказал, присредненность. И, перефразировав Толстого, можно сказать, что все красавицы красивы одинаково, а каждая из страшненьких - страшна по-своему. Я несколько утрирую, конечно, но тем не менее... Ведь красота – это приближение - приближенность - к идеалу, а поскольку идеал всегда уникален (иначе он не был бы идеалом), то все к нему приближения будут чем-то похожи между собой, и большого разнообразия тут в принципе быть не может. Красивая женщина – существо банальное. И всё, и всё же... – в ней что-то было... И я, наверное, знаю что: это был ум. И какая-то серьезность, глубина натуры, скрытая за внешне игривой манерой себя держать. Ум невозможно спрятать за внешней красотой. Он был виден в её глазах, как она ни строила из них глазки, словно нарочно пытаясь выглядеть дурочкой... Её глаза... Белки – удивительно белые. Расширенные в темноте черные зрачки с карим ободком вокруг, длиннющие ресницы... Нет, увы: я не мастер описывать женскую красоту, - я воспринимаю её одним образом, а описать – значит, разбить на слова, расчленить, и в конечном счете - опошлить... Красота женщины – слова здесь должны умолкать, и должна говорить кисть художника. Она совсем не была накрашена. Её красота была столь естественной. Несомненно, она была одной из самых красивых девушек, которых я когда-либо видел, до или после... Мой взгляд осторожно спустился на ее грудь. Титечки... Ох. Две удивительные выпуклости размера примерно третьего (насколько я разбираюсь). Лифчика на них не было, и оттого они казались такими... такими милыми. Необыкновенно, просто необыкновенно чувственные титечки... Просто прелесть, в них чувствовалась, нет, не чувствовалась, ощущалась, почти осязалась удивительная мягкость и податливость. Я трогал и гладил их своим взглядом. А в середине ее титечек были другие, маленькие, выпуклости – соски... Я вновь поднял взгляд на её лицо – она смотрела на меня изумленно-возмущенно-игривым взглядом, - я понял, что она заметила, что я разглядываю её: вдруг до меня дошло, как это неприлично – разглядывать её так откровенно, словно обгладывая своим взглядом. До костей...

В смущении я сразу отвёл глаза, уставившись на окно (потому как в окно было уставиться невозможно – отражения были непроницаемы)... Но тут же не выдержал, словно вмиг соскучившись по ней, и взглянул снова: рядом сидел скелет. Я налил себе воды и выпил. Отвернулся от “неё”... И вновь не выдержал: и вновь рядом со мной была девушка, она смотрела на меня очень ласково, но безо всякого “соблазнения”, очень по-доброму... И я посмотрел ей прямо в глаза. Смотрел ей прямо в глаза, - она в мои, а я в её, - и это был так легко, беспрепятственно... и понятно... Это была близость близкая настолько, что мне показалось (я потом это осознал), что я знаю эту девушку очень-очень давно, и она для меня родная... И это было так, как если бы я видел её много раз во сне, и вот она наяву, - и ты вдруг вспоминаешь, что видел её в своих снах, забытых, как если б это было не в снах, а в каких-то прошлых жизнях, или в других мирах, - и это было не столько впечатление “дежа вю”, сколько ощущение вечности, непреходящести, вневременности момента. Момента, который встроен в жизнь, и остается с тобой всегда. И мне показалось, я ждал этой встречи, - эти “глаза в глаза”, - всю жизнь, - и только этого всю жизнь и ждал... И только этого её взгляда мне всю жизнь не хватало... Едва заметно она улыбалась...

...Но долго так быть не может, - взгляд её cник, тень странной грусти стёрла улыбку с её лица, - контакт прервался, - и тут же, с вздохом, будто извне, прихлынуло ко мне вожделение. В животе что-то ожило, в глазах на миг помутилось, - не выдержав, на выдохе я их прикрыл... И когда открыл их снова, рядом со мной сидел скелет.

- ...Так вот что я тебе скажу, - услышал я “интеллектуала”, обращавшегося к “попроще” (с того момента, как я увидел в “девушке” девушку, я перестал их слышать (и видеть), и они тоже не обращали на нас внимания, беседуя о чём-то своём), - Слушай. Слушай внимательно. Я никогда не возвожу своё мнение в норматив, даже зная наверняка, что моё мнение – единственно верное. Потому как оно вовсе не предназначено для того, чтоб служить нормативом. Оно для этого слишком ценное. Да, оно, моё мнение, ценно уже само по себе, в силу своей единственно верности, и ему не требуются лишние нагрузки и дополнительные заслуги. Верно?..

- Верно ли я говорю, человек?.. – обратился он уже ко мне.

Я кивнул, еще не отделавшись впечатления, произведенного на меня увиденной мною девушкой.

- Э, ты что, медитируешь?.. – скелет провел рукой перед моим лицом, – На пьяную голову нежелательно. Медитация в нетрезвом виде до просветления довести не может. Она приводит либо к отрезвлению, либо к засыпанию – оба исхода поправимы, но всё ж таки нежелательны.

“Пойду я однако поссу”, - чуть было не сказал я, но сказал приличней:

- Я выйду в туалет... – я поймал себя на том, что прозвучало это почти как просьба. “Странно”, - подумал я.

- Ладно, только смотри без глупостей, - строго сказал “попроще”. Они засмеялись.

Я вышел. Ночной воздух – как мне сразу хорошо вздохнулось, боже мой, задышалось. Я ощутил себя, наверно, как карась, выпущенный обратно в воду после медленного удушья вне. Отойдя немного, я расстегнул ширинку, выпустил тугую струю, и мне стало еще приятней. По-моему, я даже тихо простонал и невольно широко улыбнулся. Не просто облегчение, и не просто расслабление, а какое-то прямо-таки освобождение почувствовал я. Словно не струя, а еще одна конечность выросла у меня, и я словно треножник стоял на этой Земле. Струя била в траву и создавала там в траве неповторимо трепетный звук. Я посмотрел наверх...

- Мать твою, сколько же их!.. – произнес я тихо, увидев звезды; их было невероятно много, гораздо больше чем в прошлый раз, когда я смотрел на них перед несостоявшимся сном, - Всё небо ими истыкано...

Оправившись, я заправился и продолжил смотреть на небо... Словно моё астральное тело оторвалось от меня и, воспарив, полетело в свою родную среду, а я провожал его взглядом. Внезапно до меня дошло, отчего звезд стало настолько больше: их стало больше ровно в два раза, у каждой звезды появилась звезда-двойник (“парная звезда” на языке астрономии), существующая только в моём зрительном восприятии. Вот только я не мог отличить, какая из них какая. Я подумал о субъективизме восприятия мироздания, а также о зрении и умо-зрении, - первое, я решил, отвечает за объективное (далее для краткости О. - Ю.Т.), а второе - за субъективное (далее для краткости С. - Ю.Т.) восприятие окружающего. Но какое из них какое?.. И я подумал, что виденное мной отвечает на так называемый “основной вопрос философии”, – в пользу материалистов (!), ибо очевидно, то есть понятно, что одна из виденных мной реальностей - нереальна совершенно точно, и может быть видна только мной (либо человеком, находящимся в моем осубъектированном (нетрезвом) виде: то есть в том состоянии, когда С. составляющая мировосприятия усиливается настолько, что обособляется, выделяясь в самостоятельную, - в умо-зрительном состоянии), и тогда другая реальность обязана быть реальной (О.), так как обратное предполагает, что существует по крайней мере две С. (нереальные) реальности, а субъект один (!) - я, и поскольку мне не свойственно раздвоение личности, то и С. реальность может быть только одна. Следовательно действительно: другая реальность – О., независимая от моего сознания. Ч.т.д. Еще я задался таким вопросом, исходящим из того, что, очевидно, произошло наложение двух реальностей, С. и О., но не точное – С. съехала в сторону: что означает линейное расстояние между О. и С. реальностями?.. Я смотрел на Полярные звезды и прикидывал расстояние... И как его измерить: в световых годах (объективно) или в сантиметрах (субъективно)?.. Поскольку измерение – процесс С., то... Стоп, это ловушка формального подхода. Всё-таки, в световых годах, или даже в парсеках. Тогда означает ли это, что мое восприятие отдалилось от реальности на столько-то световых лет?.. Интересно. Чего-то много... Ладно. Тогда скольким световым годам соответствует сто (двести, триста) грамм сорока градусов?.. Интересно было бы построить график. И любопытно: после скольких грамм его линия превзойдёт парсеки и устремится прямиком к бесконечности? Вселенной... Так. Но на таком расстоянии С. реальность просто не будет видно! Останется одна О. – то есть как если бы и не пил. В этом месте я подумал о самозамкнутости Вселенной, а также о, в конечном счете, точном совпадении С. и О. реальностей. Но есть и другой вариант: а может, вообще ничего не останется – то есть как если бы допился?.. И здесь я подумал: о черной дыре, тождестве Атмана и Брахмана, “большом хрусте” и смерти... В общем, в те мгновения много умных вопросов и мыслей родилось в моей голове. Но думать я быстро устал. И тогда я просто сочинил рифму: “Всерьёз разогретый спиртными парами, я выйду и крикну: "Звёзды, я с вами!"” Но крикнуть мне не пришлось... Крикнули меня:

- Ну, где вы там?! Уже всё налито.

...И мне явственно вдруг подумалось - “убедилось”, - даже явственней, чем в прошлый раз, когда я выглянул наружу, - что нет там внутри никаких скелетов, а есть обычные мужики, с ними обычная баба (ну, покрасивее обычной), добром-пожаловавшие, верней, “добро пожавшие” (“выжравшие" – слишком грубо), если считать добром водку, взятую мной на всякий случай (кто бы знал?!), - и ведь потом, кому расскажу, все будут думать, что это их, обычных людей, я использовал в качестве прототипов для придумки своих “скелетов”, а кто-то, может быть, даже решит, что нет в моем рассказе ничего особого: обычная бытовая история, с той единственной незначительной разницей, что реальных собеседников (собутыльников) рассказчик лишил “плоти и крови” и превратил в “скелетов” - чтоб хоть чем-то выделиться. И так ли уж они будут не правы?.. Они будут полностью правы. Потому что я сейчас зайду, и там будут сидеть Люди – обычные люди.

– Вы где потерялись?!

Я зашёл... За столом сидели скелеты. Два скелета, и с ними – необыкновенной красота девушка, которая на меня взглянула игриво-ласковым, нежным взглядом, и сразу же на моих глазах превратилась тоже в скелет. Я сел на своё место.

– У нас тут без тебя родился тост, - сказал “интеллектуал”, - И поэтому, и только поэтому, мы решили выпить, - чисто символически... – он наклонил череп.

Я заглянул в свою кружку: налито было действительно символически, – символически сверх половины, а кружка был немаленькой.

– Да уж... Должно быть, тост очень символический, - сказал я.

– Хм... В некотором смысле, - он усмехнулся как-то не так, по-скелечьи, и поднял кружку, - Выпьем за единственную прекрасную четвертину нашей замечательной компании!

Мы чокнулись и выпили. Чтобы столько выпить, мне пришлось сделать три глотка.

- Ухх, - ухнул “попроще”, - Ух, хороша водочка-душа!..

- От напастей всех и бед лучше водки зелья нет! – смеясь, отозвалась девушка, - И вообще, не зря говорят: водки глоток – к веселью мосток. А где веселье, там и здоровье. Ничто не поднимет дУх так, как водки холодной рюмка. В компании коли робко – водки поможет стопка. Водки выпьешь – в беду не влипнешь. Водки напился – всем сгодился. Водку пить, не зная меры, - в свои силы больше веры.

– Водки напился - с землёй сроднился. Водки надрался – с землей сравнялся, - засмеялся “попроще”, - Во!.. Кто к водке пристрастился, тот с головой простился!

– Ну, зачем ты так?! Неуважительно-то так зачем?.. Водка – она же душу греет. Слушай:

Или вот ещё, русско-японское, я бы сказал:

– Луна... человек...
оба они - в полном
полнолунии... – добавил в свою очередь “попроще”.

- О!.. Вы слышали это?! – обратился ко мне “интеллектуал”, - Один череп хорошо, а два лучше!.. Это же хайку получилось – настоящее хайку!..

- Ну, не настоящее... – заскромничал “попроще”, и от смущения кость его черепа слегка порозовела, - В настоящем чередование слогов...

– Да причём здесь слоги? – перебил “интеллектуал”, - По духу это настоящее хайку!..

– Я тоже люблю хайку, - сказал я.

– Какой русский не любит хайку! – сказал “попроще”.

– Удивительно... – задумчиво, как бы себе самому, сказал интеллектуал.

– Что удивительно? – спросила “девушка”.

– Удивительно, что маленькое хайку с такой лёгкостью обрушивает время: между мгновеньем и вечностью...

– Да, - согласился я, и продолжил, выразившись образно, - Отнимает у времени самое ценное...

– И что?.. - спросила “девушка”.

– Что что?..

– Что самое ценное?..

