Представления о Мироздании у народов Сибири

(из книги: Евсюкова В.В. "Мифы о вселенной", - Новосибирск: Наука, 1988. – Серия "Из истории мировой культуры").

Введение

Современная эпоха ознаменована колоссальным прогрессом во всех областях знания. Человек проник в тайны микромира, вышел на дальние космические рубежи, настойчиво постигает сложнейшие вопросы происхождения жизни и самой вселенной. Поистине, нет таких проблем, перед которыми человеческий разум признал бы себя бессильным. Но по мере того, как все новые вершины покоряются исследователям, а очередные загадки природы находят свое научное разрешение, люди все чаще испытывают потребность, на минуту остановившись, поразмыслить об истоках этого бесконечного движения вперед. Кто те безымянные мыслители далекого прошлого, впервые задумавшиеся над фундаментальными закономерностями бытия? Какие проблемы в первую очередь привлекали их внимание? Какими путями двигались они к их решению?

Чтобы в какой-то мере ответить на эти вопросы, обратимся к древним взглядам на вселенную, сложившимся в то время, когда человеческая мысль, еще не поднявшись до уровня подлинно научного знания, делала первые шаги в постижении окружающего мира. Предметом нашего разговора станут прежде всего мифы, причем не только созданные в глубокой древности, но и бытующие в наши дни в наиболее архаичных культурах. Как известно, научная значимость мифологических свидетельств далеко не всегда определяется их абсолютным возрастом. Ведь находящиеся на различных ступенях развития народы живут как бы в разные исторические эпохи. Поэтому нередко мифы, записанные недавно, по содержанию архаичнее известных по письменным памятникам многотысячелетней давности.

Для изучения ранних представлений о мироздании чрезвычайно важен фольклор в целом - сказки, предания, эпос, песни, пословицы, загадки. С разложением мифологической картины мира то, во что некогда свято верили, не исчезло бесследно, но, сохранившись в устном народном творчестве, превратилось в пережиток древнего мировоззрения. К числу подобных пережитков, чрезвычайно ценных для науки, относятся и многие обычаи, обряды и ритуалы, отражающие древние космологические представления. Значение этнографических свидетельств поистине трудно переоценить.

Впрочем, не одни только мифы, фольклор и данные этнографии служат материалом для выяснения интересующих нас проблем. Не менее важную информацию несут в себе и ранние научные представления о мире, выработанные мыслителями Древнего Востока и античности. Древняя наука немало заимствовала из мифологии, в обобщенном и преобразованном виде воспроизводя донаучные по сути воззрения. По мере расширения горизонтов человеческого знания многие идеи, которые в свое время могли расцениваться как шаг вперед, стали догмами и суевериями, превратились в предмет псевдонаучных спекуляций. Изучение этих пережитков наглядно показывает поразительную устойчивость архаичного мировоззрения, коренящуюся в ограниченности индивидуального опыта и социальной практики.

Есть ли необходимость изучать древние картины мироздания, истоки которых теряются в далеком прошлом, и в чем научная значимость подобной проблематики? Отвечая на эти вопросы, хотелось бы обратить внимание на то, что космологические представления образуют если не ядро, то во всяком случае один из важнейших составных элементов мифологического мировоззрения, а значит, и древней духовной культуры в целом. Пытаясь создать обобщенный образ мира, люди не просто фантазировали с целью как-то компенсировать пробелы в познании окружающей действительности. Создавая концепции вселенной, они представляли ее такой, какими - в широком смысле - были сами. Поэтому, исследуя космологические воззрения прошлого, мы тем самым в какой-то мере приближаемся к пониманию внутреннего мира их творцов.

Кроме того, знакомство с мировоззрением ранних исторических эпох позволяет в полной мере оценить тот долгий и сложный путь, который проделали люди в поисках ответов на извечные вопросы. Обращение к истокам человеческого мировосприятия, помимо всего прочего, открывает много такого, что имеет самостоятельную ценность: отдельные идеи и представления древних при всей кажущейся простоте и наивности исполнены глубокого смысла.

И еще одно важное обстоятельство заслуживает особого внимания: вопреки видимому многообразию мифологические картины мира разных народов часто удивительно сходны. Лишь в немногих случаях совпадения объясняются контактами между культурами. А отсюда неизбежно напрашивается вывод, что уже с самого начала человеческое познание двигалось по общему магистральному пути. Чтобы нагляднее продемонстрировать это, мы попытались проанализировать наиболее распространенные космологические концепции и воззрения, в той или иной мере известные большинству народов мира.

1. Первоосновы бытия

Смысл всякой космологии, т. е. учения о космосе, вселенной, состоит в том, чтобы свести многообразные зна­ния о мире в единую, достаточно стройную картину, объемлющую наиболее важные факты и представления. Понятно, что задача эта непроста: слишком уж глобален, поистине необъятен объект размышлений. Конечно, уровень естественнонаучных и иных знаний наших пред­ков не идет в сравнение с современными, их вселенная много уже и ограниченное нашей. И все же не следует думать, будто древние картины мира создавать было легко. Еще неизвестно, что проще (если допустимо такое сопоставление) - сделать крупное открытие в современной науке или первым дать ответы, пусть приблизительные или даже ошибочные, на вопросы о фундаментальных закономерностях бытия? Самый первый и самый важный из числа таких вопросов состоит в следующем: почему, в силу каких причин этот мир, такой сложный и многообразный, несмотря на присущие ему порой, казалось бы, непримиримые противоречия, существует как единое, неделимое целое? Решить эту проблему - значит заложить краеугольный камень космологии.

Обратившись к древнейшим пластам фольклора и мифологии, мы увидим, что мир, согласно ранним представлениям, создавался в яростном борении полярных стихий и сил, а упорядоченному космосу предшествовали хаос и ожесточенные схватки богов, героев и чудовищ. Более того, сама вселенная, прежде чем приобрести современный облик, не раз разрушалась и вновь возникала из небытия. Так говорят мифы.

