За окном уже стемнело. Сегодня особый вечер. Сегодня в первый раз в жизни я побывал в осеннем лесу. Подумать только: дожить до без малого тридцати и только сегодня... Я наливаю себе чай и вспоминаю. Нет, конечно, я и раньше ходил в лес, ходил и осенью. Когда я был совсем ребенком, меня водили туда родители (мы жили на окраине города, поэтому лес был рядом). Мы просто гуляли. Останавливались где-нибудь, наливали чай из термоса, делали бутерброды. Мама разговаривала с папой, я их не слушал, изредка они отвлекались и показывали мне на какую-нибудь птичку или насекомое. Я помню, как забавно они меняли тон, обращаясь ко мне. Я был уже довольно, как говорится, большим, а они со мной по-прежнему, как с совсем маленьким, елейным тоном. Из какой-то своей детской вежливости я делал вид, что мне интересно, и задавал какой-нибудь вопрос. Мне старательно отвечали. Иногда мне папа что-нибудь выстругивал из дерева... А когда я учился в школе, мы с друзьями, собравшись все вместе - наконец-то! - после летних каникул, бегали в лес играть в разные свои игры, жгли костры, делали луки, лазали по деревьям... Мне очень нравилась печеная картошка. Еще мы ходили в лес всем классом с учителями. Там ели в складчину, пили чай, делали наблюдения, записи по природоведению, потом по ботанике, и тоже играли - в уже более организованные игры, но не такие веселые. Я вырос... Подумать только: я вырос около леса, и только сегодня в первый раз в жизни!.. Помню ту осень, когда начался мой последний учебный год. Мы с компанией друзей взяли канистру пива, и пошли в тот самый лес. Было так здорово валяться спьяну в толще листьев, зарываться в них, нести всякую чушь, смеяться, орать песни, - и снова наливать. Впервые в жизни я был пьяным, кое-как протрезвел до прихода домой. Да, и конечно я помню ту осень, когда я в первый раз пошел гулять в лес с девушкой. Помню, уже вечерело... Я ничего тогда не видел и не чувствовал кроме нее... Студентами мы ходили в походы с ночевой. Не в тот уже, конечно, пригородный лес, а много дальше, - мы уезжали туда на электричке. Шли несколько часов, и где-нибудь останавливались, так, чтоб рядом была вода. Мы пели под гитару у костра, выпивали водку (лишнего не пили), травили анекдоты, и залезали спать в палатки уже глубокой ночью. Мы могли бы спать до полудня, но кто-нибудь обязательно (это мог быть и я) просыпался рано и будил всех тем, что колол дрова. Один за другим мы вылезали нехотя, как сонные барсуки из нор, и шли к воде умываться... Потом наша компания распалась, все переженились, поразъехались. И мы никуда уже вместе не ездили. Я тоже женился, у нас родилась дочь. Осенью мы часто ходим втроем в лес, берем с собой термос, бутерброды. Останавливаемся где-нибудь, иногда разжигаем костер, чтобы попечь картошку. Жена мне что-нибудь рассказывает, я слушаю, иногда отвлекаясь на свои мысли. Если поблизости я вижу что-нибудь интересное, обращаю на это внимание дочери. Забавно: я замечаю за собой, как в моем тоне появляются сюсюкающие нотки. Хотя она уже не такая маленькая, с ней можно разговаривать как со взрослой... Иногда мы ходим в лес не просто погулять, а за грибами, тогда мы идем в другие места, и заходим подальше. Если осенью, то собираем в основном опята. Вот и сегодня я ходил за опятами. Жена с дочерью в отъезде, у ее родителей, и я пошел в лес один. Встал очень рано утром, еще даже не рассвело. Позавтракал, собрался... До тех опеночных мест примерно часа полтора ходьбы (мы и сейчас живем рядом с лесом, в том же районе). Я вышел из дома, когда только начало светать, - когда рассвело, зашел в лес. Всё было погружено в тяжелый густой туман. Впереди было видно шагов на десять, пятнадцать, не дальше. В лесу было сыро, трава местами выросла очень высокая, обходить эти места мне не хотелось, и я быстро вымочился, чуть ли не по пояс. Я шел уже, наверное, не меньше часа, а туман все не рассеивался. И грибы мне не попадались... Хотя уже должны были бы... Через какое-то время я понял, что зашел не совсем туда, где обычно находил опята, - в том месте была просека, на которой они и росли, а здесь - сплошной лес, перемежающийся полянами. Вероятно, в тумане я сбился, свернул где-нибудь не там. Грибов не было... Мокрые брюки липли к ногам, - холодно и неприятно. Я побродил немного и присел на пень, на краю полянки. (Непривычно так сесть: с головой в туман после того, как на ногах...) Её вид был стушеван, бледен... Делать было нечего, время было потеряно, настроенье испорчено, - я бы поел (я взял с собой еду), но есть мне пока не хотелось, я достаточно плотно позавтракал. Поэтому мне ничего оставалось, как сидеть и ждать, пока не "растуманится", и тогда попробовать найти то место. Хотя, с другой стороны, подумал я, если бы опята были, то