– То, что становится достоянием хайку, а не времени... Жемчуг реальности. Задача поэта – ловить этот жемчуг. Отнимать у времени мгновения... И обведя взглядом всех троих скелетов, я произнёс:

Стих был встречен молчанием, означавшим, что его оценили. Тогда я продолжил:

– М-да. По-моему, одна из лучин прогорела, - сказал “попроще”, обернувшись, и, взяв со стола спички, пошёл зажёг другую. И заменил уже догорающую. Стало светлее...

– Выпьем за хайку, - предложил он же, - И за хайку утяжеленные – танка.

И мы выпили, - разлили и выпили. (“Поскольку хайку – стихи маленькие, то и нальем помаленьку”, - сказал перед этим “попроще”.) “Интеллектуал” крякнул и вытер зубы куском тряпки.

- А как называется писатель хайку? – спросил я.

- В смысле? – спросил “интеллектуал”, отложив тряпку.

- Ну, в том смысле, что писатель драм называется драматург, эссе – эссеист, романов - романист. А хайку?.. Хайкист?.. Хайкер?

– Хайкуист, - засмеялась девушка, - А если хокку – хоккеист!..

– А танка соответственно... – хотел было что-то сказать “попроще”, но я его перебил:

Некоторое время все молчали... Неподвижно. (Меня правда сразу удивила манера скелетов всегда сидеть совершенно неподвижно, не шевелясь ни единой косточкой, будто застыв, пока один из них говорил.)

– Что вы имеете в виду? – наконец, спросил меня “интеллектуал”.

Я взглянул на него, отчего-то очень прямо:

– Просто. Так сочинилось...

– Ааа... Странно... Очень как-то вы странно сейчас на меня взглянули...

Я ухмыльнулся:

– Посмотрел не так?

– Да нет, не то, чтобы не так, - смягчил тон “интеллектуал”, - Но как-то... надменно... – скелет сделал паузу, чуть наклонив вперед голову, - И сейчас тоже. Есть какая-то, я бы сказал, высокомеринка в вашем взгляде... Сидишь, небось, и думаешь: "Да что ты вообще такое: кости да череп".

– Вовсе нет, - возразил я.

– Ну, я же вижу...

– Как вы можете видеть, если у вас нет глаз? – спросил я его, еще до того, как этот вопрос возник у меня, и как только он возник, я тут же сам им задался – и он поставил меня в тупик.

А у скелета от моего вопроса натуральным образом отвисла челюсть. Но она быстро замкнулась обратно, и он сказал:

– Как-как!.. Вижу, представь себе. Не сомневайся... – он усмехнулся.

Почему-то продолжать вопрос мне показалось крайне нетактичным, хотя вслед за ним - тоже как-то запоздало и, вместе с тем, неожиданно, - выстроилась серия других вопросов: как они говорят, если у них нет языков, как они двигаются, если у них нет мышц, как они пьют, если у них нет желудков... И так далее, и так далее... Но задать им эти вопросы мне, опять-таки, показалось до крайности неприличным: и я смолчал.

А “интеллектуал” продолжил:

– Вы, конечно, можете и впредь также свысока смотреть на нас. Но почему?.. Ведь мы, скелеты, самое долговечное, что есть в вас, людях. И что от вас остаётся... – скелет выдержал многозначительную паузу, - Вы никогда не задумывались...

– Меня вполне можно на ты, - спохватился я.

– Тогда меня тоже. И, наверно, всех нас, - он повернулся в сторону своих друзей, те кивнули, - Очень приятно, - добавил он.

– Мне тоже очень приятно...

– Нет, мне-то на самом деле очень приятно... – подтвердил скелет, и, не дав мне тоже подтвердить, продолжил, – Так вот, ты никогда не задумывался, что все, что относится к послесмертному бытию, – это миф?.. Там нет ничего. Ни-че-го, - последний слог скелет произнес через звук “г”, - У тебя нету закурить?

Признаться, вопрос меня удивил. Но закурить у меня было. Я сам не курю, но беру с собой с собой сигареты на тот же случай, что и водку: если будет надобность кого-нибудь угостить. Я достал из рюкзака неначатую пачку и дал ему. Он ее ловко и аккуратно раскрыл, угостил "попроще" и "девушку", предложил мне, но я отказался. Он чиркнул спичку, они закурили. Я обратил внимание, на то как закурила "девушка". С первой же затяжкой она вновь превратилась в настоящую девицу. С сигареткой она выглядела очень сексуальной. И, судя по тому, как она курила, немного рисуясь, она это понимала. Я перевел взгляд на "интеллектуала". Он затягивался глубоко и дым выходил у него изо рта и из глазниц. Это выглядело как-то и зловеще, и комично, я улыбнулся, но в глубине души мне было жутковато. Сделав несколько затяжек с задумчивым видом, он продолжил:

- Жизнь после смерти, переселение душ, нирвана, какая-то там... И тэ дэ, и тому подобное, я уж молчу про рай и ад, – все это не более чем мифы, выдумка, сказки для взрослых, умом не выросших из ползунков... Ничего этого на самом деле нет. Послесмертья - нет. Никакого. Никакого вообще. Всё это вы, люди, выдумали для самоуспокоения. Ты не задумывался об этом?..

– Задумывался, - признался я.

– Я скажу проще, - сказал скелет “попроще”, - Если природой человеку положено умирать, то надо умирать честно, а не придумывать всякие лазейки во всякие там иные миры, иные жизни и состояния.

– Совершенно верно. Вся философия вокруг смерти изначально лишена смысла. Адекватнее всего смерть трактуется...

– Смерть нельзя трактовать, - перебил "попроще", - Ее можно только констатировать.

– Хм... Вот и я о том же. Я хотел сказать: в медицине. Но, может быть, ты эпикуреец и полагаешь, что смерти нет вообще?.. – обратился "интеллектуал" ко мне, - Нет уж, батенька, то тоже миф... Только более умный, закамуфлированный в, так сказать, рационалистическую оболочку. Гедонист Эпикур...

- Кто-кто?.. – переспросила девушка, потушив окурок, и снова стал скелетом.

- Эпикур.

- Нет, до этого ты сказал.

- Как ты любишь, все-таки, щегольнуть словцом... - вставил реплику скелет “попроще”.

- Гедонист, - "интеллектуал" потушил свой окурок.

- А кто это?.. – "девушка" засмеялась.

Скелет всем своим скелетом наклонился в её сторону:

- А ты уверена, что избыток знаний не испортит форму твоего пока ещё хорошенького черепа?..

- Уверена – представь себе! – вспылила "девушка".

- Тогда изволь... Гедонист – это человек, который полагает получение всемерного (не только плотского) удовольствия целью своей жизни. Конечно, Эпикур был не совсем гедонистом, его учению скорей присущ эвдемонизм.

- А почему “ф”? – спросила “девушка”.

- То есть?..

- Ну, ты сказал Ф-демонизм...

- И что еще за демонизм?.. – скептически удивился “попроще”, - Дьяволизм – это еще понятно. Сатанизм тоже, - хотя я и сомневаюсь, чтоб Эпикур этим увлекался. Но это хоть похоже на учения или там течения, - философские, я имею в виду. А демонизм – это из области скорей поэзии, поэтики. Ну, например, можно сказать: “В его поэзии присутствует скрытый демонизм”. А к философии, по-моему, это имеет мало отношения...

У “интеллектуала” челюсть съехала вбок - от раздражения:

- Шутить изволите?.. Я же сказал: эвдемонизм. Эвдемонизм – это признание счастья и блаженства высшей ценностью и целью существования. Причем здесь демонизм?.. Знаете, в наше время постлитературы подобного рода игры слов уже мало кого веселят. Вышло из моды...

– А тут ведь, между прочим, не игра... – вмешался я.

Глазницы обратились ко мне.

– Открой, пожалуйста, дверь пошире, - попросил я, - А то накурили, дышать невозможно. Очень странно, что ты не знаешь... Слово демон произошло от древнегреческого daemon, которое в то время могло означать как зловредную, так и благую сверхъестественную силу. Только поздней, с принятием христианства, его переиначили, одновременно навязав ему сугубо отрицательное значение, которое впрочем не совсем прижилось. В свою очередь, термин “эвдемонизм” происходит от eudaemonia, что буквально означало что-то типа состояния защищенности благим демоном.

- Защищенности или одержимости?.. – спросил “попроще”.

- Да, интересный вопрос, - сказал “интеллектуал”, почесав себе череп.

Я засмеялся:

– Да уж, интересно, кого представлял бы собой человек, одержимый, именно одержимый, благим демоном!..

– Ну, в общем, известно кого: мостильщика дороги в ад. На земле, естественно, ибо другого нет. То есть, как ни крути, а демоны есть демоны. Благие ли, зловредные ли, - нельзя быть ими одержимыми. Ладно, спасибо за разъяснение, - теперь вернемся к нашим баранам. Так вот, Эпикур...

– Эпикур – не баран, - сказал “попроще”.

– Так вот, Эпикур, кем бы он ни был - гедонистом, эвдемонистом или сатанистом - утверждает...

Скелет продолжил. Разглагольствовал он долго. Он цитировал классиков, – и опровергал их. Он изрекал и свои, не менее мудрые мысли, вполне достойные быть включенными в любые сборники афоризмов. Он мастерски ковал логические цепи... - и замыкал их, или же разрывал, как цирковой силач, опровергая самого себя - там, где цепь становилась особенно прочной, как из титана. (“Ты рассуждаешь, как дрова колешь”, - сказала ему девушка.) Обобщая аргументы, он строил пирамиды и, достигая верха убедительности, сметал их, чтоб на руинах начать строить новую, другую, - чтоб потом снова её разрушить. И чтобы, в конце концов, из обломков и своего собственного стройматериала построить свою собственную пирамиду, окончательную, обвязанную со всех сторон титаново-логическими цепями, - с одной единственной, единственно возможной ледяной вершиной в виде окончательного вывода... Он говорил убежденно, красиво и убедительно. Я же слушал его и думал: откуда, блин, на зачуханном сельском погосте мог взяться настолько умный и образованный скелет, обученный приемам софистики?.. И мне представился образ молодого разочарованного интеллектуала, уехавшего в тайгу, чтоб отойти от фальши, очиститься от позднейших искусственных наслоений, причаститься к природе, побыть одному, наедине – с целым миром, с тем самым настоящим, подлинным, что присутствует в этом мире, чтобы как блудный сын, но... Он не нашел обратного пути (очень символично), и погиб, неважно как, возможно, его укусил щитомордник, или энцефалитный клещ... Тело его потом, углубившись в тайгу за шишкой, нашли местные сельские жители, и похоронили на скромном своем кладбище, молча, без хороших, умных и правильных слов, без чтения стихов... Мне стало грустно...

А скелет вдруг засмеялся. Причем истошно. Он смеялся, весь дергаясь, и, хотел что-то сказать, но каждый раз, когда начинал говорить, приступ смеха вновь овладевал им. Далеко не сразу он смог вымолвить:

- А даосисты... Даосисты... – и он сорвался снова, зашедшись в смехе так, что на краю его глазниц выступили слезы, - Верят, - сказал он сквозь смех, - Верят в то, что возможно... физическое бессмертие! – и новый взрыв судорожного хохота потряс его...

Наконец, он успокоился и, стряхнув слезу, продолжил ход своих мыслей...

- ...Смерть реальна, - скелет сделал вывод, - Уж кому это знать, как не нам?.. Жизнь реальна, и смерть реальна. Но то, что после, – того нет. Подумать только... – скелет помолчал, подумав, и продолжил, – Человек умирает, и всё. Всё исчезает сразу...

– Слушай, может быть, хватит, - перебила его “девушка”, - Что ты долдонишь одно и то же?..

Но, переждав её реплику, скелет продолжил:

– ...Либо сгнивает потом... Кстати, с точки зрения смерти твое тело несравненно важнее твоего ума или так называемой души. Душа попросту исчезает, - ни во что не превращается, ни с чем не соединятся, и не воссоединяется, не девается никуда... Просто: умер, и нет её, как если б её и не было. Даже не верится, правда?..

– Ты точно завелся... – вновь встряла “девушка”.

– Тело же продолжает если не жить, то продолжаться... Оно разлагается, удобряя почву, даёт пищу живым организмам, - оно приносит реальную пользу: причащаясь к миру вокруг, оно не просто обогащает его, но и участвует в его воспроизводстве, перманентном возрождении. Конечно, тело сгнивает, но оно не обрывается, как душа, а растворяется в окружающем, становится частью другой жизни, то есть можно сказать, что да, остаётся жить... Ей-богу, когда-нибудь я напишу книгу или хотя бы статью с названием что-нибудь типа... да зачем выдумывать?.. с обычным кассовым названием: “Жизнь после смерти”, где постараюсь подробно описать процесс, происходящий с телом после погребения, - процесс и его результаты, - сказал скелет и замолчал, будто задумавшись над идеей книги.

А “попроще” тихо и задумчиво произнес:

– Нда... Страна Смерти... – самая великая долина. Страна, в которой нет ничего. Страна, которой самой - нет. Абсурдно, казалось бы, но. Так и есть. Ведь как мы знаем из работ французских экзистенциалистов, весь наш мир погружен в абсурд. И он был бы чудовищно страшен, если бы не был так красив...

Я тоже вместе со всеми задумался.

– Не остается ничего, – продолжил интеллектуал.

– Мы все это уже слышали, - сказала “девушка”.