Но, быть может, мыслители более поздних эпох при­шли к иным заключениям? Отнюдь. Ограничимся одним лишь примером. Из классической древности до нас дошло высказывание одного из наиболее оригинальных фило­софов Эллады - Гераклита Эфесского (VI век до нашей эры): «Следует знать, что война всеобща!» В этой фразе суть гераклитовой концепции. Под войной здесь пони­маются не только и не столько вооруженные столкнове­ния между людьми. Они лишь частный случай универ­сального закона: все сущее - плод борьбы, и сам мир есть вечное становление.

Стихийная диалектика вовсе не была достоянием ма­лой горстки мудрецов (кстати сказать, многие из афориз­мов того же Гераклита почерпнуты именно из фолькло­ра). Она органично присуща человеческому сознанию и в сложном преломлении отразилась в духовной культуре уже самых ранних эпох. И как же иначе! Ведь древние не могли не задумываться над тем, что само обращало на себя внимание. Они не могли не видеть, что все в мире соткано из противоположностей. Жизнь и смерть, расцвет и упадок, добро и зло, дружба и вражда... Как можно было не размышлять над этими и тысячами дру­гих противопоставлений, определяющих сущность лич­ности, общества и природы! Самая обыденная, повсе­дневная жизнь давала немало пищи для раздумий.

Утверждения о том, что главной и чуть ли не единст­венной основой мифотворчества были непонимание зако­нов природы и инстинктивный страх перед непостижимы­ми и грозными стихиями, низводят человека древности до уровня примитива. Сам же миф в таком случае ста­новится всего лишь плодом недоразумения. Более глу­бокий анализ позволяет обнаружить в мифах строгую, гармоничную систему взглядов и понятий, основанную на тонкой, если не сказать изысканной, логике. Безусловно, игнорировать аффект нельзя. И страх перед природой, и ее непонимание (вернее, иное, чем наше современное, пони­мание) играли свою роль. Но говорить, что тот или иной миф есть всего лишь наивная реакция на определенное явление окружающего мира, - значит незаслуженно от­казывать древним мыслителям в способности делать да­леко идущие обобщения.

Сопоставляя и анализируя окружающие явления и предметы, человек закономерно приходил к выводу о том, что если мир существует в ожесточенном внутреннем противоборстве и тем не менее не гибнет, распадаясь на составные элементы, то, значит, есть нечто такое, что удерживает его в постоянном устойчивом равновесии. В самом деле, если смерть не уничтожает окончательно живое, мировые воды не одерживают верха над теплом огня, а солнце не иссушает без остатка живительную влагу, значит, полярные космические начала имеют не­что общее между собой, значит, существует некая универсальная первооснова бытия, из которой некогда воз­никло все сущее и в которую все обратится вновь в кон­це времен. Разумеется, диалектика мифа не сводится к одному лишь признанию глубинного единства всего су­щего благодаря наличию вечной космической субстанции, порождающей все вещи этого мира. Мифологическая логика много сложнее, для снятия противоречий она ис­пользует разнообразные способы и приемы. И все же проблема исходного правещества, праматерии по праву была в глазах древних мифотворцев и мыслителей одной из важнейших и первостепенных.

В различных культурных традициях древности этот вопрос решался по-разному, и ответ на него облекался в форму разнообразных натурфилософских и мифологиче­ских концепций. В то же время при всех несовпадениях и отличиях между ними весьма много общего. Удиви­тельным образом в разных частях земного шара люди независимо друг от друга пришли не просто к сходным, но подчас к поразительно идентичным взглядам. Во мно­гих древних космологических системах в основе суще­ствования мира лежат одна или несколько стихий, один или несколько универсальных первоэлементов. Только этим совпадения в воззрениях разных народов вовсе не исчерпываются. Значительное сходство обнаруживается в качественных и количественных характеристиках сти­хий. Чаще всего их насчитывали четыре: огонь, воздух, земля и вода. Древние полагали, что именно из этих компонентов складывается вселенная, из них образованы все без исключения предметы и существа.

Выбор огня, воздуха, земли и воды в качестве на­чальных субстанций космоса современные исследовате­ли иногда объясняют тем, что люди издревле и повсе­местно обожествляли их, поклонялись им как могуще­ственным и первозданным силам и воплощениям приро­ды. И доля истины в таком объяснении есть: едва ли мы найдем религию, где перечисленные элементы не бы­ли бы объектом глубокого почитания или даже особого культа. Хорошо известны религиозные учения, краеуголь­ным камнем которых является поклонение Огню, Небу, Воде, Земле. Но в связи с этим закономерно встает во­прос: а чем же вызвано почитание этих стихий, почему им был придан столь универсальный, воистину космиче­ский характер? Только ли потому, что они играют важ­ную роль в жизни человека, обеспечивая его существо­вание?

Субстанции, претендующей на роль субстрата всего сущего, конечно же, следовало, по мысли древних, играть особую, главенствующую роль в жизни природы и человека. Но сводить проблему к одному утилитарному аспекту было бы упрощением. Очевидно, должны суще­ствовать и иные веские причины. Прежде всего, начало всех начал уже по определению вездесуще, оно зримо присутствует если не во всех, то, во всяком случае, в большинстве предметов и существ. Первооснова бытия должна ежечасно и ежеминутно обнаруживать себя в сотнях и тысячах разнообразных форм и явлений. Не­трудно понять, что четыре стихии - огонь, воздух, вода и земля - в достаточной мере удовлетворяют этому тре­бованию, и наши предки не случайно остановили на них свой выбор. Ведь, скажем, огонь - это не только костер, на котором жарят мясо, но и свет, тепло, осколок солнца, а вода - не просто жидкость, необходимая для посевов и повседневных нужд, но и удивительный феномен природы, имеющий громадное значение для всех проявлений жизни. Все живое содержит в себе в строго отмеренной пропорции огонь и воду, тепло и прохладную влагу. То же относится и ко всей природе в целом, немыслимой без взаимодействия света и мрака, тепла и холода, сухо­сти и влаги. Моря, реки, ручьи, дождь, солнце, молния, лесные пожары и засухи - все это не могло не пони­маться человеком древности как конкретные проявления космических начал, действующих во вселенной.

