Прогуливаясь по осеннему парку, вы не сможете пройти мимо шумного семейства скворцов. Заинтересовавшись птичьей кутерьмой, вы непременно остановитесь понаблюдать. Возможно, вам придет на ум знаменитый танец под вуалью, которым полтора столетия тому назад леди Гамильтон развлекала именитых заморских гостей при неаполитанском дворе: закружившись в страстном порыве, она сбрасывала длинное покрывало и останавливалась как вкопанная. То, что вы видите перед собой, напоминает прозрачную вуаль леди Гамильтон. Взлетевшая в воздух потревоженная стая закрывает небо гигантской просвечивающей вуалью, которая колышется в безумном танце. Иногда часами.
У вас на глазах, словно подхваченное шквалами ветра, это скопище птиц то разлетается в разные стороны, покачиваясь в воздухе тонкой паутиной, то снова собирается, сцепляется в темный клубок, и теперь это абсолютно круглый шар, который несется по своей собственной траектории, пока невидимая спица не прорвет его в каком-нибудь месте, тогда все это множество птиц мчится врассыпную, но ненадолго. Вскоре вновь начинается бесконечный хоровод соединяющихся и разбегающихся фигур.
Один взгляд на этот изощренный танец пробуждает в человеке эстетическое чувство. Вы даже представить себе не могли, что танец множества птиц, словно подчиненных единой силе, заключает в себе столько утонченной грации, дышит такой необыкновенной мощью, и, не в силах отвести глаз от поминутно меняющегося калейдоскопа, продолжаете наблюдать.
К своему удивлению, через некоторое время вы замечаете, что теперь вас интересует, если можно так выразиться, техническая сторона этого представления. Хочется понять, каким образом десятки тысяч птиц умудряются на огромной скорости соединяться в сложнейшие, геометрически правильные фигуры, в которых каждая из тысяч крыло к крылу прижатых птиц знает свое место. Никакой суеты, никто не ломает строй, не налетает друг на друга, как будто каждое па этого танца кем-то рассчитано и выверено.
Любопытство естествоиспытателя заставляет вас продолжать наблюдение в ожидании хотя бы небольшого сбоя. Напрасно. Не забывайте, что перед вами не просто пернатый вихрь, подбрасываемый воздушным потоком, перед вами единый организм, со своими законами, которые управляют движением каждой птицы в отдельности и всех вместе.
Едва вы продвинетесь в своих рассуждениях до этой мысли, как обнаружите, что теперь наблюдаете за скворцами с позиций философа.
Та магическая, совершенно самостоятельная сущность, танец которой вы лицезреете, не имеет ничего общего с каждым отдельным скворцом. Каждая птица, соединенная с другими в пределах этого гигантского организма, сама по себе не представляет никакой ценности и даже, более того, теряет право на самостоятельное существование. Один скворец для этой тучи все равно что самая маленькая клеточка для нашего тела. Вот какую грозную, беспощадную силу приобретает освященный первобытным инстинктом дух единения в дни, когда стая скворцов готовится к перелету в теплые края по своим запутанным маршрутам!
И если философская жилка вам не чужда, вы задумаетесь над жизнью своих собратьев. Разве человеческое общество не напоминает громадную стаю, подчиняющую каждое отдельное существо обязательным для всех законам? Изо дня в день мы клюем своих червячков, искренне считая себя свободными. Но так продолжается до тех пор, пока стоящая над нами загадочная и неодолимая сила не втянет нас в свою орбиту, и вот мы уже послушные марионетки, наше внутреннее «я» подавлено. Нам остается лишь повторять в безумном танце все, что приказывает нам бесчеловечная машина, подчиняться ее законам, ибо человеческие законы ей неведомы. И точно так же, как один скворец не может оторваться от тучи скворцов, чтобы скрыться на облюбованной им веточке, так и человеку не дано сил преодолеть тяготение законов, которые диктует общество. В критическую минуту никто, даже самые умные и проницательные представители рода человеческого, не в состоянии побороть ту сторону своего «я», которой управляет массовый инстинкт.
И если вы хоть немного философ, вы, конечно, поймете, что стая скворцов подвела вас к самым корням человеческого существования, к источнику всех трагедий истории и к основам новой науки, которая именуется массовой психологией.
Вчера на этом мосту стоял человек. Перегнувшись через перила, вглядывался в темную воду. Перила надежно охватывали мост от берега до берега.