Но скелет её снова проигнорировал:

– Да, всё, что жило, канет в небытие... Умираешь, и всё. Ничего. Обалдеть!.. Непостижимое, непредставимое, щемящее душу Ничто захватывает твою душу, расщепляет и растворяет в себе, превращая ее в ничто... Не остается ничего... Разумеется, кроме нас, скелетов, - он вновь задумался, наклонив череп.

- А ты, я смотрю, неплохо подкован в вопросах жизни и смерти... – слегка иронично заметил я.

- Нет, конечно, мы тоже не вечны, - продолжил скелет, - Но если соблюдать гигиену, ухаживать за костями, не подвергать их разрушительным воздействиям среды, то можно продержаться долго. Очень долго. Лично я в обозримом будущем не собираюсь превращаться в тлен. Мы еще костями погремим, верно?..

– Погремим! - отозвался скелет "попроще".

– Так выпьем же за то, чтоб подольше греметь костями! – предложил “интеллектуал”. Но водка в бутылке закончилась.

Я убрал её со стола и пошел достал вторую. По сравнению с опустевшей она была такой приятно тяжёленькой. Такой - будто обещающей, что будет еще лучше. Такой приятно неначатой, девственной. Водка, всколыхнувшись в ней, как будто ожила. Бутылка была само предвкушение. Приятно было взять ее в руки. Приятно было снова хрустнуть открываемой крышечкой. (Каким напыщенно-картинным актом по сравнению с этим, я бы сказал, эстетически исчерпывающим в своей простоте действом выглядит открытие шампанского!). Приятно было разлить из неё и поставить её, чуть стукнув, на стол.

Заняв своё место, я взял кружку и сказал, как-то коряво:

– Значит, резюмируя, пьем за то, чтоб гремёж костями подольше не начинался, а начавшись, подольше не прекращался.

Скелеты согласно кивнули черепами. Мы чокнулись и выпили. “Интеллектуал” снова вытер зубы тряпкой.

– Неплохо для начала, - сказал он.

А “девушка”, запив водой, довольно произнесла:

– В этой бутылке водка лучше...

– Она та же самая, - сказал я.

– Да? – она обернулась ко мне, приняв свой женский облик, от которого я сразу снова обомлел, - А мне эта показалась лучше...

– Во второй всегда кажется, что лучше, - объяснил “интеллектуал”, - А в третьей, то есть в нашей, будет еще лучше, хотя объективно это, скорее всего, не так (там ведь стрёмная самогонка). Но таковы метаморфозы, производимые алкоголем с органами, отвечающими за восприятие вкуса. Хотя у нас их нет. Но есть нечто, их заменяющее... То есть как это происходит: мы знаем, умом, что во второй бутылке водка должна казаться лучше, – она нам и кажется лучше. Поэтому мы и оставили нашу бутылку напоследок... Так? – обратился он к “девушке”.

- Нет, мне на самом деле она показалась лучше. Не из-за этого, как ты объяснил... – она вновь превратилась в скелета.

- Врёшь ведь.

- Не вру.

- Ну, ладно, ты все равно не признаешься...

- Ох, как хорошооо-тооо, дорогие вы мои... – протянул “попроще”, - Хорошо-то как, пьяаано...

- Пьяноу?.. Ты молодец, что о музыке напомнил. А то так бы я ведь и не вспомнил. Я как-то с самого начала её увидел, но отчего-то в голову не приходило сыграть, - его череп был повернут в противоположный угол, где лежала двухрядка.

Эта двухрядка лежала там на полке с незапамятных времен, по крайней мере, когда я в первый раз нашел эту сторожку, она там уже была. Странно, как за все это время её никто не прибрал к рукам. Впрочем, на ней не хватало нескольких клавиш, и вообще она была вся какая-то раздолбанная, - может быть, поэтому она никому не понадобилась, не знаю. Я брал ее несколько раз в руки, но поскольку играть не умею, ограничивался тем, что просто рассматривал её так и этак, и клал на место.

Скелет поднялся, довольно-таки тяжело, так как был уже изрядно пьян, подошел и взял гармонь в руки. Он растянул ее и сделал проигрыш чего-то русского народного.

– Ничего, - сказал он, - Жить можно...

Он вернулся, сел на место, положил гармонь на колени, протер ее аккуратно той тряпкой, которой каждый раз вытирал зубы, и засунул лямки за плечи.

– Ну что, сыграем?.. – спросил он и добавил мне, - Давно я не держал в руках инструмента... В прошлой жизни я окончил музыкальную школу по классу аккордеона. Ну и умел играть на баяне и гармони. Хорошо, между прочим, играл. Сейчас, конечно, мастерства поубавилось, но кое-что изобразить могу... Ну, так как?..

– Выпьем перед этим, – предложил “попроще”.

– Что ж, не помешает... Только за что?..

Все, включая меня, задумались.

– Вроде как, и не за что... – сказал “попроще”, – Может, так?..

– Нет, мы же не алкоголики... – возразил “интеллектуал”.

– Давайте, знаете, за что выпьем, – предложил я.

Все три черепа обратились ко мне.

– Чтоб пока есть водка, было и за что выпить, - я выдержал паузу, оглядев всех троих, - И наоборот!..

– Замечательно!.. - сказал “попроще”, - Особенно “наоборот”!.. Это прямо в точку.

- Действительно, хороший тост, - сказал “интеллектуал”, а “девушка”, вновь обернувшись девушкой (красавицей!), повернулась ко мне и кивнула. И этот кивок её милой головки был столь выразителен!.. Он означил для меня больше, чем означили бы любые слова. Но она вновь вернулась в свой изначальный скелетский облик.

Весь из себя польщенный, я с удовольствием налил всем водки. Мы чокнулись и выпили.

- Ну, а теперь не грех и сыграть, - сказал “интеллектуал”, растягивая гармонь.

И он запел, неожиданно сильным, отлично поставленным голосом. Он пел хорошую напевную народную русскую песню, правда, немного грустную, как все хорошие русские песни. Мы подхватили. Я плохо знал слова, поэтому и подпевал плохо – но с душой... Я посматривал на Неё, и она иногда поворачивалась ко мне и, встречая мой взгляд, отводила глаза. (Стоит ли говорить, что почти сразу же, как только песня занялась, она вновь превратилась в ту милую, нежнейшей красоты девушку?) Она пела чуть низковато, не особо стараясь петь хорошо. А я старался петь негромко, чтобы лучше слышать её голос. Удивительный голос. Мне казалось, она поет только для меня. Песня закончилась... Скелет отпил немного воды, и вновь заиграл и запел, другую народную песню. Мы вновь подхватили. Как это здорово: петь вот так - на пьяную голову в полный голос - хорошую сильную русскую песню! Какой прилив душевной силушки ощущаешь сразу!.. У этой песни я хорошо знал слова, и мне было в ней легко: не я ее подхватил, а она меня. И мне было так здорово слышать, ощущать свой голос растворяющимся в общем хоре, раскрепощающимся в этой силе – в мощи объединившихся душ... И я подумал тогда и понял, что, наверное, самая лучшая смерть – это умереть вот так, не просто с песней, а с песней – хорошей, медленной, русской – хором. И чтоб рядом была Она. Я не стеснялся смотреть на неё: на её губы, приподнимающуюся при вздохах грудь, взгляд, который то и дело обращался ко мне, превращая губы в улыбку... Мощным уверенно-ровным потоком песня вошла в своё устье и, напоследок усилившись, плавно канула в тишину... Мы выпили. На этот раз без тоста, просто разлили (я разлил) и выпили, ибо мы понимали: любые слова после этой песни лишь бессмысленно всколеблют воздух.

Скелет вытер зубы тряпкой и сказал:

- Ну, ладно, теперь сыграем что-нибудь не столь застольное. Понимаете, к чему я?..

Я не понял, повертев головой.

Скелет ничего не сказал и начал играть, какую-то достаточно сентиментальную знакомую мне мелодию.

- Не сиди, - сказал, повернувшись ко мне, “попроще” (он, видимо, понял), - Пригласи даму танцевать.

От неожиданности я смутился, - и моментально сидевшая рядом красивая девушка вновь превратилась в скелет. И теперь я уж точно не знал, как поступить... Вроде как, не пригласить после того, как мне это предложили вслух при девушке, было бы неудобно. И в то же время... Как я буду танцевать со скелетом?.. Разве это нормально?.. Я был в замешательстве. Но только несколько мгновений, по истечению которых соображения приличия взяли верх над здравым смыслом.

– Ты не против? – спросил я “её”...

В левую ладонь я взял костяшки кисти её руки, а правую руку положил ей на тазобедренную кость (не держать же было её за позвоночник). Мы начали танцевать. Я сразу заметил, как она хорошо танцует (и это будучи лишенной плоти). Не то, чтобы я в этом разбираюсь, но это как-то чувствовалось. Сам я танцую так себе. И не вполне осознанно, но весьма охотно я подчинялся её движениям. Мне казалось удивительным, что в скелете может быть столько пластики... Но я не мог смотреть на нее, на ее гладкий, поблескивающий в неровном свете, отливающий желтизной череп... - тот факт, что я танцую со скелетом, расстраивал меня, казался мне каким-то странным извращением. Помню, я подумал тогда: что, если сейчас кто-нибудь зайдет (ну, мало ли!) и увидит, как я танцую - со скелетом? Ужас какой. Что обо мне тогда подумают?.. Сцена нервировала меня своей дурацкой невероятностью. И тогда я усомнился в ней... Усомнился так, что уверился: конечно, я всего лишь вздремнул. Да-да, просто слово за слово я вздремнул немного, и это мой сон, а так я, как и прежде: сижу себе за столом, с водочкой, со скелетами... Я захотел было ущипнуть себя, но руки были заняты, и вместо этого я укусил себе язык, да посильнее, - больно, черт возьми! – проснуться не удалось (оказалось, что я не спал), но зато я как бы очнулся - в раздражении. Всё, чего мне хотелось, - это, чтоб музыка поскорей закончилась, и спокойно сесть. В нетерпении я взглянул на гармониста...

“Интеллектуал” играл и вдохновенно пел, а “попроще” подпевал ему и отбивал ритм: ногой о пол, и тыльной стороной одной ладони о внутреннюю сторону другой. Получалось очень здорово. Они сидели развернувшись к нам. И, судя по их самозабвению, они и не собирались заканчивать композицию... Я вновь повернулся к своей "партнерше".

Боже мой... Она. Какая она красивая. Она слегка улыбалась мне. Глядя мне прямо в глаза. Как и в тот раз, только... с большей искоркой... Но я не смог в ответ улыбнуться... Не выдержав ее взгляда, я опустил глаза... На ее грудь, - мне показалось, она стала больше. Ее грудь вздымалась при вздохах, а дышала она глубоко, - глубоко и взволнованно. Её рот был чуть приоткрыт, и я мог расслышать ее дыхание сквозь музыку, и ощущал его на себе. Оно привораживало... (И помню, я еще удивился, что в нем абсолютно отсутствовал запах алкоголя, - может быть, я его просто не учуял, потому что сам был выпившим.) Крылышки её ноздрей. Я увидел, как они вздрогнули, встрепенулись, - так нежно, - при ее вздохе. Я заглянул ей в глаза... Улыбки больше не было на её лице. И она стала еще красивее... Я смотрел ей в глаза, уже без смущения, не отрываясь... И я почувствовал, как внутри меня нарастает желание... По-другому, не так, как тогда, - когда оно прихлынуло ко мне извне, охватив меня всего сразу. Сейчас я чувствовал, как оно вырастает изнутри меня, именно изнутри, из глубины меня, и оно было сильней и больше, чем в прошлый раз. Дыхание моё сбилось, я дышал отрывисто и шумно. И смотрел на неё... Боже мой, как я её восхотел. Внутри меня что-то пульсировало и ныло одновременно... (Помню, я даже вспомнил удивительно быстро и с точностью чуть ли не одного часа, сколько дней у меня не было женщины.) Возбуждение нарастало... Оно не проявлялось в банальной эрекции, которая сразу же помешала бы танцевать. Это было нечто более глубокое, и высокое вместе с тем. Я посмотрел на поющих скелетов... Они пели себе и пели... Отрешенно, не видя нас, как будто нас и не было. Мы отсутствовали для них. Песня была пространством, в котором мы остались вдвоем. Только вдвоём, наедине, в нём не было, кроме нас, никого. Стены вокруг растворились. И растворилось всё. Остался только зыбкий-неровный-мягкий свет от лучин. И в этом свете, как внутри огня, мы танцевали. И я облизывал её своим взглядом... Её губы, разомкнутые... Влажные... Поблескивание её зубов... Дыхание сбилось окончательно. Меня буквально шатнуло к ней... Я потянулся ртом к её губам... Прижался...

Но вместо мягкости её губ мои губы уперлись ей в зубы. Губ не было, я отстранился. Возбуждение схлынуло с меня. Передо мной была личина черепа.

– Ой, да ты напился!.. – воскликнула она с наигранным возмущением, - Напился и пристаешь ко мне!.. Зачем ты так напился?!

– Да, я напился, - признался я вяло, - Я напился, и ты представилась мне красивейшей девушкой...