Важная особенность мировой субстанции состоит в том, что она, принимая множество всевозможных форм и обличий, сама по себе лишена какой бы то ни было формы. Мир полон разнородных и разнообразных вещей, резко отличных друг от друга. Но ничто не вечно, все преходяще, гибель одного дает жизнь другому, непохо­жему и даже противоположному. Этот вечный круговорот возможен только, если допустить, что первооснова, даю­щая форму, свойства и качества всему окружающему человека, сама лишена этих признаков, подобна некоему идеальному веществу без всяких конкретных характе­ристик. И мифологическая мысль, быть может, не вполне осознанно, делала это принципиально важное допущений. В самом деле, что служит отличительной особенностью огня и йоды как не именно такая аморфность? Они ли­шены определенной формы, запаха, вкуса, размеров, они абсолютно однородны по своему составу. Их можно ощу­тить, увидеть, услышать, но при этом нельзя сказать, каковы они, что собой представляют. Наконец, из них невозможно сделать ничего, кроме них самих. Пламя и влага всегда и при любых обстоятельствах тождественны самим себе, вечны и неуничтожимы, сами же в состояния погубить все.

Сейчас любой школьник знает, что вода - это простое соединение водорода с кислородом, разлагающееся при определенных условиях на составные элементы, а пла­мя - продукт горения, представляющего собой химический процесс, формулы которого хорошо известны. Древние же видели в огне и воде (а также в воздухе, земле и подобных им «элементах») нечто необычное, сверхъ­естественное, некое чистое космическое вещество в его первозданном виде. Соответственно они полагали, что именно эти мировые субстанции лежат в основе бытия вселенной. Современная наука, определяя понятие мате­рии, абстрагируется от ее частных качеств и уж, конеч­но, ни в коем случае не сводит ее к веществу. Древние мыслители чрезвычайно упрощали проблему, придавая субстанции наглядность и осязаемость. И, тем не менее, следует признать, что для своего времени такие взгляды знаменовали важный шаг в познании человеком окружающего мира, в систематизации и обобщении его важнейших закономерностей.

Можно сформу­лировать правило, по которому чем более утонченный умозрительный, философский характер носит картина мира, тем менее «осязаемые» стихии она выбирает в ка­честве основных. Если наиболее ранние греческие фило­софы отдают предпочтение воде и земле как первооснове бытия, то последующие поколения мыслителей переносят внимание па огонь, воздух, свет, эфир. И это понятно: философские принципы, для того чтобы стать универ­сальными, должны быть по возможности менее чувствен­ными, более духовными, идеальными. Подобная законо­мерность прослеживается и в религиозном мировоззре­нии. Не случайно в огромном числе мифов тело человека творится из земли и воды, а душа - из огня и воздуха.

Сходным образом мыслятся и сверхъестественные суще­ства: верховные боги, духи и ангелы бесплотны, имеют огненно-воздушную природу; злобные же демоны поме­щаются под землей и водой, они более «материальны», созданы из грязи, слизи, нечистот и других низменных, грубо чувственных компонентов.

Нетрудно заметить, что важнейшими из рассмотренных первоэлементов являются огонь и вода. Прочие стихии производны от них и в зависимости от своих физических свойств примыкают к одной из этих мировых первооснов. Противопоставление огня и>  воды обусловлено не столько, как может показаться на первый взгляд, тем, что они - природные  антагонисты, сколько разной степенью их субстанциональности. И это, в свою очередь, позволяет сделать следующее заключение: наи­более  архаичными следует считать те мифы, в которых в качестве исходной космической стихии фигурирует во­да. Среди космических стихий именно вода и земля дол­жны рассматриваться как наиболее древние и универсальные, ибо мифологическая картина мира хотя и пред­ставляет собой обобщение, тем не менее, полна конкрет­ности, складывается из максимально предметных и чувственно воспринимаемых образов.

Не надо, однако, думать, что, огонь, занимая видное место в натурфилософских концепциях, не играл особой роли в мифологии и религии. Значение его велико и многообразно. Нагляднее всего это проявляется в эсхатоло­гических мифах. Предания многих народов мира повест­вуют о том, что вселенной суждено погибнуть в пламени космического пожара. Уничтожение вселенной посредством огня означает не окончательную гибель, а всего лишь полное обновление одряхлевшего мира. Причиной мирового пожара считается одновременное появление на небосводе нескольких солнц. В этом сходство целого ряда мифов, распростра­ненных на огромных пространствах Восточного полуша­рия и повествующих о становлении космоса. Например, предание на­селяющих бассейн Амура нанайцев гласит, что два из трех солнц, сжигавших землю, были убиты богатырем Хадо. Нет необходимости связывать происхождение легенд этого типа с теми или иными астрономическими явления­ми. Перед нами - мифы о сотворении вселенной, о той начальной стадии ее существования, когда она еще на­ходилась в состоянии, близком к хаосу. Подтверждением мифологического происхождения этих легенд служат сре­ди прочего и характерные персонажи, убивающие светила и уменьшающие космический жар. Им приписываются многие другие подвиги на благо людей. В большинство случаев эти персонажи наделяются животными чертами, обычно птичьими. Иными словами, они относятся к разряду животных-демиургов и культурных геро­ев, творящих космос, точнее сказать, упорядочивающих его, поскольку наиболее архаичные космогонические ми­фы не знают творения как такового и повествуют преиму­щественно об улучшении уже существующего, но еще очень несовершенного мира. Подтверждением космогони­ческого характера сказаний о нескольких солнцах может служить нивхский вариант, где прямо говорится:

Эта земля вся изломалась, сгорела вся.
Люди погибли. Море только было.
Море все кипело. Тюлени и рыба умерли.
Людей нет, рыбы нет.
Потом из моря гора родилась.
Потом из моря земля родилась.
Под кочкой две синицы жили.

Далее рассказывается, как одна из синиц убила два лиш­них солнца и две луны и вновь возродила человече­ский род.