Вода внизу была неподвижна. Только маленькая рыбешка неспешно плыла мимо. Она тоже посмотрела наверх и увидела темнеющие над ней подметки его башмаков. Арка моста нависала как раз там, где оказалась рыбка.
Эта рыба попала в городской канал случайно, из-за собственной неосмотрительности у ворот шлюза. Кроме нее, других рыб в канале не было. Потому ее и потянуло взглянуть наверх. В привычной стихии она бы так не поступила.
Вода и воздух сливались, а граница между ними проходила там, где к отражению вплотную подступал его двойник-перевертыш. Отражение рыбы не было перевернутым, хотя она и тянулась вверх. Рыба, беззвучно шевеля губами, рассказывала воде свою сказку, а вода читала ее по губам.
Старый мост долго и послушно нес тяжесть могучей гранитной балюстрады. Массивные столбы глубоко проникали своим основанием в тело моста. Свинцовые кольца плотно охватывали подножие каждого столба, чтобы внутрь паза не просочилась вода.
Свод моста с силой давил на замковый камень. Хорошо еще, что это был камень, а не живое существо. Иначе бы ему долго не продержаться. Скоро обе половины моста обрушились бы друг на друга. Или упали в воду, увлекая за собой мертвую рыбу.
Облицовка канала медленно ветшала, кусочки щебня время от времени осыпались в воду. Совсем редко, незаметно для глаза. Вода скрывала их на илистом дне морской кунсткамеры.
Рыба продолжала медленно плыть, не шевеля хвостом, а лишь слегка подрагивая плавниками. Она проплыла темную полосу воды, там, где тело моста загораживало свет. Вот она миновала еще одни перила, у которых не было никого. Пусто.
Среди этих маленьких событий лишь человек был полностью недвижим. В рваном башмаке, в спущенных носках.
Один из главных моих принципов, хотя и не единственный, заключается в том, чтобы не вмешиваться в жизнь природы. Достаточно и того, что людской род черпает из природных кладовых средства к существованию.
А вот сегодня утром я не только отступил от своего принципа, но даже нанес природе ущерб.
День едва занялся. Я медленно брел по лесу, прямо к которому подходили песчаные дюны. То и дело мне попадались на пути зайцы или кролики, да так близко, что я мог разглядеть, как утренний ветер выдувал нежные белые ямки в их пушистой шкурке. Самые озорные устраивали у меня на глазах возню, разбрасывая фонтанчики песка, которые тут же подхватывал ветер.
Свежий ветер всколыхнул и лесные травы. Растения словно вдыхали жизнь с каждым новым его порывом. Мне подумалось: ведь начало человеческой жизни тоже было положено одним дуновением свыше, и это легкое дуновение дало жизнь нескончаемой веренице сменяющих друг друга поколений. Растениям же, чтобы не захиреть, мало одного дуновения, им нужен ветер.
Наблюдая за травами, колышущимися под ветром, я пытался проникнуть в тайну их бытия. И тут мой взгляд упал на листок, который, беспрестанно отклоняясь в одну и ту же сторону, твердил упорное «нет». Когда ветер налетал сильнее, это «нет» произносилось особенно энергично и решительно, но даже самые легкие и нежные его прикосновения встречались настойчивым протестом.
Я посмотрел на другие листья этой травки. Все они покачивались в разные стороны, то словно говоря «да», то переходя на «нет» и наоборот. Часто они лишь слабо кивали в неопределенном направлении, как бы выражая сомнение и неуверенность. Я расширил круг поисков, мне захотелось увидеть такое растение или дерево, вся листва которого в один голос говорила «нет», хотя бы даже ее вынуждал к этому необычный угол, под которым растет дерево, или искривленный стебель травы. Мои поиски не увенчались успехом. Попадались, конечно, отдельные листочки, которые не желали уступать налетающим порывам, даже самым мощным и внезапным. Но эти строптивцы, как правило, были неокрепшими бледно-зелеными недорослями.
Мой же упрямец, единственный из всех, поражал своей сочностью и размерами. Не удивительно, что он сразу привлек мое внимание.
Долго еще наблюдал я за этим листком, проявляя чудеса терпения. А он не переставал твердить свое «нет». И это весной, в чудесную пору, которая одухотворяет и заставляет радоваться все, что живет и дышит на земле.
Я сорвал его.