– Так я и так ничего очень даже, - сказала она игриво, и кости кисти ее руки скользнули с моего плеча мне по груди, животу и ниже...

– Не надо, - сказал я ей, убирая ее руку, как можно более мягко, чтоб не обидеть ее.

– Но почему?.. – удивилась “девушка”.

– Не надо. Не знаю, почему, - слукавил я, стараясь не быть бестактным, - Просто не хочу...

– Ну, не хочешь, как хочешь...

Композиция закончилась, и я сел. Она села тоже.

“Попроще” всем налил, и мы выпили за что-то там. Выпив, “попроще” и “интеллектуал” о чем-то заговорили, а я был полностью выключен из их разговора и думал, думал о Ней, с трудом переворачивая в мозгу пьяные свои мысли. Что именно я думал, я уже не помню. Но помню с какой я думал досадой. Очередная порция водки почему-то сильнее прежних ударила мне в голову. Посреди раздумья я посмотрел на “девушку”. И странное дело: она оставалась скелетом, не было на ней ни грамма плоти, но, тем не менее, она мне показалась жутко привлекательной. Я подсел к ней ближе... "Красота – это округлость", - шепотом процитировал я, и погладил её по черепу. Потом, придвинувшись еще ближе, обнял ее и стал целовать в зубки. “Девушка” – она оставалась скелетом, - не возражала. У меня встал...

- Хорошо вы пристроились, - сказал, обратив на нас внимание, “интеллектуал”.

Но я даже не смутился, продолжая сидеть с ней в обнимку.

- Хорошо, – повторил “интеллектуал”.

“Девушка” - она оставалась скелетом, - обняла меня тоже, вокруг пояса, словно обвила. А другой рукой убрала с моих глаз челку (я был довольно обросшим). Эрекция у меня прошла, но мне по-прежнему было приятно. Возбуждение стало мягким, не навязчивым.

- Да, по сравнению с нами, - “интеллектуал” вздохнул, - Ты в заведомо более выгодном положении. Понимаешь, почему?..

Я отрицательно помотал головой.

- Потому что у нас нет членов. Половых, я имею в виду, - скелет зажег сигарету и закурил, выпуская дым из всех отверстий в своем черепе, - Мне всегда это казалось несправедливым. Ведь даже в таких малозначащих частях тела, как уши, и то есть какие-то хрящи. В носу есть тоже. А в члене нету... Одна мякоть. Разве это справедливо? Разве нос и уши могут сравниться по значимости с членом?! Хоть бы какая кость внутри была... А то выходит так, что мы, скелеты, остаемся без... Это единственное, в чем я завидую людям... Да, член – это единственное...

- Да, - подтвердил “попроще”, - Без члена как-то даже и грустно... Будто чего-то не хватает... Чего-то самого главного...

- Вот, вроде бы, умные скелеты, - сказала “девушка”, - Образованные, интеллектуальные... А как напьетесь, так все разговоры ниже пояса. Противно слушать.

Но на нее никто не обратил внимания.

- Хотя, с другой стороны, - продолжил “интеллектуал”, - Я, кажется, понимаю причину его бескостности... – он затушил сигарету, не докурив ее половины, - Великая природа и здесь проявила мудрость... Ведь если б у нас были члены, то мы, скелеты, могли бы размножаться. Представляете, что бы тогда было?.. Через некоторое время весь земной шар был бы заселен скелетами. Мы бы вытеснили людей. Ведь мы бы размножались очень быстро. Потенция была б неограниченно высокой. Поскольку, сам понимаешь, кость есть кость... Но это не главное: в конце концов у вас же тоже были бы там кости. А главное в том, что, посуди сам: чем нам еще, скелетам, особенно заниматься?.. Ведь мы не люди, у нас свободного времени океан. Естественно, большую его часть мы тратили бы на получение сексуального удовольствия.

- Денно и нощно на кладбище стоял бы шум от гремящих во время совокуплений костей, - сказал “попроще”, - Послушай, но ведь тогда кости быстро бы изнашивались, и мы бы раньше времени превращались в тлен. И еще: я думаю, некоторые скелеты стали бы ухлестывать за женщинами-людьми. Представь, газеты запестрели бы заголовками типа: "Скелет изнасиловал женщину", или "Исповедь девушки, соблазненной скелетом". Слушай, как в какой-то самой жёлтой прессе...

“Интеллектуал” что-то ответил, стал говорить что-то еще, но я не слушал. Я обнимал и целовал “девушку”, все зубки ей обцеловал. А она как-то удивительно нежно гладила меня костяшками своих пальчиков по спине и груди. Мне было приятно, и, всё же, это было совсем не то... Мои руки тщетно искали плоть, упругость, мягкость. Я шарил руками по ее костям, по ребрам, хватал ее за тазобедренную кость, но плоти не находил. Я подумал, что я не иначе как пьян, и пристаю к ней, как кот, бывает, пристает к ноге человека, за неимением кошки. Возбуждение постепенно прошло...

“Попроще” предложил тост за свободу и независимость от секса. Он разлил понемногу, и мы выпили. Бутылка опустела. Я убрал ее со стола.

- Флян убрали, - сказал "попроще".

Мне стало как-то неловко перед опустевшей бутылкой. Вроде как, пока в ней было, то была нужна, а как в ней не стало, так ну её сразу же. Да и потом... Само это действо: снятие со стола бутылки. Есть в нем что-то... Этап безвозврата. Я вздохнул.

- У меня больше нет, - сказал я, - Ставьте свою...

- Без вопросов, - сказал "попроще, и на столе закрасовалась новая бутылочка. На душе, вроде как, повеселело. А, вроде как, и нет. Да и какая разница?..

“Интеллектуал” снова взял в руки гармонь, запел. Я посмотрел мимо него... В приоткрытую дверь вглядывалась ночь. Я поднялся из-за стола. Меня немного тошнило. Я вышел наружу.

Свежесть воздуха я скорей осознал, чем почувствовал, ибо я еще мог думать, но был слишком пьян для тонких ощущений... Ветер обдувал поверхность леса над кладбищем. Я отупело посмотрел на звезды. И подумал, что неудивительно, что звезды видны именно ночью. Днем звезды и не нужны. И что неточно определяют ночь, как темное время суток, ночь – это звёздное время суток. Время, когда открывается Космос. Ночью связь между предметами теряется, и каждый остается наедине, или один на один, со Вселенной. Я был как единственный посетитель в гигантском планетарии. И как в планетарии, я ни на миг не сомневался, что я действительно в Центре, и что Бог-планетарщик-планетовод проводит этот сеанс исключительно для меня. Исключительно для меня мерцали звезды, исключительно для меня мелькнул сгоревший метеор. И 15 миллиардов лет и сколько-то секунд назад раздался Большой Взрыв, и родилась Вселенная - только для меня. Только, чтобы через 15 миллиардов лет и сколько-то секунд родился я, и стоял, и смотрел сейчас, задрав голову, под звездным небом, под его гипнозом... Даже мгновением мою жизнь нельзя назвать в масштабе жизни Вселенной... И всё, и всё же... Ради меня всё это... И всё то время, пока меня не было, Мир ждал меня. И жил этим ожиданием. А когда меня не станет... Нет, он не умрёт вместе со мной. Он только начнёт умирать. Затухать... Ещё десятки миллиардов лет. Для постороннего глаза это будет почти незаметно, да что там почти – совсем. И только те немногие любящие меня люди заметят, как мир опустеет, утратит смысл, поблекнёт, и постареет в один день... Всё будет по-другому. И солнце не будет также вставать, и деревья не будут также шуметь, – всё будет иначе. Мир устремится к своему концу, словно покатится по наклонной, и время пойдет быстрее, быстрее... Но это будет потом, а сейчас: сейчас те самые мгновения – реально они здесь и сейчас, - те самые мгновенья, ради которых мир создался. Вершина. Пик. В этой точке пространства... Откуда смотрит из меня мой взгляд... Не для меня родилась Вселенная... Я ей не нужен, со всем своим житьем-бытьем я ей не нужен... Ей нужен мой взгляд. Для самопознания, для самолюбования... Ну и ладно. Смотрю-то я, а не кто-то другой. Именно Я, черт возьми!.. И это очень мне польстило, я осознал свою важность, и мне стало бы здорово как никогда, если б меня не подташнивало. Я захотел, чтоб меня вырвало. Прибегнув к испытанному ни раз во дни студенческого пьянствования средству от тошноты, я засунул два или даже три пальца в рот и после издания нескольких позывных ко рвоте звуков, виртуозно в последний момент вынув руку, чтоб не запачкать её, проблевался (и помотал головой: я почему-то всегда так делаю). Потом помочился и, облегченный и даже как будто бы протрезвевший, зашел обратно.

На меня игриво, нетрезво взглянула девушка. Красавица, - я улыбнулся ей и сел. Естественно, меня сразу же потянуло приласкать её, поцеловать. Но я боялся вновь разрушить её телесный облик. Поэтому я лишь чуть отодвинулся от стола, чтоб можно было видеть ее ноги (она тоже сидела, чуть отодвинувшись). А в это время “интеллектуал” играл и пел, а “попроще”, сидя, раскачивался в такт (особенно череп раскачивался), немного подпевал и прихлопывал, если можно это так назвать, ведь ладоней как таковых у него не было. Я вслушался. Играли блюз. “Интеллектуал” пел по-английски. Правда, с сильным акцентом, но в остальном настолько замечательно, что акцент нисколечко не мешал, напротив, даже вносил какой-то колорит. Блюз уплотнился, набрал темп. “Попроще” перестал раскачиваться всем телом, оставив для этого один череп (а тело только пританцовывало слегка), и сосредоточился на том, чтоб отбивать - абсолютно мастерски! - ритм: по столу, и рука об руку. И прищелкивая зубами. И, когда надо, проводя пальцами-костяшками по ребрам, как по стиральной доске. Блюз игрался абсолютно классно!.. Погрузившись в него всем своим естеством, я только как-то поверхностно обглядывал ляжки девушки. Когда блюз закончился, к ней вернулся её обычный "рентгеновский" облик. Но я уже привык к этим переходам... Я оторвал от нее взгляд, и взглянул на “интеллектуала”...

- Да, - сказал я, - Блюз... Музыка, к которой возвращаешься.

Мы захотели выпить за блюз. "Попроще" вытащил из новой бутылки пробочку. Водка при этом в бутылке хлюпнула. Словно проснувшись.

- Водка - это джин, - сказал я задумчиво.

- В смысле? – озадаченно спросил "интеллектуал", - Водка – это водка.

Я засмеялся:

- Я имею в виду, выпускают как джина!

- Ааа... Вот ты о чём.

- А я так думаю, - сказал "попроще", разливая, - Что водка – это послание в бутылке. От алхимиков Средневековья. Но оно зашифрованное – не простое. Каждый волен в нем расшифровать то, что ему ближе. И каждый будет прав. Потому что да: именно это в нем тоже было зашифровано. Но когда-нибудь найдется человек, или скелет, который расшифрует главное - ту сокровенную тайну, зашифрованную алхимиками. Но будет это не скоро, цивилизация еще должна до этого дорасти, алхимики всё предусмотрели. Эта тайна естественным образом будет состоять в рецепте: как делать золото из алмазов. Шучу: из обычных камней. Хотя, по-моему, изобретение спирта стоит любого золота! Не так ли? Вот так-то: искали золотую жилу, а нашли струю алкогольную. В науке часто так бывает...

"Попроще" разлил по чуть-чуть. И на мой вопросительный взгляд ответил, предложив:

- Давайте и впредь разливать по чуть-чуть, чтоб растягивать удовольствие.

Мы согласились.

- Так за что мы пьем? – спросил "интеллектуал".

- За синий небосклон и блюзовый музон.

Мы выпили.

- А ничего самогонка, - похвалил я, она на самом деле была неплохой.

- Ну, так! Ручная работа, – сказал "попроще", - С душой гнали...

- Вот только мутноватая она, - сказала "интеллектуал", взяв в руку бутылку, и мне показалось, что если б он мог, то он бы брезгливо поморщился.

- Так ведь и в головах у нас не так уже ясно, как после первой! – воскликнул "попроще", - Так что все соответствует...

Но "интеллектуал" лишь скептически покачал черепом и поставил бутылку на место. Он снова взялся за гармонь и заиграл еще одну песню. На стихи "попроще", как он сказал. Соответственно и пел "попроще", одновременно отколачивая ритм. Я запомнил из песни только следующие слова, они повторялись несколько раз:

Он проговаривал "сука" как "сссука", злобно. И делал очень сильное ударение на слово "так", ударяя при этом кулаком по столу. Он пел очень эмоционально. Закончилась же песня тем, что он спел немного по-другому: "Если так поступаешь... Если так поступаешь... Раз со мной поступаешь – ТАК!", - и при последнем слове он с особой силой и злобой заехал по столу кулаком.

- Классная песня, - сказал я, - Прочувствованная.

"Попроще" не поблагодарил меня за похвалу, а только выпил воды. Было видно, что он все еще переживает.

- Да, - сказал "интеллектуал" и спросил меня "Ты умеешь?", кивнув на гармонь.

Я отрицательно покачал головой.