Космический жар, о котором говорят мифы, существенно отличается от сти­хии огня натурфилософских концепций. Прежде всего, в большинстве мифологических текстов мотив укрощения огня и сотворения из него пригодного для обитания мира фигурирует в неявном виде и вычленяется только ана­литическим путем (нивхский вариант - исключение из этого правила). Далее, чрезвычайно показательно то обстоятельство, что в отличие от огня и эфира, скажем Ге­раклита и Парменида, в мифах огненная стихия выступа­ет не как самостоятельная отвлеченная субстанция, но как сугубо материальная эманация конкретного физиче­ского объекта - солнца. Если древнегреческие философы считали солнце и звезды порождениями вселенского пла­мени, то в мифах, наоборот, небесные светила вызывают мировой пожар. Огонь, таким образом, мыслится не перво­причиной, а пусть и очень важным, по все-таки всего лишь следствием. В пользу этого говорит и то, что в наиболее древних пластах мифологии и фольклора огонь оказывается тесно связанным с антагонистичными ему стихиями - землей и водой. Более того, огонь нередко мыслится порождением во­ды.

Порождение космического огня мировыми водами следует расценивать не только как свидетельство его срав­нительно позднего включения в мифологический космогенез. Такое соотношение двух стихий обнаруживает еще один весьма примечательный аспект. Процесс творения, каким его рисуют мифы, можно рассматривать как своего рода краткий конспект всей последующей судьбы вселен­ной. В таком случае появление огня из вод символично и означает эволюцию грубого материального начала, выявление скрытой в нем идеальной сущности, составляю­щей, в соответствии с религиозно-мифологическим миро­воззрением, конечную цель бытия. Это объясняет, почему стихия огня, фигурируя как в космогонии, так и в эсха­тологии, особое значение приобретает все-таки в мифах о гибели вселенной. Претерпев множество трансформаций и исчерпав все свои внутренние возможности, космос достигает высшей, критической точки развития, а затем воспламеняется, чтобы испепелиться в пламени мирового пожара. Если огонь, служивший зримым воплощением бесплот­ного и духовного, часто ассоциировался с концом мира, то его начало закономерно связывалось, как правило, с водой.

2. Мировые воды

Роль воды в различных религиях, культах, ритуалах, мифах настолько грандиозна и всеобъемлюща, что любая попытка собрать воедино хотя бы основные, главные сви­детельства, пожалуй, заранее обречена на неудачу. Ника­кой перечень фактов такого рода не будет полным.

Вот что сказано в древнекитайском трактате «Гуань-цзы» (VII век до нашей эры): «Вода - это кровь и жиз­ненная энергия земли. Она циркулирует по своим ,,кро­вяным сосудам". Поэтому говорится: „Вода - это всеобъ­емлющий материал." Откуда мы знаем, что именно так обстоит дело? Отвечаем: вода мягкая и чистая, она может смыть с человека грязь. В этом проявляется ее гуман­ность. На вид вода темная, на деле прозрачная. В этом проявляется ее совершенство... Когда сосуд уже наполнен водой, нельзя будет больше добавлять. В этом проявляется ее справедливость. Вода постоянно течет, а останавлива­ется лишь там, где уже достигнута ровная поверхность. В этом проявляется ее честность. Люди стремятся к воз­вышению, только вода устремляется вниз. В этом прояв­ляется ее скромность. Скромность является местом пре­бывания дао и средством государя в управлении стра­ной». Характерно, что к неживой субстанции здесь при­лагаются моральные качества, представляющие высшие добродетели древнекитайской этики.

Далее Гуань Чжун (автор «Гуань-цзы») продолжает: «...именно вода является мерилом всех вещей, источником существования живых существ, основанием положитель­ного и отрицательного, успеха и неудачи. Поэтому она все наполняет и задерживается. Вода собирается и на небе, и на земле, содержится во всех вещах, живет внут­ри металлов и камней, сосредоточивается в живых сущест­вах. Поэтому говорится: „Вода - это чудо"... Из воды рождается и человек. Когда тончайшие ци* мужчины и женщины соединяются вместе, вода образует зародыш... Поэтому говорится: „Вода - это источник всех вещей, родоначальник всех живых существ. Она рождает пре­красные и безобразные, благородные и низкие, глупые и умные существа"».

То, что вода у Гуань Чжуна - не просто жидкость (пусть живительная и благодатная), а всеобщая субстан­ция, совершенно очевидно. И не случайно в самом начале приведенной цитаты она уподоблена крови. Это не просто метафора. Вселенная часто мыслилась как гигантское жи­вотное или человек. Поэтому сравнение воды с кровью имеет глубокий смысл: ее роль в космосе та же, что и крови в организме.

 Кровь же, по универсальным, обще­мировым религиозно-мифологическим представлениям, считалась воплощением души. Уже в библейской книге Бытия (гл. 9, ст. 3-5) бог, благословляя Ноя и его по­томство, возвещает: «Все движущееся, что живет, будет вам в пищу... только плоти с душею ее, с кровью ее, не ешьте; я взыщу и вашу кровь, в которой жизнь ваша...» В высшей степени почтительное отношение к крови - а с этим связаны и кровавые жертвоприношения - в свое время было присуще едва ли не всем народам мира. Культ ее существовал, например, у австралийских аборигенов, носителей одной из наиболее архаичных культур земного шара. Кровь не только использовали для утоления нестер­пимой жажды (австралиец вскрывал себе вену и жадно приникал к пей губами), но и, устраивая самим себе кровопускания (иногда до трех литров от одного человека за один раз), пили ее в большом количестве по самым различным ритуальным поводам; ею обильно окрашивали священные реликвии; молодые сильные мужчины поливали, обрызгивали, натирали своей кровью больных и ста­риков, чтобы придать им здоровья и молодости. Да что Библия, что австралийцы! Уже в погребениях древнекаменного века, имеющих возраст в несколько десятков ты­сяч лет, археологи обнаруживают человеческие останки, посыпанные красной охрой - «заместителем» крови.

___________________________
* Ци (букв. «воздух, дыхание») - ннаряду с Дао одно из важ­нейших философских понятий; наиболее важное из его многочис­ленных значений - материальная основа сущего.