они были бы и здесь, просто, может быть, не так много, так что, может быть, их просто нету, – бывают такие годы... Задумавшись, я вдруг "догадался" попить чаю, просто, без еды. Термос у меня хороший, чай был горячий, и густой, как я люблю. Я согрелся, настроенье выровнялось. Мне показалось, что неплохо б на полчасика вздремнуть, потому что туман еще, похоже, рассеиваться не собирался. Я уперся локтями в колени, голову опустил на руки. Всмотрелся в тот край поляны, - он также был и краем видимости в тумане. Сон овладевал мной быстро, веки отяжелели... И тут я увидел, как с ветки на осине на том краю поляны сорвался и упал на землю лист. Он оторвался сам собой, не от ветра – не было ни ветерка, – видимо, отяжелев от влаги. Необычно было это заметить: как лист отрывается сам собой, а не от ветра, и падает, как бы сопротивляясь, по причудливой траектории, - в тумане, в моей полудреме, - ложится совсем неслышно, - и слился с лесным покровом, как если б его и не было... Была полная тишина. И так уютно в тумане. Я передумал спать. Я вновь всмотрелся - на то же дерево, откуда упал лист... Но новых листьев не отрывалось. Тот, видимо, висел совсем на волоске, потому что, вероятно, в основном они опадают во время ветров и дождей. А сейчас было совсем затишье, как на глубине в подводном мире... Потом я заметил, что мой взгляд проникает в лес глубже, чем раньше, - туман начал отступать. Новые деревья проступали в нем, всё дальше. Лес становился больше. Мир вокруг вырастал. Но вырастал незаметно, невидимо, и как я ни старался уловить движение, виден был лишь итог. Я взглянул вверх, там просветлело, сквозь туман - правда, еще едва, - и сквозь листву на верхушках деревьев просвечивало солнце. И вскоре стало теплее... Тело у меня затекло, я потянулся и встал. Пень, на котором я сидел, был большой и старый, от сосны, но еще крепкий, не трухлявый. Кора его облекала толстая, щелистая. Из одной из щелей высунулись длинные усы, и вылез жук. Он не двигался, потом заполз на поверхность пня и снова застыл. Усы у него шевелились, мне было интересно, видит ли он меня. Наверно, да, потому что... выглядел он так. Я отошел... По-прежнему было тихо (мне подумалось даже: как если б выключили звук). Вдруг я услышал шорох. Я повернулся, - это была мышь. Она сидела под кустом, не шелохнувшись, и смотрела на меня черными выпуклыми глазками. Крупная довольно мышь. Она скрылась в листве, чуть шуршнув. Лес оживал... Где-то недалеко застучал дятел, гулко. Я подошел к пню снова сесть. Жука там уже не было, зато сидела ящерица. Она грелась, потому что солнце уже начало припекать. Заметив меня, она юркнула вниз, исчезла. Я сел. Удары дятла замолкали и слышались уже ближе. И вот он вылетел на край поляны, сел на полусухую осину, подолбил, покосился на меня, подолбил, снова покосился, и улетел, перелетев поляну наискосок. Жук, мышь, ящерица, дятел... Они видели меня в первый раз. Поэтому они смотрели на меня с такой настороженностью, и любопытством, - как на нового обитателя. Лес в первый раз принимал меня. Я взглянул на солнце, и, ей-богу, мне показалось, что оно тоже на меня взглянуло, увидев в первый раз. Тумана почти уже не осталось. Сквозь его завесу проступала синева неба. Листва на верхушках деревьев дрогнула и зашуршала под легкими утренним ветерком. И все, каких-то несколько минут, и туман растаял совсем. Мир открылся, - мимо пролетела бабочка, и я подумал: словно выбравшись из кокона. Застрекотал кузнечик, протрещала стрекоза... Ожила жизнь. Её не было много. В осеннем лесу жизнь разрежена, но наверно именно поэтому ощущаешь ее так остро. Под ветерком с того самого дерева, с которого в тумане упал лист, еще слетели листья. Сначала я заметил один: ветерок его сорвал и бросил. Другие я увидел уже падающими... Их упало всего несколько, три или четыре. Солнце светило уже вовсю, всё было залито светом, пронизано его лучами, осенние краски проснулись, - и тени только усиливали их... Всё вырвалось - на свет, на воздух, - то было как всеобщее и внезапное просветление. Трава подсохла. Можно было идти за опятами. Но я не пошел... Впервые в жизни я ощущал свое присутствие, присутствие и причастность. Впервые в жизни я был в лесу, а не просто в нем находился. Это были минуты, - такие минуты нельзя продолжить, не утопив их, не растворив... Но они могут и остаться: минутами, вечностью, навсегда. Их можно сохранить. И я, их бережно запечатлев, пошел домой... В темном окне отражается кухня. Ночной ветер теребит листву тополя за окном. Там в темноте сейчас падают листья... Один лист залетел в открытую форточку, и, задев раму, упал на подоконник. Я сделал глоток чая, успевшего остыть... Я так счастлив, что все-таки побывал в осеннем лесу.
(c) Юрий Табатин, октябрь 2001 г.