- Жаль, - сказал “интеллектуал”, - Сплясать охота. А то так и окончательно закостенеть недолго.

Я виновато как-то пожал плечами.

- Так давай так, – неожиданно предложил “попроще”, - Мы и так спляшем.

- И то верно, – согласился “интеллектуал”.

Они встали, подняли за руку с собой девушку (она охотно согласилась) и пустились в пляс. Ей-богу, они обходились без музыки!.. Они клацали зубами, гремели костями так, что не нужна была никакая музыка!.. “Девушка” (она была скелетом) танцевала в центре, "мужчины" - вокруг да около. “Попроще” отплясывал смачно, с азартом, – здорово получалось, уверенно и свободно. “Интеллектуал” танцевал похуже, он иногда выбивался из ритма. И движения его были странными какими-то, несуразно ломаными. Впрочем, это лишь поначалу, потом он в своем танце перестал уступать “попроще”. А “девушка” между ними – она танцевала так, как танцуют только богини. Костяшками пальцев как кастаньетами она отщелкивала ритм и двигалась грациозно и страстно. Она оставалась скелетом, но мое воображение дорисовывало её до той прекрасной, той не просто прекрасной, а единственно прекрасной девушки, дорисовывало до тех пор, пока действительно она ей не стала. Она вновь превратилась в девушку. Интересно и забавно было смотреть, как она танцует между двух скелетов. Они увивались вокруг неё, будто красуясь перед ней и так, и этак - безо всяких пошлых телодвижений! - а она улыбалась им и танцевала еще грациозней, с распущенными волосами... Я смотрел на них и завидовал им, бесшабашным скелетам, - завидовал их беспечности, - тому, что у них уже все позади, что они прожили, и им уже все просто, они полностью свободны... А я... Мне ещё жить да жить... ... От их движений воздух взбудоражился, взбудоражилось пламя на лучинах. Они сами по себе танцевали дико, а их тени плясали еще причудливей, невероятней. И чем быстрее, резче, веселее танцевали сами скелеты, тем причудливее и дичее вторили им их скелетские тени. От танцевального угара черепа их порозовели... Наконец, они устали, дотанцевали, сели, - счастливые и довольные, что явно было заметно даже на костяных их лицах (только у девушки лицо оставалось человечьим). Они отдышались (я наблюдал за грудью девушки). Девушка превратилась в скелет и, сказав: "Как я раньше не догадалась!", пересела мне на колени. Она еще была возбуждена от танца.

- Какая ты легкая – одни кости, - пошутил я.

"Интеллектуал" всем налил. "Попроще" предложил тост:

- Чтоб не закостеневать – почаще танцевать. Чтоб мы костями танцевали, а не на наших костях.

Мы дружно выпили...

Скелеты, - я обвел их взглядом. Они были разморены, пьяны, желтый оттенок их костей стал гуще, и даже сделался каким-то красноватым, и мне казалось, что у них даже кости размягчились. И ещё мне показалось, что никогда мне не было так хорошо, - как сейчас, как с ними. Удивительно комфортно, уютно и замечательно. И у меня непроизвольно вырвалось:

- Как хорошо мне с вами, боже мой! Никогда мне не было так хорошо... И в то же время жутко. Но больше, наверное, хорошо. Как удивительно, что вы нашлись... Но ведь эта ночь когда-нибудь пройдет! Погаснут лучины, кончится водка, вы уйдете. Наступит день. И вас как будто и не бывало. И вас как будто и не было! Вы понимаете это?.. Так хорошо мне больше никогда не будет. Никогда... Это не повторяется. Это невозможно. Такого просто быть не может...

Слезы навернулись мне на глаза, и я заплакал. По-настоящему. Девушка слезла с моих колен, села на свое место, и оттуда на меня уставилась, большими глупо удивленными глазницами. Я плакал...

- Ты бы закусывал, - нашел, что сказать мне "интеллектуал", - Ешь яйца, мы-то сами ничего не едим, только пьём...

- Давай я тебе яичко почищу, - предложила “девушка”.

Я успокоился, очень быстро, я даже сам себе удивился.

- Спасибо... – ответил я, всхлипнув в последний раз, - А жуёте?

- В смысле?

- "Стиморол" у меня есть, - сказал я, вспомнив, что у меня в кармане осталось немного жвачки.

- С сахаром?

- Нет. С ксилитом и карбамитом.

- Тогда давай. А то с сахаром я не жую, берегу зубы. Зубы – это то немногое, что сохранилось у нас в неизменном виде... То есть я имею в виду... Все лишилось плотской оболочки, а зубов ее и не было. Губы я за таковую не считаю.

Мне всё же показалось странным, что он так заботится о зубах.

- Но если вы ничего не едите, тогда зачем вам зубы?.. – спросил я, протянув ему пачку.

- Логичный вопрос... – сказал скелет, но отвечать на него не стал.

Вместо этого он обратился к “девушке”, удивительно ловко своими костяшками отколупывавшей скорлупу:

- Стараешься... Ты полагаешь, путь к сердцу мужчины проходит по его пищеводу?..

- Ну, это наверно один из путей, - сказала девушка.

- Тогда скажи мне: веришь ли ты в любовь с первой ложки? Или в данном случае – с первого яйца?..

- Любовь, начавшаяся с яйца, – это очень мифологично, – ответствовала девушка.

- М-н-да-уж... - сказал “попроще”, - С чего только любовь не начинается, в том числе и с яиц... – он помолчал, – Да. В них семя любви... А ведь действительно мифологично.

- Тогда что есть семяизвержение? С точки зрения мифологии любви...

- Семяизвержение есть конец любви...

- Нет, конец – это совсем другое. Это собственно то, откуда происходит то извержение.

- Совсем запутались...

- Тогда семяизвержение – это начало конца.

- Нет, начало конца – там, где яйца.

- Пошляки...

- А конец... Конец конца?..

- Конец конца – всему голова.

- А продолжение что?..

- Продолжение конца?.. – “попроще” засмеялся.

- Нет, любви. Про начало и конец, вроде, выяснили... А продолжение?..

- Может быть, хватит?..

- Продолжения у любви нет, - сказал “интеллектуал”, - Где начало, там и конец. И наоборот...

- То есть: что начало, что конец – один чёрт.

- Один конец. Да, в конце всё: и начало, и конец – всё в одном конце... В конце концов... Гм... – он задумался, - Конец, он больше, чем конец. Как это ни парадоксально... - ну, и хорошо, что парадоксально... Он есть причина, итог и конечная цель.

- Только в конце... И только в одном конце... И “обратное”, - (скелет закавычил по-иностранному), - верно: конец - один.

- Конечно. Жизнь выходит из конца и заканчивается концом. Из конца в конец. Конец один – смерть.

- Ну, ты уже стебать начал.

- А смерть в яйце... И смерть в яйцах, и семя в яйцах... Все в одном, и из одного.

- Ну, не совсем...

- Не придирайся, это частности. Ты только подумай, блин, к какому выводу мы пришли!.. В соответствии с учением дзен. Согласно которому такие, на первый взгляд, стёбные рассуждения способствуют Просветлению и постижению Истины!..

- Вот, вроде бы, приличные умные скелеты, а как напьются... Противно слушать. Пошло, господа.

- А что, все-таки, есть семяизвержение?

- Даже у стеба должны быть пределы, - сказала "девушка".

- Неотвеченное всегда остается. Даже по Просветлению. Вопрос твой – пример тому. Потому что так и должно быть. Сие неотвеченное есть Тайна. Вечное неотвеченное...

- Неотмеченное рассудком.

- Да. Совершённо верно.

- Устала я от вас.

- Яйцеголовые вы мои! – воскликнул я, - Как бы я хотел, чтоб фотоаппарат у меня был со вспышкой!

Скелеты взглянули на меня - ну, верней, я понял, что они взглянули, - вопросительно.

- А то я не могу без вспышки вас сфотографировать. А так бы хотелось! Я бы сделал из вас большую качественную фотографию. Вот прям как вы сейчас сидите все втроем с бутылочкой самогоночки. Эх, какое бы получилось фото! Я думаю, что я бы нашел... кому продать его... Какой-нибудь фирме, производящей рок-атрибутику... И в продаже вскоре бы появились футболки с вашим изображением и надписью внизу: Heavy Metal.

- Ну, вот так бы ты нас запродал. С потрохами, - сказал попроще, - Хорошо, что у тебя нет вспышки... Но не пора ли нам?..

Мы выпили. За то, чтоб миф происходил от реальности, но не реальность от мифа. Я почувствовал, что перестал пьянеть, верней, перестал чувствовать, что пьянею. "Девушка" мне подала очищенное яйцо. Я забыл ей сказать спасибо и засунул его в рот всё сразу. Я жевал и смотрел на неё, своим, наверное, тупым и тяжёлым взглядом. Долго, не торопясь... Наконец, прожевав, проглотив, и вычистив языком полость рта, я сказал ей:

- Если б ты была с косой, я бы подумал, что ты смерть.

Скелеты-мужчины, болтавшие о чем-то, резко замолчали. Молчание затянулось... Мне, даже пьяному, стало как-то неловко из-за столь необдуманно брошенной фразы. Потом "попроще" тихо произнес:

- А если б мы были с косами, ты бы подумал, что мы китайцы.

Они засмеялись.

- Очень остроумно, - сказал я, - Кстати, у вас действительно кости с желтым отливом, так что...

- То благородная желтизна...

- Не торопись, - сказал "интеллектуал", - Твоя смерть еще впереди.

- Далеко... – добавил "попроще".

- Вообще-то у меня есть коса, - сказала "девушка", - Но я ее не ношу. Это старомодно. Сейчас все более популярным становится брить голову наголо. Чтоб на виду была красота черепа...

- Да. Мы бритоголовые, скинхеды, - сказал "попроще", - Уважаем только белую кость...

- А она же у всех белая, - сказал я, - Даже у негров... Не говоря уже про евреев...

- Вот мы всех и уважаем.

- Вы не можете быть скинхедами, - сказала девушка, - Потому что у вас нет кожи. На голове. И нигде нет...

- Мы боунхеды, - сказал "попроще".

- Нет, ты что?! – возразил "интеллектуал", - Боунхед – это тот прапорщик, из анекдота, у которого голова не болит.

- А у вас головы никогда не болят? – спросил я.

- Нет. Никогда, - очень внятно сказал "интеллектуал", - Но по другой причине. Не по той, что якобы, - он сделал ударение на слове "якобы", - мы пустоголовые. А потому что нас ничто не беспокоит. Мы своё отбеспокоились, теперь мы свободны и беззаботны. Мы как дети – только самостоятельны. Скелет – это идеальное состояние тела... Нет, телом это не назовешь, оно сгнивает... Идеальное состояние... Материи. Да, личностной материи... индивидуума...

- Я вот что подумал: скелет важнее мяса. Потому что скелет без мяса может обойтись, он остается самим собой, а мясо без скелета – это всего лишь мясо, - вставил замечание "попроще".

- ...Организма – так будет правильнее всего сказать. Скелет есть идеальное (и конечное) состояние организма. Ничто не болит, ничто не беспокоит, ничто не отвлекает...

- Не отвлекает от чего? – спросил я.

- Не вывлекает... Из пребывания в гармонии. С окружающим мирозданьем. Ты не поверишь, но только избавившись от мяса, - не в смысле вегетарианства, а от своего собственного мяса, - только освободившись от плоти, точнее будет сказать, начинаешь ощущать себя легче не только физически, но и духовно. Ощущаешь стержень, костяк внутри себя, который поддерживает тебя не только физически, но и духовно, подобно тому, как позвоночник поддерживает твой, если так можно выразиться, каркас. Скелеты – это жесткость, воля, аскетизм. Нет плоти, нет и ее соблазнов, искушений и ограничений...

- Ибо что есть искушение? – задал вопрос "попроще", - Это есть покушение плоти на дух!.. А у нас ее нет...

- ...Быть скелетом – вот к чему стоит стремиться смертному человеку. Скелеты – это боги своего рода.

- Вы боги? – спросил я, - Не слишком ли нескромно?!

- А кто же боги, как не мы?

- Не знаю, - сказал "попроще", - Лично я себя богом не считаю... Бог – это звучит, пожалуй, слишком гордо. Черепная коробка треснет. Я не такой...

- Мы обладаем всеми достоинствами богов, - настаивал "интеллектуал", - Следовательно мы боги и есть... Мы атараксально-нирванические существа. То есть боги. Панскелетизм – вот правильная религия.

- И все нельзя не признать, что скелеты произошли от людей, - добавил "попроще", - Как люди от обезьян.

- Вы нечистая сила, - сказал я, и добавил мысленно: "Черепно-безмозглые твари".

- Мы – нечистая? – возмутился "попроще", даже привстав с табуретки, - Да ты вообще за свои слова отвечаешь?!

- Не ссорьтесь, - сказала "девушка".

- У тебя предрассудки, - сказал "интеллектуал".

- Да мы не ссоримся, - сбавил тон "попроще", - Я просто хочу сказать. Во-первых, мы регулярно моемся. Во-вторых, я понял, что ты имеешь в виду...

- Я поняла, кто мы, - вдруг сказала девушка.

Все взгляды обратились к ней.

- Мы скаллхеды. We are skullheads.