* * *

Поскольку земля, по универсальным космогоническим представлениям, появилась из океана, совершенно естест­венным и очевидным считалось предположение, что она покоится па водах и окружена ими со всех сторон.

По алтайским поверьям, глубоко под землей, в нижнем мире, простирается мрачнее море из людских слез, именуемое Тойбодым, что значит Ненасытное. На самом его берегу, у слияния девяти рек, возвышается построенный из черной грязи дворец грозного Эрлика - беспощадного владыки смерти, болезней и всяческих несчастий. Через Тойбодым ведет мост из конского волоса, по которому души умерших попадают в царство Эрлика, откуда нет обратного пути. Если кто попытается бежать, то мост-волос рвется, и несчастный падает в подземное море, вновь приносящее его обратно. На берегу Тойбодыма живут охраняющие дворец Эрлика чудовища, чей облик отвратителен и страшен: у них зеленые бедра, белая грудь (здесь зеленый и белый - цвета разлагающегося мяса), а их пасти подобны большим лодкам.

Не столь насыщенная фантастическими деталя­ми, но также весьма слож­ная картина вселенной, где важная роль принад­лежит мировым водам, су­ществовала у кетов. Пред­ставление о ней можно получить по изображени­ям на шаманских бубнах, считавшихся чем-то вроде карты, которой шаман ру­ководствовался во время своих воображаемых путешествий в иные миры.

Рисунок 1.

Восполь­зуемся описанием одного из таких бубнов. Центральное положение в украшающей его композиции занимает нари­сованная красной охрой фигура человека с отходящими от головы пятью линиями с птичками на концах. Человек - это сам шаман, линии с птичками - его «мысли». Выше изображены солнце и луна, справа - лось, символизирующий созвездие Большой Медведицы, по которому кеты обычно ориентировались в пути. Внутренний круг - это граница мира. Внизу он разомкнут, что означает «дыру земли», служащую входом в преисподнюю. Наконец, на самой окраине обитаемой вселенной с двух сторон видны семь полуокружностей, представляющих собой семь мировых морей, которые кольцом охватывают мироздание. В шести из них водилась рыба, седьмое же считалось «тухлым» и безрыбным, ибо вода в нем слишком горяча.

Сходные представления характерны и для якутской мифологии: земля со всех сторон окружена морями. И это отнюдь не конкретные моря, а мифический изна­чальный океан. Якутские эпические сказания-олонхо го­ворят о земле, покоящейся на водах и окруженной ими:

С седалищем из тундряного моря,
С зависимостью от северного моря,
С окраинами из западного моря,
С краями из южного моря,
С ободком из восточного моря...

Особо якутские мифы выделяют лишь расположенное на крайнем западе Араат-море, в чьи величаво шумящие волны ежедневно погружается дневное светило.

Итак, у самых разных народов господствовало глу­бокое убеждение, что земля, на которой они живут, - это остров в океане. Мифологическая символика остро­ва весьма разнообразна, сложна и интересна, а самое главное - имеет прямое отношение к теме нашего разговора - архаичным представлениям о вселенной.

Потусторонний мир, где обитают предки, духи и сверхъестественные суще­ства, есть улучшенная (иногда ухудшенная) копия ми­ра живых людей. Он окружен водами, и чтобы попасть туда, нужно совершить опасное путешествие через кос­мический океан или мировую реку. Водное простран­ство, таким образом, мыслится магической границей между мирами, рубежом между бренным и вечным, жизнью, смертью и бессмертием.

Это важнейшее для всей мировой мифологии пред­ставление напрямую связано с космическим символиз­мом воды. Отправляясь в иной мир, человек покидает родной берег, вступает в мировые воды и качественно трансформируется: он утрачивает свою земную сущ­ность, его тело под воздействием изначального водного хаоса как бы распадается на составные элементы. Но уничтожение - оборотная сторона созидания. Попав на иной берег, человек освобождается от всего земного, изменчивого и преходящего, обретает новое, ранее не­ведомое и невозможное для него состояние, достигает неизменного, вечного и блаженного бытия, т. е. рожда­ется заново, и после этого вторичного рождения уже ни­когда не умирает. Так рассуждает мифологическое мыш­ление, и крайне характерно, что ключевое значение оно придает в этом процессе не чему-нибудь, а именно сти­хии воды.

Нельзя не сказать о хорошо известной по мифам многих народов мировой реке. Мировыми, т. е. не обычными, а косми­ческими, являются любые реки, моря или иные водные преграды, отделяющие живых от мертвых. Но в пер­вую очередь понятие «мировая» приложимо к мифиче­ской реке шаманских религий, в которых она играет роль не только рубежа, но и связующего звена между обособленными зонами мироздания. Особенно детально мировая река описывается в мифах народов Сибири. На­пример, эвенки верили в то, что существует особая ми­фическая река «энгдекит» (букв. «место запрета»), бе­рущая начало на небе, спускающаяся на землю и затем уходящая в нижний, подземный мир. Ее истоки распо­лагаются на востоке, устье же - на севере. Путь к ней знают только шаманы, и лежит он через мифические шаманские реки, берущие начало в водоворотах и ому­тах обычных земных рек. По «энгдекит» шаман мисти­ческим образом поднимается на небо и спускается под землю, чтобы вступить в общение с духами. Предания уверяют, что путешествовать по «энгдекит» трудно, ибо на ней имеются очень опасные пороги (семь или де­вять), благополучно миновать которые в состоянии лишь опытный, «сильный» шаман. «Слабый» же, если зайдет слишком далеко, погибает (так объясняли внезапную смерть шамана от нервного перенапряжения во время камлания). По родовой шаманской реке, а затем и по «энгдекит» отправляется в иной мир душа покойного в сопровождении шамана.

В соответствии с похоронной обрядностью другой сибирской народности, нганасан, умершего клали на нарты, нагруженные подарками, которые должны при­годиться ему в будущей жизни, в нарты запрягали оле­ней, и траурный поезд отправлялся к месту погребения. Там оленей убивали, ибо, только мертвые, они могут перевезти покойного в край предков. Далее инсцениро­валось путешествие умершего в иной мир. Кто-нибудь из родственников изображал покойного, едущего на пар­те, в которую запряжены мертвые олени. Прибыв к ми­фической реке, замещающий покойного восклицал: «Ой, переплывет ли мой передовой (олень) через воду бо­лезней!» Другое наименование этого мистического рубе­жа - «бодырбу колоптубы», т. е. «вода, подобная рыбь­ему клею мертвых». Переправившись через нее, мерт­вый как бы отмывается от всего, что связывает его с прежней жизнью. На берегу находится селение, где жи­вут его умершие родственники. Они опознают вновь прибывшего по тамге на его олене и режут своего но­вого товарища пополам, при этом «грязная» земная по­ловина бросается назад в реку. Из живых людей такое путешествие в потусторонний мир может совершить, ос­тавшись невредимым, только «сильный» шаман. Вот фрагмент из рассказа нганасанского шамана: «Пришел я в нижнюю землю. Большая, очень быстрая река сей­час передо мной. Старик шаман стоит перед этой рекой на берегу, не может через нее перейти. Я бросился в воду и перешел на другую сторону реки».

Символизм мировых вод как рубежа между живыми и мертвыми помогает понять, почему столь часто у мно­гих народов практиковались захоронения в лодке. Ведь именно с ее помощью покойник достигает иного мира. Особой популярностью такой способ погребения пользо­вался в Африке, Юго-Восточной Азии, Северной Аме­рике, Сибири.

Нет ничего удивительного и в том, что лодка часто воспринималась как живое одушевленное существо. На­пример, живущие на Амуре нивхи различали свои су­денышки даже по полу: быстроходная долбленка счи­талась у них мужской, более же медленная дощатая лодка - женской. Еще чаще лодкам или судам прида­вался облик того или иного животного; их нос и корма оформлялись в виде головы и хвоста птицы, коня, дра­кона, змеи, черепахи, а также многих других, нередко фантастических, существ. В чем причина этого?

По древним широко распространенным мифологиче­ским воззрениям, переправа через космические воды свя­зана с потерей человеческой сущности. А это значит, что, вступив в воды смерти, человек уподобляется жи­вотному. По мере трансформации этих представлений переправа в страну мертвых в облике животного сме­нилась переправой на животном, а затем на лодке, на которую и были перенесены зооморфные черты. В древ­ности между сакральным и обыденным часто не суще­ствовало резкой грани, и потому многим бытовым пред­метам нередко приписывалось религиозно-мифологиче­ское значение. В данном случае мореходы, люди в силу опасного характера своей профессии особо суеверные, сохранили в декоре судов древнюю, космическую по су­ти, символику.

Итак, нам приоткрылась еще одна сторона проблемы: вступить в космические воды - значит не просто уме­реть, но преобразиться из человека в зверя, вернуться в изначальное состояние - ведь, согласно тотемическим верованиям большинства народов, именно животные - предки человека.

Следует помнить, что представления древних о жизни и смерти качественно отличаются от современных. Смерть мыслилась ими не как окончательное уничтоже­ние, а всего лишь как переход в иную форму суще­ствования. Но и это не все. Жизнь и смерть рассмат­ривались не просто как антагонисты, хотя и дополняю­щие друг друга. Они, по мысли древних, теснейшим об­разом связаны между собой: жизнь порождает смерть, а смерть - жизнь. И то, и другое - лишь разные сто­роны единого круговорота бытия. Умереть - значит ро­диться вновь. Посмотрим, какова же  роль  мировых вод в этом извечном процессе, не имеющем начала и конца.

Прежде всего, вспомним некоторые сказочные сю­жеты, имеющие общемировое распространение. Герой отправляется на поиски суженой. Проделав дальний и трудный путь, он оказывается у реки или моря. Здесь его подстерегает главное препятствие - ужасный змей или иное чудовище. В единоборстве герой побеждает его и верхом па коне - или иным образом, иногда верхом на побежденном им чудовище - перемахивает через водную преграду. На том берегу лежит иное царство, где его ждет невеста, руки которой он после ряда ис­пытаний добивается. По такой примерно схеме построе­но множество сказок и эпических произведений. А вот другой типичный сюжет. Царевич (часто - просто охот­ник) прячется на берегу реки, озера или моря. Приле­тают лебеди (или другие птицы), сбрасывают перья и становятся прекрасными девушками. Царевич прячет шкурку одной из них, и она становится его женой. Как и первый, данный сюжет с различными модификация­ми также распространен едва ли не по всему миру. В чем их существо?

Обратим внимание на то, что, во-первых, будущая жена героя живет «за морем», а во-вторых, часто име­ет облик животного (лебеди, лягушки, тигрицы, волчи­цы и т. п.). Став законной супругой, она приобретает человеческое обличье. Объясняется это довольно просто. По законам родового общества, муж и жена обязательно должны принадлежать к разным родам (так называе­мое правило экзогамии). Свой род всегда мыслится воплощением всего только положительного, иной же - все­го отрицательного. Отсюда - нечеловеческая, животная ипостась невесты (в еще более древних сюжетах, не­сущих черты матриархальной идеологии, звериный об­лик имел жених). Кроме того, иной род со своими обы­чаями и культурой часто отождествлялся с потусторон­ним миром. Отсюда - мотив водной преграды, отделяю­щей «этот» мир от «того». Переправившись через псе те же космические воды с того света к «настоящим людям», невеста сбрасывает звериную шкуру и стано­вится человеком в полном смысле этого слова.

Поскольку брачный союз осмысляется в мифе как космическое единение противоположных миров, логично ожидать, что и его результат, т. е. рождение нового человека, также должен быть связан с символикой космо­са, в частности с мировыми водами, чья роль в архаич­ной картине мира столь универсальна. Число мифов, в которых рождение героя так или иначе связано с водой и первозданным океаном, и в самом деле велико. Мы коснемся лишь одно­го фольклорно-мифологического сюжета, распространенного по всему земному шару. Речь идет о так называе­мом «мотиве Моисея». Это, условное обозначение, при­меняемое фольклористами в классификациях сказок и легенд, обязано своим происхождением Библии.