- Правильно! – скелеты захлопали в ладоши, - Очень точно сказано!

- Выпьем за вас – за скаллхедов! – предложил я. И мы единодушно выпили.

Скелеты сидели с таким видом, будто смаковали свое новое название. Потом "попроще" сказал:

- Стих родился:

- Замечательное стихотворенье, - похвалил "интеллектуал", - Как тебе это удалось?

- Высшее напряжение плевры.

- Напряжение чего? – спросила "девушка".

- Плевры.

- А-а... Мне послышалось, плевы... Я и подумала, при чем тут...

- Удивительно, как ты вообще можешь думать.

- Не обижай её, - заступился я, - Она название, вам такое придумала, а ты... Расскажите мне лучше какую-нибудь страшную историю, из тех, что вы рассказываете друг другу.

- Ты первый, - сказал "попроще", - Наверняка ты тоже что-то знаешь...

- Я знаю только свой страшный сон. С детства... В детстве мне снился такой сон... Будто я, как Буратино, открываю дверь в какой-то затаенный неведомый мне мир... Открываю на себя (я помню точно, что на себя), и навстречу мне - свет, - не яркий, но удивительно светлый!.. - мягкий, манящий, добрый... Я вхожу внутрь, делаю шаг навстречу ему, вдруг дверь за спиной захлопывается, - без хлопка, без шума, легко так, я только спиной почувствовал, как шёлохнулся за мной воздух, - тем не менее, я обернулся... И как только я обернулся, света не стало, – он исчез. Я оказался в кромешной тьме. Я пытаюсь нащупать дверь, чтобы открыть её, но двери нет... Сплошная стена. Я разворачиваюсь - туда, откуда был свет, - но лишь я делаю первый шаг, как вновь упираюсь в стену. И справа, и слева тоже стены... Я понимаю, что замурован. Меня бросает в дрожь. В отчаянии я просыпаюсь...

- Мда... – сказал "интеллектуал", - Неприятное сновидение. А мы, скелеты, крепко спим. Нам редко что-либо снится... В последний раз, года два назад, мне снилось, что меня откопали. Археологи. Как-то так совсем неожиданно... Стоят над моей могилой, у меня в ногах... И вот я лежу откопанный, словно голый (неприятно так), – с обеих сторон меня – книги, и еще тетрадь для записей и карандаш. В надежде, что меня оставят в покое, притворяюсь спящим или мертвым, если угодно. Я слышу, как они, археологи, говорят, обсуждая мое "захоронение" (они использовали это слово, я точно помню), - говорят, что его случай достаточно уникальный. Самый ученый из них (я по голосу его противному догадался, что он самый ученый) объясняет другим, что он впервые столкнулся с тем, чтоб умершему в могилу подкладывали книги - тут он, гад, нагнулся и бесцеремонно взял одну из моих книг! – и толстые тетради. Еще он говорит – возбужденно так! - что все на удивление отлично сохранилось, и, должно быть, древним был известен какой-то специальный раствор. Под щелканье фотографических камер он говорит, что находка, безусловно, произведет сенсацию. Он говорит что-то еще, и потом подводит всему сказанному абсолютно ужасающий для меня итог: "захоронение" следует переместить в региональный краеведческий музей - под стекло. "Хрен тебе!!!" – подумал я резко. В один миг я схватил книжку, лежащую под рукой, вскочив, швырнул ее в его бородатую харю, и, выскочив из могилы, бросился бежать прочь. Я бегу сквозь лесные заросли, ветви хлещут меня по черепу. Но – ужас! – сзади я слышу крики, за мной гонятся археологи, на бегу они угрожают мне, требуют остановиться. Но я не останавливаюсь... Шаги сзади приближаются. В отчаянии я понимаю, что вот-вот, и они меня схватят. И в этот момент просыпаюсь...

- Но со стороны этот рассказ не жуткий, - сказал я, - Скорей забавный...

- А мне одно время снилось постоянно, будто меня выставили в биологическом классе, в средне-образовательной школе, - начал рассказывать "попроще", - Скрепили кости проволокой так, что я не могу шевельнуться, точно распятый... И тычут в меня указкой, то туда, то сюда, причиняя мне моральную боль... И каждый раз я просыпался от одного и того же: я нахожусь в классе один, в коридоре тишина, уроки давно закончились, школьники разошлись по домам, темнеет, и вдруг... Дверь медленно открывается, и... В безупречно белом халате в класс заходит школьный стоматолог... Его холодный как бы прицеливающийся взгляд не сулит ничего хорошего... Он достает из кармана щипцы, подходит ко мне, и с выражением сладострастья на лице зажимает мне щипцами один из верхних зубов... Я вскрикиваю и пробуждаюсь, ощупывая зубной ряд...

- Ну, это у тебя еще остались где-то на дне черепной коробки какие-то детские страхи. Они уже не пройдут... – прокомментировал "интеллектуал".

- А вот что тебе снится, - сказал "попроще", обращаясь к девушке, - Можешь не рассказывать. Мы и так знаем...

- И что же?.. – спросила "девушка".

- Секс.

- Не угадал. Мне снится сон, который можно назвать готическим. И романтическим, хотя кое-кому он может показаться обыкновенным, даже банальным, но он совсем не обыкновенный... Мне снится рыцарь на белом коне.

"Интеллектуал" с "попроще" засмеялись. Но "девушка" не обратила внимания.

- Он похож на рыцаря с дюреровской гравюры, вы помните. Мне снилось, будто я заблудилась в дремучем лесу. Выбившись из сил, я сажусь и плачу. По моим костям противно ползают муравьи. Свет сквозь густые ветви пробивается такой, что видно: он уже вечерний. Я в отчаянии... И тут я слышу, как сквозь ветви кто-то движется. Вначале я пугаюсь, встаю, чтоб бежать из последних сил, но вдруг навстречу мне выезжает рыцарь. Он в сияющих доспехах, в шлеме...

- В доспехах?.. В дремучем лесу. Почему? Он что, с лесным зверьём сражаться собирался?.. Гораздо было бы удобнее...

- Не знаю, почему, - перебила "девушка", - Это же сон. Забрало у него закрыто. Он останавливает передо мной коня. Открывает забрало. И я вижу родное мне лицо, - лицо, в котором... на котором нет ничего лишнего, - лицо скелета. Это очень счастливый момент.

- Признайся, этот рыцарь – это я? – спросил "попроще".

- Нет. В костях его лица не было твоих диспропорций. Оно было очень благородным...

- Я очень пропорционально развитый скелет.

- Ты развитый, но какой-то недо... - она повернулась ко мне, - Ну, вот, пожалуй, если содрать кожу с твоего лица, то ты будешь чем-то похож...

- Спасибо. Предпочитаю пока с кожей, - сказал я отчего-то как можно более серьезно.

- Я пошутила, - сказала "девушка", - Я просыпаюсь в тот момент, когда хочу поцеловать его... Я потянулась к нему...

- Постой, ты к нему потянулась или он к тебе?

- Я. Оставьте это без комментариев. Встав на цыпочки, я тянусь к нему, и он тоже с коня нагибается, чтобы поцеловать меня... И в тот момент, когда наши рты уже должны соприкоснуться, с каким-то страшным скрежетом, несоразмерно шумно, будто стальная дверь в каком-то чертовом гараже, его забрало падает обратно... Ужасно. Это как гильотина. В этот момент я просыпаюсь...

("Ну, и как бы вы поцеловались? Если у вас нет губ", - мысленно задал я ей вопрос: произнести же его вслух мне показалось нетактичным.)

- Мда... – сказал "интеллектуал", - Пора бы, однако, выпить...

Мы выпили одним тостом сразу за три вещи: умение спать, видеть сны и вовремя просыпаться.

- Всё это было интересно, - немного скривил я душой, - Но не так уж и страшно. Мне бы хотелось услышать какую-нибудь действительно жуткую историю.

- Есть одна такая история. Правда, ее не назовешь мистической. Но она действительно жуткая. Про сатира. Рассказать?..

- Конечно.

- Этот случай описывает Плутарх в одном из своих произведений. Он имел место во время второй мировой войны, в Италии. Легионеры третьего рейха, прочесывая лес, схватили спящего сатира. От него шел неприятный запах, и сам он был на вид, мягко говоря, не сказать, чтоб сильно привлекательный. Преодолев брезгливость, ему связали за спиной руки и под конвоем отвели в соответствующее отделение. Его приняли за одичавшего партизана, причем генетически несостоятельного, так как у него наличествовали рога и вместо ступней были раздвоенные, как у козла, копыта. По этим двум причинам, каждой из которых по отдельности было бы достаточно, его стоило повесить. Но прежде... Прежде было принято решение выяснить у него все, что можно, о партизанском отряде, от которого он отбился. Его стали допрашивать... Сатиры не умеют разговаривать на человеческом языке. И не понимают его. Поэтому, естественно, в ответ на все вопросы наш сатир только, насупившись, мычал, бормотал нечленораздельно, и, глядя в пол, мотал головой. Ведший допрос офицер приказал своему помощнику проверить у партизана (в кавычках) наличие языка. Помощник подошел к нему и велел открыть рот, - видя, что тот по-прежнему только мычит, он показал ему это знаком, ткнув пальцем в рот сатира и затем указав на свой собственный, одновременно открыв его. Но сатир почему-то, наоборот, только плотнее сжал челюсти, у него аж выступили желваки, а губы побелели. Взбешенный его неподчинением, помощник вытащил из ножен нож, большой штык-нож, и попытался всунуть его между губами сатира. Тогда произошло следующее: сатир отступил на шаг (руки у него были связаны за спиной), нагнулся и резко боднул помощника. Тот упал, сатир на него прыгнул и начал топтать ему грудь копытами. (Сатиры очень вспыльчивы.) Все произошло в каких-то два или три мгновенья. Но офицер, проводивший допрос, не растерялся. Он нажал какую-то кнопку, резко вздребежжал звонок, и в комнату вбежали два рослых солдата. Они повалили сатира на пол и стали пинать. Помощник к ним присоединился. Когда стало ясно, что сатир уже больше не сможет оказывать сопротивление, офицер приказал им остановиться и поднять его на ноги. Его подняли, но он не смог стоять и упал. Тогда его привязали к стулу. Из приоткрытого от бессилья рта сочилась кровь, помощник тупой стороной ножа открыл его шире, и теперь стало видно, что язык у него на месте. Офицер продолжил допрос... Его били, ломали пальцы, жгли его раскаленным прутом, загоняли под ногти иглы, и даже выломали ему один рог, но он только громче и отчаянней кричал... Под вечер офицер сказал, что ничего из него не выбьешь и прекратил допрос. Он приказал вздернуть его утром и в обязательном порядке собрать на казнь местных жителей. Сатира отвели в подвал и впнули в камеру. У двери поставили охранника. Вскоре стемнело... Наступила ночь... Глубокая ночь... С улицы слышались удары молотка, - сооружали виселицу, - но они не помешали охраннику вздремнуть, прямо стоя у двери в камеру... Позднее, сквозь полудрему он различил другие удары, частые, какие-то скользящие, - за дверью. Встряхнувшись, он отодвинул заслонку смотрового "глазка", заглянул... В зарешеченное оконце под потолком медленно вливался лунный свет, оседая на полу. Лежащий сатир сучил ногами. Его лицо было смешно сосредоточенным. Он спал. Ему снилось... Вам может показаться странным, что после пыток и побоев он еще мог спать и видеть какие-то сны. Но сатиры очень живучи, всё заживляется на них, как на собаках, и боль очень быстро проходит... Вы спросите, а как же ожидание?.. Не знаю, заглядывал ли он в утро... Сатиры не умеют думать о смерти. Для этого в них слишком много жизни... Они вообще не беспокоятся. Хотя они очень вспыльчивые, как я уже сказал, холерики по натуре, но нервы у них крепкие, и разного рода тревоги им не знакомы. При этом они отнюдь не глупы, - просто легкомысленны... И очень наивны... Он спал. Ему снилось, что ранним утром он бежит по туманному лугу за прекрасной нимфой... Нимфа то скрывается в тумане, то вырисовывается вновь. Сатир сучил ногами все быстрее и быстрей. Его вспухшие, в запекшейся крови губы растянулись в похотливой улыбке. А ноздри затрепетали... В полутьме охранник разглядел, как у сатира напрягся член... Возведение виселицы отняло больше времени, чем ожидалось. Когда народ был собран, туман уже рассеялся, и солнце пекло уже вовсю, заливая сельскую площадь. В её центре стояла виселица. Она была свежеобструганная, светлая, ладно сколоченная, - казалось, солнце наслаждается, лаская ее грани. Взгляды людей были прикованы к входу в штаб, из которого должны были вывести пленника. Наконец, дверь распахнулась, его вывели. Руки у сатира были связаны за спиной, а на груди висела табличка с надписью крупными буквами: "Партизан". Лицо его из себя представляло чуть ли не один сплошной синяк и было все опухшим. Он щурился на яркое солнце, и на солнце же громко чихнул. Его повели вдоль рядов сельчан, чтоб даже близорукие могли увидеть его жалкий после избиения вид и прочитать табличку с надписью "Партизан". Проходя, сатир показывал язык пялящимся на него крестьянам, и подмигнул молоденькой крестьянской девушке. Это не было похоже на браваду. Просто он не понимал, что происходит. Когда же его развернули и повели уже к виселице, то он, увидев её, верней, обратив на неё внимание, резко замедлил шаг, - конвоирам пришлось подтолкнуть его. Видно было, что он испугался. Его лицо посерьезнело сразу. Его взгляд был уперт в петлю, висящую мирно-мирно, потому что не было ни ветерка. Видимо, осознав окончательно, для чего это сооружение, к которому его ведут, сатир изо всех сил начал упираться - копытами в землю. Люди видели, как напрягались мощные мускулы его ног, плеч, и смотрели не без восхищения. Вести его стало трудно, и тогда один из конвоиров ударил его в живот. Сатир обмяк, задохнувшись, глаза его выпучились, и его легко дотащили до виселицы. Его втащили на помост. Там уже стоял тот, кто должен был зачитать приговор. Его держали, пока тот зачитывал приговор, но сатир как-то смог изловчится, нагнулся, вырвался и боднул зачитывавшего в бок. Тот свалился с помоста под смешки местных жителей. Сатира схватили снова, снова ударили в живот, зачитывавший поднялся на ноги и, махнув рукой, приказал привести приговор в исполнение. Вся площадь была в тишине, контрастировавшей с обилием света. Обессилевшего сатира кое-как поставили на скамью, один держал его сзади за локти, другой спереди надел ему петлю, подзатянул ее, подтянул веревку... Удар сапога, - скамья вылетела из-под копыт, - сатир повис на туго натянувшейся веревке, – и тогда, перед тем, как судорога пробежала по его телу, он ударил копытом в зубы того, кто выбил под ним скамью, заставив его слететь с помоста и отплеваться кровью и выбитыми зубами, – по рядам крестьян, наблюдавшим казнь, прошелестел сдержанный смех, – взбешенный, исполнитель вскочил на ноги, заскочил на помост, подскочил (сам как козел) к сатиру, но поздно: тот был уже мертв, из его рта торчал язык, как последняя насмешка... Вновь воцарилась тишина. Через некоторое время было приказано всем разойтись.