В первой главе книги Исход рассказывается следую­щая история. Древнееврейский народ, живший в Египте, чрезвычайно усилился. Опасаясь дальнейшего роста его могущества, фараон отдал приказ бросать в воду всех новорожденных еврейских младенцев. Одного из них мать положила в тростниковую корзину и пустила по Пилу. Нашедшая и усыновившая ребенка дочь фараона нарекла его Моисеем. В дальнейшем Моисей сделал бле­стящую, если можно так выразиться, карьеру. По ветхозаветной традиции, он считается славнейшим из предво­дителей древних евреев, мудрейшим из людей, величай­шим из пророков, беседовавшим с богом «лицом к лицу». Он вывел свой народ из Египта, он дал ему законы, мо­раль, религию, наконец, он привел соотечественников к «земле обетованной».

Очень древен хеттский миф, рассказывающий о том, как царица города Канеса, родив в один год тридцать сыновей, заключила их в горшки с нечистотами и броси­ла и реку. Течение принесло детей в страну Цальпу, бо­ги которой воспитали их. В китайском историческом со­чинении «Хоу Хань гну» (V век) приводится - легенда о первом царе древнего народа елан: Некая женщина купалась в реке Дуншуй, мимо проплывал, большой бам­бук; услышав раздававшийся из него голос, она разру­била бамбук и на]ила в нем ребенка, ставшего потом первым ела неким царем, получившим фамилию Чжу (Бамбук). Близкая по смыслу легенда о происхождении первого жреца, почитаемого оракула Нечунг записа­на в Тибете. По корейскому мифу, предок славного рода Сок ребенком приплыл из-за моря в деревянном ящике, поставленном в лодке. Таким же образом, согласно мон­гольскому преданию, появился в этом мире Чингисхан. Один из мифических предков якутов, герой Эр-Соготох, приплыл на дереве с верховьев Лены. Схожие мифы из­вестны на Чукотке, в Японии, на островах Мияко, в Но­вой Зеландии и во многих других местах земного шара. Тот же мотив мы встречаем как в средневековом евро­пейском эпосе (например, англо-саксонском «Беовульфе»), так и во многих волшебных сказках (вспомним хотя бы «Сказку о царе Салтане» А. С. Пушкина, пред­ставляющую собой обработку народного сюжета).

Коли внимательно проанализировать перечисленные выше мифы, то нетрудно выделить уже знакомые детали. Перед нами все тот же океан, море или река, которые преодолевает будущий царь или герой. Но, спрашивает­ся, для чего он это делает? Мифы дают однозначный от­вет: для того, чтобы стать царем или героем. В море опускают ящик с обычным заурядным младенцем или даже более того - с ребенком в вонючих нечистотах, как в хеттском мифе, а извлекают уже царя! В буквальном смысле - «из грязи да в князи!». Суть сюжетов в том, что ребенок подвергается символическому умерщвлению, но после этого воскресает и не просто воскреса­ет, а возрождается в ином, более высоком социальном статусе.

Вторичное рождение означает смерть физического низменного начала и выявление сверхъестественной, божественной сущности. И еще одна характерная и тоже уже знакомая деталь. В русской народной сказке Баба-Яга превращает новорожденного царевича в волчонка, и отец в ужасе велит бросить его в воду. В «Сказке о царе Салтане» завистницы лгут царю, будто царица родила «неведому зверушку». Смысл всех подобных рассказов в том, что, попав в мировые воды, умерев в них, а затем родившись вновь, чудище, неведомый зверь становится сказочным принцем. Речь, таким образом, идет не о чем ином, как о сотворении из первозданного водного хаоса человека. И это закономер­но: согласно мифам, человек и космос едины, целиком повторяют друг друга. Как человек, так и сама вселен­ная возникают, гибнут и вновь возрождаются из вечных, вездесущих и всепорождающих мировых вод.

3. Земля в облике животного

В данном случае фольклор сохранил следы одной из древнейших картин мироздания, когда-либо созданной человечеством. Имеется в виду чрезвычайно архаичная концепция, отождествлявшая часть вселенной или всю ее целиком с каким-либо животным.

Для лучшего уяснения сути проблемы следует напом­нить, что в древности отношение человека к животным, да и ко всей окружающей его природе, было совершен­но иным, нежели сейчас. Современный человек с детства привыкает делить природу на живую и неживую, а зверей считать «братьями меньшими». Наши же далекие предки мыслили прямо противоположным образом. В их понимании, ничего мертвого в мире нет и быть не мо­жет: все, что окружает человека, - деревья, камни, реки, всевозможные предметы и явления - все полно жизни, наделено волей, разумом, чувствами. Все сущее одухотворено. И конечно, в первую очередь подобные аними­стические представления распространялись на животных. Люди не просто наделяли их человеческими качествами, но ставили их выше себя, приписывая им особое могуще­ство и сверхъестественные свойства. Поэтому вполне за­кономерно, что, окруженные религиозным почитанием, звери занимали важное место в мировоззрении людей прошлого и соответственно не могли не играть первосте­пенной роли в их взглядах на вселенную.

* * *

Еще шире распространены легенды, по которым опо­ра мироздания представлялась в облике одной или не­скольких гигантских рыб, плавающих в мировых водах. По бурятскому мифу, создавая вселенную, Мать-Божест­во, сама собой зародившаяся у основания золотой ивы, сотворила из морских пучин могучую рыбу - Кита и во­друзила на ее спину землю. В других бурятских леген­дах порода рыбы не уточняется, упор делается только на ее колоссальных размерах. В эпических сказаниях дру­гого сибирского парода, якутов, также упоминаются ми­фические «железные рыбы подземных морей», несущие на себе мироздание.

В алтайском героическом сказании «Маадай-Кара» поется:

У схождении земли и неба,
У устья семидесяти рек,
В заливе Тойбодыма,
На девяностоаршинной глубине
Живут два одинаковых кита,
поддерживающих землю.