"Интеллектуал" закончил рассказ. Какое-то время мы все молчали, потом я сказал:

- Печальный рассказ.

- Ну, ты понял, я надеюсь, - отозвался "интеллектуал", - Что я его сам придумал...

Я усмехнулся. "Интеллектуал" пояснил для всех:

- Плутарх немного не дожил до времен второй мировой войны и попросту не мог такого написать. Случай, действительно им описанный, - правда, сомневаюсь, действительно ли имевший место, - произошел во времена античности. Сатира там поймали легионеры Суллы. Это хрестоматийный рассказ. Его упоминают во многих энциклопедиях, где дается описание сатиров. В своей знаменитой "Книге вымышленных существ" его вкратце пересказывает Борхес. Вы, конечно, тоже так или иначе знакомы с этим рассказом. И, как вам известно, сатир там был отпущен на волю. Хэппи-энд, так сказать.

Мы выпили за то, что на самом деле все закончилось хорошо.

Говорить было больше не о чем. Мы молчали. Было очень жарко, душно. Я захотел было снять футболку, но обнаружил, что она уже снята. Я был раздет по пояс. "Как это я забыл, что разделся?" – подумал я.

– Это я тебя раздела, - сказала "девушка". Я взглянул на нее в удивлении.

"Мистика какая-то", – подумал я, - "Как она догадалась? Ведь я ничего не сказал".

– Как ты догадалась? - спросил я.

– А вот, – сказала девушка.

Я не стал дальше расспрашивать, удивляясь молча... За своими мыслями я не заметил, как возобновился разговор. "Попроще" ругал героин, а "интеллектуал" хвалил пиво.

– Вот ты думаешь, я не люблю героин, потому что не могу кольнуться, да? – обратился ко мне "попроще", - Нет, потому что героин – это белая рассыпчатая смерть.

– Лучше пива жидкости нет, - сказал "интеллектуал".

И они снова с черепами ушли в свою беседу. Я их не слушал. От жары и духоты голова у меня плыла. Мое зрение меня не слушалось, предметы перед глазами то как бы разуплотнялись, и становились легкими-легкими, будто иллюзорными, то вновь набирали вес, их очертания то размывались, то проявлялись снова. Всё уходило, возвращалось... Будто какая-то оптика отделяла меня и обманывала, подшучивая надо мной... Муть. Я вдруг явственно ощутил преходящесть всего окружающего: стен, светотеней, скелетов... И почувствовал, что еще вот-вот, и я скувырнусь с табуретки. Я выпил воды, и мне стало легче. Но ненамного. Но все же легче. Мы молчали... "Попроще" встал, заменил догоревшую лучину, другую. Стало светлее... Тени. Маленький мир теней. Ночью тени главнее предметов... В тишине "попроще" забавлялся тем, что отбрасывал руками на стене фигурки – зайцев, собак, разные мордочки, – "интеллектуал", казалось, внимательно смотрел, повернув череп в их сторону. Я тоже на них смотрел, задумавшись о чем-то... Нет, я ни о чем не задумался - я просто тупо смотрел, отвлеченно. А вот "интеллектуал" смотрел участливо. Потом он заговорил и тоже начал демонстрировать на стене какие-то тени. Мне было бы крайне трудно смотреть и слушать одновременно, поэтому я только смотрел. И до меня лишь доходило: от "интеллектуала" – "Понимаешь?", и от "попроще" – "Не совсем", и я видел, как он качал головой. Но тени "интеллектуал" делал какие-то скучные. Он соединил обе руки пальцами, кончик к кончику, свет проходил через них, и на стене отображалась череда из нескольких полосок теней и света. Скелет то отодвигал руки от стены то придвигал, наоборот, то сужал полоски света, то расширял. Но они так и оставались обычными полосками. Мне стало любопытно, и я все-таки решил напрячься и послушать его.

- Нет, не получается, - сказал он.

- А что должно получиться?.. – спросил я.

- Я же только что говорил. Ты чем слушал?

Я сделал жалкое лицо.

- Интерференции не получается. Недостаточно мощный источник света. И вообще все не так. Черт возьми...

Он еще немного попытался подкорректировать изображение, получаемое от его рук, соединенных пальцами. Потом разъединил руки и, поставив пальцы кончиками на предплечье другой руки, вновь попытался что-то изобразить. Но опять безуспешно.

- Нет, не получается, - повторил он и оставил свои попытки, - Я хотел вам показать, как явлением интерференции доказывается существованье параллельных миров. Вселенная, в которой мы живем, - лишь одна из великого множества Вселенных. Все они вместе, включая наш, называются Мультимир.

- Прикольное название, - сказала "девушка".

- Эти параллельные миры абсолютно независимы друг от друга. Некоторые из них совсем не похожи на наш, и все, что есть между ними общего, - это общие физические законы. А некоторые очень похожи... Сейчас в каких-нибудь других Вселенных, - вот так же, как мы, - сидишь какой-нибудь другой ты с другими скелетами, пьешь другую водку...

– Какую? – поинтересовался "попроще".

– Или даже коньяк... А вот какую или какой мы никогда не узнаем. Проникнуть в параллельный мир нельзя. Запрещено межмировым физическим законодательством.

– А жаль, - сказал я.

– Ничего не жаль, - сказал "попроще", - Всё равно, та Вселенная, в которой мы живем, – самая лучшая. Я это знаю.

– Откуда? – спросил я.

– Не знаю... Но знаю. Я патриот нашей Вселенной. Других мне не надо. На весь мультимир наша Вселенная славится своими массами и расстояньями! Как и наша страна Россия...

- Россия славится другим, - сказал я. (И подумал: "Как вы меня достали! Это когда-нибудь закончится?")

- Чем?..

- Обосраными туалетами. И обоссанными лифтами... И подъездами, обосраными, обосанными и заблеванными.

- Ты не любишь Родину? – спросила меня "девушка", почему-то удивленно.

- Нет, я не люблю, когда срут в подъездах. И ненавижу радио шансон.

- Странно, у тебя такое лицо, такие глаза, будто ты очень любишь Родину.

- Ты русофоб, - сказал "попроще", - Определенно ты русофоб. Это плохо. Обидно, что ты ничего не видишь кроме обосраных туалетов.

- Не видишь и не обоняешь, - добавил "интеллектуал", - И не слышишь ничего, кроме радио шансон.

- И запаха перегара от постепенного разложения. А чего еще я должен видеть?

- В русском народе всё самое лучшее, что вообще есть в человеке, - медленно проговорил "попроще", - Русские - очень добрые, щедрые, умные, изобретательные, и в то же время веселые, бесшабашные и рисковые...

- Американцы – рисковый народ, - сказала "девушка".

- Нет, американский риск совсем другой. Не такой, как наш. У них calculated risk. Он так же отличается от нашего, как лас-вегасская рулетка от русской.

- Или как американские горки от ленинских, - сказал "интеллектуал".

- В русской рулетке тоже calculated risk, - возразил я, - Одна шестая.

- Суши?.. – уточнила "девушка".

- Вероятность.

- Одна шестая - и в бесконечность, - сказал "интеллектуал", - Это тебе не пачка банкнот.

- Посерьезней ставки, хочешь сказать? – спросил "интеллектуал", - По-моему, наоборот. Смешнее...

- Да уж, смешно. Одна шестая, и ты в бесконечности.

- Вот это и смешно как раз, - сказал "интеллектуал", - Случайно родиться и случайно умереть – что может быть смешнее?

- Русская рулетка – великое изобретение. Гениальное в своей простоте и по глубине замысла. И по величию достигаемых целей... Ничто с ней сравнится. Никогда до этого не мог человек отдаться настолько полностью на волю Случая. Это было просто технически... затруднительно весьма. А тут... Револьвлюция в технике суицида. Даже нет, не суицида... Настолько сблизить и связать: себя, смерть и случай. Ведь и раньше люди случайно умирали, но это было все не то. Совсем не то: случай приходил непрошеным. А тут... Человек его сам творит, и подчиняется ему сам. Хитро, не правда ли?.. Русские всегда всему находят оптимальное применение. Голь на выдумки хитра.

- Да, действительно: просто и со вкусом. Шедевр черного юмора, - сказал "интеллектуал", - Всё подвергай абсурду – русские следуют этому принципу.

- А с чего вы собственно взяли, что это русские изобрели? – спросил я.

- Ну, рулетка же русская!

- Ну и что? Горки тоже ленинские, это не значит, что их насыпал Ленин!

- Да неважно, кто ее изобрел! – сказал "интеллектуал", - Важно, что недаром ее так назвали!

- А вы случайно не из параллельного мира? – спросил я.

- В мире нет ничего случайного, - сказала "девушка".

- Нет! – ответил "интеллектуал", - Я же говорю, это невозможно, так как...

- Мы местные, - перебил "попроще", - А почему ты вдруг подумал, что мы из параллельного?

- Да так. Не знаю... Не бывает вас...

"Попроще" хмыкнул. Мы вновь замолчали.

- А ведь можно и объединить, - сказала "девушка", - Отдавшись на волю случая, сыграть в обычную рулетку, и если все проиграешь, то вновь отдаться на волю случая и сыграть в русскую.

- Нет, эти вещи несовместимы. Если всё проиграешь, тогда наверняка надо стреляться, - сказал я.

И мы вновь замолчали. Я заметил, что дверь, которая по идее должна была быть открыта, была закрыта.

- Давайте дверь откроем, - сказал я.

- Зачем? – незамедлительно отреагировал "интеллектуал", - И так от прохлады кости ломит.

- От какой прохлады?! У тебя уже от жары на черепе пот выступил!

Скелет медленно, подозрительно поднял руку и провел ей по черепу. Посмотрел на костяшки пальцев.

- Хм... И вправду сыро. Только это не испарина... Наоборот, это конденсат, на мне влага концентрируется. Ты надышал, а череп прохладный. Как у железного феликса.

- Если откроем, холод вползет, - сказал "попроще", - Будет еще хуже.

- Ну, ладно, откроем чуть-чуть, - сказал "интеллектуал", и привстав, приоткрыл дверь, действительно чуть-чуть.

В образовавшуюся щель смотрела ночь, словно ей было любопытно, чем все кончится. Мне снова стало как-то жутко. Также как в первые минуты, когда они зашли. Я решил больше не скрывать свой страх:

- Жутковато мне с вами чего-то. Какие-то вы не такие... То сидите, как застывшие... Неживые какие-то. Нежить. Рассказать про вас кому – не поверят.

- Сам ты нежить, - сказал "попроще", - Мы живей всех мертвых.

- Мне вот неловко общаться с человеком, когда не вижу его глаз. Даже когда разговариваю с кем-то, у кого надеты темные очки. Мне бывает трудно, если глаз не видно. А у вас вообще глаз нету...

"Интеллектуал" взял два яйца, очистил их до желтков, вставил в желтки по кедровому орешку и вставил их себе в глазницы.

- Так лучше? – спросил он, направив "глаза" на меня.

- Нет, так еще жутее...

- Тебе не угодишь! Может быть, так?.. – скелет вытащил желтки, взял лучину, зажег ее, и вставил ее как-то снизу в череп, так чтоб глазницы засветились изнутри...

- Не надо, так еще хуже...

- Ну, тебе точно не угодить!

- Да нет, ты не понял. Я не в претензии. Просто мне как-то... жутковато с вами.

- Но почему?!

- Не знаю... Непривычно...

- Непривычно?! Третью бутылку допиваем, а тебе все непривычно?

- Ну да...

- Бояться можно бесплотных, не... то есть сюр-материальных существ: призраков, привидений, духов... Они сюрматериальны, - следовательно, подчинены каким-то иным законам, как юр., так и физическим. А, стало быть, от них чего ожидать не знаешь. Но мы-то ведь – скелеты, существа вполне материальные, наделенные вполне конкретными физическими характеристиками. И не самыми плохими, между прочим. Нас бояться нечего...

- Все равно, боюсь. Не то, чтобы боюсь, – страшусь.

- Нечего. Мы вполне материальны, потрогай.

- Да ладно, я, вроде, трогал уже. И не раз, - я виновато улыбнулся.

- А ты еще потрогай, чтоб окончательно убедиться, - и он протянул мне руку.

Я попробовал коснуться ее, и уже почти коснулся, но он ее отдернул. И рассмеялся:

- Ууу, хитрый!.. Хочешь, чтоб все так запросто. Ты мне палец в рот положи! – он привстал и, наклонившись над столом, откинул челюсть.

- Ну да. Тебе палец в рот не клади.

- А ты положи!

Я тоже приподнялся и осторожно, чтобы в случае чего отдернуть, положил ему палец в рот, на зубы нижней челюсти. Скелет закрыл челюсть, резко, но аккуратно, не причинив мне боли, - палец зажал, но не сдавил. Я попытался палец вытащить - не получилось. Я дернул сильнее. Скелет не отпускал. Я почувствовал холодок внутри. Дернул еще раз. Вдруг скелет потащил меня за палец через стол. Я попытался сопротивляться, но не смог: пальцу стало больно. Он продолжал тащить. Паника пронзила меня. В одно единственное мгновенье мне вспомнились кадры из фильма "Вий", где нечистая сила растерзывает несчастного Фому.

- Вот для чего нам зубы! – услышал я от "попроще".

Я решил, что дешево я свою жизнь им не отдам. Свободной (правой) рукой я схватил бутылку и с криком "На!!!" обрушил ее прямиком на череп "интеллектуала".

- Сссука, - процедил я сквозь зубы.

"Интеллектуал" отпустил палец и, громыхнув костями, бессильно рухнул на табурет. Череп его закачался вперед и взад. Желтизна сошла с костей его лица, и оно стало мертвенно бледным. И вдруг, словно утратив сознание, он упал всем телом вперед и грохнулся лбом об стол. Но, правда, тут же, "пробудившись", видимо, от удара он выпрямился, и вновь череп его закачался. И всё это в полнейшей тишине. Тишина продолжалась. Долго. По крайней мере, мне так показалось. Я сидел как в анабиозе. "Девушка"-скелет сбоку от меня "мигала", как глупая реклама: она то превращалась в девушку, то в обратно в скелета - девушка – скелет, девушка – скелет, девушка – скелет - с очень высокой частотой, так что даже смотреть было больно. Но я все равно смотрел бессмысленным беспричинным взглядом. В безмолвии, в полной тишине... Которую вдруг нарушил "попроще":

- Ты урод... – услышал я (про себя, как я догадался), - Ты урод! Там же водка еще оставалась!!!

Мой страх ожил и как бы "материализовался": за водку мне действительно могли вломить, и вломить неслабо. От двух взрослых мужчин-скелетов я бы вряд ли смог отбиться. Плюс к этому, еще неизвестно, на чьей стороне будет "девушка". Скорее всего, не на чьей... Она продолжала "мигать". Череп "интеллектуала" все еще покачивался, хотя и с меньшей амплитудой... (Я невольно отметил, что с качающейся головой он очень похож на скелета из какой-нибудь комнаты ужасов в каком-нибудь лунапарке.)

То ли в раскаянии, то ли действительно от страха я попросил прощенья:

- Простите, - сказал я как можно более просительно, - Я испугался. Сильно...

"Девушка" продолжала "мигать". Череп "интеллектуала" все еще покачивался...

- От суки и слышу, - сказал "интеллектуал", совершенно неожиданно для меня, прекратив раскачивать черепом, - Ладно. Я сам виноват. Забыл. Все время забываю, что с человеком общаюсь. Который, в силу того, что он человек, живой, в силу этого может бояться.

- Эх, зря мы по чуть-чуть разливали!!! – в сердцах воскликнул "попроще".

Я ничего не сказал. Вновь воцарилась тишина. Я видел, как "попроще" сложил на столе крепко сжатые в кулаки руки. Его зубы были тоже плотно стиснуты, и всё его лицо каким-то странным образом выражало злобу и досаду. "Интеллектуал" подправил руками череп, одновременно проверив и усадив его поплотнее.

- Ох, - сказал он, - Ну, ладно. В любом случае ночь уже взывает к рассвету, утомившись за свою смену... Пора нам по гробам.

Он тяжело поднялся, со словами:

- Спасибо за гостеприимство... Спасибо, - повторил он и протянул мне через стол руку.

Я тоже встал и хотел было уже протянуть ему руку, но в последний момент неосознанно взглянул на нее с опаской. Скелет заметил мой взгляд.

- Ох, черт, снова забыл. Вот что значит пьян...

Он убрал непожатую руку. Мне стало неловко и стыдно. Я чувствовал себя виноватым.

Другие скелеты тоже встали. Тоже сказав (вразнобой) спасибо. В "попроще" все еще чувствовалось какое-то злобное напряжение, его череп был наклонен вперед.

Дальше произошло вот что... Выходя из-за стола, "интеллектуал" зацепился ногой за табуретку и упал, как-то неловко, - и череп его отлетел и закатился под лавку. Обезглавленное тело не сделало ни движенья. "Боже мой!" - воскликнул я. И посмотрел на "попроще" и "девушку", ожидая, что они что-то предпримут. Но они застыли на месте, и на безглавый скелет их друга смотрели безучастно. Я понял: помощи от них не будет, и, не мешкая, подскочил к лавке и достал из-под нее череп. Я внимательно посмотрел на него: он был безжизнен, челюсти были разомкнуты. От ощущения непоправимости у меня всё сжалось внутри.

- Бедный Йорик, - мрачно пошутил "попроще", подойдя ко мне.

Но мне шутка показалась неуместной. Как будто не своими ногами я подошел к упавшему телу. Какими жалкими, какими мертвыми выглядели эти кости! Руки были раскинуты, ноги как-то неестественно подогнуты. Странно и ужасно. Абсурд произошедшего... Я был в какой-то цепенящей панике. Я неуверенно присел на корточки... И неуверенно и нелепо, как будто не своими руками, приложил череп к тому месту, где он должен находиться, между плеч... Бац! Я увидел, как замкнулась челюсть. "Интеллектуал" начал подниматься... Сначала на четвереньки, медленно повертел из стороны в сторону черепом, постоял так немного на четвереньках, и наконец встал на ноги. (Мое лицо при этом, наверное, сияло от радости: я был рад, что он ожил, во-первых, во-вторых, я был рад, что именно я обеспечил его оживление, как бы реабилитировав себя тем самым после удара его бутылкой.) Он отряхнул руки, побрякав костяшками, и потер глазницы.

- Уф, - сказал он, - Забылся я чего-то, спать хочу...

- Пошли, - сказал "попроще". Они все трое подошли к выходу. Остановились там. Я стоял рядом.

- Спасибо еще раз, - сказал "интеллектуал" и, видимо, вновь забывшись, протянул мне свою костяную руку. Я, не колеблясь, пожал ее. Потом мне руку протянул "попроще". Мне показалось, он смягчился (хотя как может скелет смягчиться?) и больше не держал обиды. Пожатие его руки было дружественным и крепким.

- Спасибо, - сказал он тоже, - За приют в ночи. За общение. Ну, и за водку, конечно, тоже. Не главным образом, конечно...

- Вам спасибо, - сказал я, - Очень приятно было с вами, хорошо...

Скелеты повернулись и вышли, закрыв за собой дверь. Осталась одна "девушка". Я смотрел на ее "черепное" лицо и чувствовал, как наполнены взглядом ее глазницы. Я любил ее такую. Ее взгляд был грустным. Мы были одни, молчали. Вдруг она произнесла, очень мягко и тихо:

- Когда-нибудь и ты станешь таким же скелетом как мы.

И превратившись в девушку, из плоти и крови, невероятной красоты девушку, она провела рукой по моей груди так нежно, как могут погладить только женские пальцы. Я смотрел в её глаза, красивые и глубокие. На её губы, они чуть вздрагивали. Мне было грустно, но сквозь грусть я почувствовал, как во мне исподволь – я совсем этого не хотел – вновь растет возбуждение. Внутри что-то перевернулось, заставив меня вздохнуть.

- Спасибо тебе, - сказал я внезапно высохшим голосом, и хотел провести ладонью по её волосам, но она увернулась. И поцеловала воздух рядом с моими губами. Её поцелуй прозвучал так, так сочно, как он мог бы прозвучать только от настоящих губ.

- Счастливо, - сказала она и выбежала.

Несколько мгновений я тупо смотрел на закрытую дверь. Потом открыл ее. Уже почти рассвело. В середине поле, отделяющего мою сторожку от кладбища, я рассмотрел фигуры скелетов. "Странно, - подумалось мне, - Как недалеко они ушли. Наверно, ждали, потом перестали". Они шли в обнимку. Скелет повыше, "интеллектуал", шел походкой более нетвердой. Может быть, он был более пьян (что вероятнее), а, может быть, еще не вполне оправился от удара. Так что это он скорее опирался на "попроще", чем они просто шли в обнимку. Их бегом догоняла девушка. На бегу ее волосы разметались. Помогая себе бежать, руками она балансировала грациозно и немного смешно. На полпути она вновь превратилась в скелета, ничуть не утратив грации. Её руки, уже костяные, двигались также легко и смешно, потому что не совсем ловко. И так нежно это было и женственно... Мне стало невыразимо грустно. Я хотел крикнуть "счастливо", но комок подкатил к горлу, и я не крикнул, и, не дожидаясь, пока скелеты скроются из виду, закрыл дверь. Мне было грустно. (Хотя в самой глубине души я почувствовал, как отлегло.) И я был пьян. Помыкавшись, я лег на топчан. Грусть как будто прошла, но не прошла, а как-то переоформилась. Неизбывная животная тоска заменила её. Тоска вожделенья. Я хотел женщину. Я хотел ...ту... женщину. Её. Мне просто хотелось женщину. Неотступное, продолжающееся желание... И на фоне его дурацкий вопрос “зачем им зубы?” терзал мой мозг. За ним неизвестно откуда слетались другие: как они пьют, если у них нет желудков? как они говорят, если у них нет языков? как они меня видели (а в том, что они меня видели, я не сомневался, да он и сам сказал), если у них нет глаз? как он курил, если нету легких?.. как они двигаются без мышц?.. И другие, стая других вопросов... “Как-если!.. Как-если!..” – кричали они... Приставали, кружили вокруг меня... Пока тяжелой серой тучей надвинувшийся сон не придавил их своей массой... “...зубы, черт возьми?..” - в последний раз вопросился я, и уснул, не успев протрезветь ни на каплю выпитого спиртного...

Проснувшись, я посмотрел на часы. Было уже далеко за полдень. Я сел на топчан. Отметил с радостью для себя, что голова не болит. (Но состояние было разбитое.) Я посмотрел за окно. День был ясный. Солнце светило в полную силу. Слышалось пение птиц, жужжание и стрекот насекомых. Я снова лег... Расшевеленная похоть заставила меня вспомнить Её. И всё остальное... Белые кости, белые яйца, водка – "беленькая"... О, господи, белая горячка!.. Нет, не может быть, все было слишком явственно. Я глянул на стол. На нём лежали два яичных желтка с вставленными в них орешками. Желтки "смотрели" прямо на меня. Я встал, подошел к столу и развернул их "зрачками" в другую сторону. На полу валялись осколки от разбитой бутылки. На полу же, слева от табуретки, на которой сидел "интеллектуал", лежала гармонь... Я сел за стол. Голова с момента пробуждения отяжелела, как арбуз, и от тяжести гудела. Мне страшно хотелось женщину...

Я выпил воды, вышел за дверь, помочился, втянул в себя с силой аромат зрелого сочного разнотравья... И подумав, как бы я хотел, чтоб сейчас со мной была Она, отогнал от себя эту мысль. Было жарко. Я посмотрел в небо, удивительной светлости и чистоты, подумал: спасибо тебе за фильтр. И поспешил спрятаться от жары обратно в сторожку. Я лег на топчан, закрыл глаза и снова явственно вспомнил всё: пустые глазницы, челюсти, разговоры, песни, танцы... и девушку, самую красивую... и самую желанную... Вот в общем-то и всё... После этой ночи со скелетами я долго ходил сам не свой, - закончил свой рассказ мой вымышленный знакомый.

(c) Юрий Табатин, май - сентябрь 2001 г.