Легенды уточняют, что отверстые пасти этих фантасти­ческих чудовищ верхней губой касаются неба, а ниж­ней - земли. Одно из них испускает холод, порождая осень и зиму; второе - тепло, вызывающее приход весны и лета. По другому алтайскому поверью, добрый дух Ульгень, сотворивший вселенную, утвердил ее на трех рыбах, именуемых «кер-балык». Одна из них располага­ется в центре земли, и две - по бокам от нее. Централь­ная рыба - самая главная, головой она обращена к севе­ру, а под жабры зацеплена крюком на аркане, конец которого закреплен на небесах. За тем, чтобы все было в порядке, следит богатырь Мангды Шире: стоит ему осла­бить аркан, как земля, накренившись к северу, может превратиться в болото или даже вообще утонуть в вод­ной пучине. На шаманских бубнах, представляющих со­бой схематичное изображение вселенной, «кер-балык» рисуются среди персонажей нижнего мира.

Согласно преданиям эвенков, под крайней землей нижнего мира находится подземное море, по которому плавают четыре огромные мифические рыбы - две щуки и два окуня. На их-то спины и опирается земля. В мор­довской мифологии бог Нишке, сотворивший космос, пустил в мировой океан трех могучих рыб, которые и поддерживают мироздание. В фольклоре эскимосов фигу­рирует огромный кит, лежащий посреди моря и прилип­ший ко дну; считается, что именно он рождает всех ки­тов. Но всей видимости, и здесь перед нами отзвук представления о ките - опоре земли.

На вопрос, почему именно рыба столь часто выступа­ет в роли опоры, несущей на себе громаду вселенной, от­ветить нетрудно: ведь земля, по мифологическим представлениям, плава­ет на воде. Кроме рыбы в той же функции часто высту­пают и другие животные, также тесно связанные с во­дой, - черепаха, лягушка, змея. Несмотря на свою, каза­лось бы, внешнюю непритязательность, в глазах древних мифотворцев они были существами особыми, вполне дос­тойными того, чтобы занять почетное место в системе мироздания.

Черепахи, лягушки и змеи по своему образу жиз­ни - создания водно-земные. Любимые места их обита­ния - водоемы, заболоченные впадины и низины, щели меж камней и подземные норы. Защитная маскировочная окраска придает им внешнее сходство с болотной кочкой, побуревшим от солнца камнем или трещиной в рассох­шейся земле. Человеку прошлого все это казалось не­случайным, он усматривал здесь скрытый смысл. По его мнению, столь близкое подобие этих животных земле вы­звано тем, что они являются ее прямым порождением. Если все прочие существа рождаются обычным образом, то создания, называемые исследователями-мифологами хтоническими (от греч. «хтон» - «земля»), появляются на свет прямо из почвы, увлажненной оплодотворяющим дождем. Еще Плутарх был уверен в том, что лягушки и мыши сами собой рождаются из морского ила. С этим стоит сравнить и одно любопытное свидетельство русско­го языка: слова «земля» и «змея» не только сходны между собой, но, по мнению филологов, происходят от обще­го корня.

Главное свойство земли, имевшее в глазах древнего человека первостепенное значение,- это плодородие. Не­ведомая чудесная сила, ежегодно производящая злаки и растения и дающая тем самым пропитание людям и зве­рям, не могла не вызывать в религиозном сознании почтительнейшего к себе отношения. Появление из мертвой почвы живых ростков казалось загадкой, тайной, чем-то сверхъестественным. Параллельно с обожествлением пло­доносящей почвы формировался и культ животных, счи­тавшихся ее воплощениями и символами. Все качества земли в равной степени приписывались и им. Так и по­лучилось, что хтонические создания - лягушки, черепа­хи, змеи и им подобные - вопреки своей ничтожной роли в жизни человека в мифологии приобрели значение совершенно особое, если не сказать выдающееся. Земное плодородие, вполне понятно, немыслимо бел животворящей влаги. И мифы ставят хтонических су­ществ в самую тесную связь с водой. В частности, ля­гушка выступает в роли повелительницы мировых вод.

Дальше - больше. Хтонические создания стали считаться покровителями не только урожая, по и плодо­витости вообще. К ним обращались с мольбами о размно­жении стад и даже о ниспослании сына или дочери. Им приписывалась особая жизненная сила: считалось, что змеи, лягушки и черепахи отличаются чрезвычайным долголетием и едва ли не владеют секретом бессмертия. До нас дошло множество древних рецептов и псевдомедицинских предписаний для изготовления пилюль бес­смертия и эликсиров жизни с использованием сушеных, вареных, толченых и приготовленных иными способами змей, черепах, лягушек. Полагая, что этим созданиям ве­домы все тайны земли, человек наделял их способностью открывать спрятанные клады, свободно сообщаться с под­земным миром. Это придавало им наряду с положитель­ными и отрицательные свойства - нередко черепах, лягу­шек, змей считали пособниками колдунов и враждебных человеку потусторонних сил.

Все сказанное имеет самое прямое отношение к арха­ичным представлениям о мироздании, ибо объясняет роль и место «земнородных» тварей в мифологической карти­не мира. С этой точки зрения интересен тибетский риту­альный нож-амулет, символизирующий вселенную: его широкое двузубое лезвие украшено изображениями моря, вздымающихся из него гор, а также облаков, звезд и све­тил. Рукоятке же ножа, означающей опору вселенной придан облик окрашенной в красный цвет распластанной лягушки, головой подпирающей мировые воды.

Истоки этого образа следует искать в буддийской ми­фологии. По одной из легенд, божество Манджушри, об­ратившись в огромную лягушку, легло на спину и на своем животе утвердило им же созданную землю. Вместе с буддизмом подобные предания проникли в Тибет, а от­туда - ив Южную Сибирь. Вот одно из них, записанное в прошлом веке в Туве: «Земля лежит на Алан-мелекеэ (т. е. на лягушке Алан). Когда лягушка пошевелится, пожалуй, и земля упадет. Однажды она пошевелилась: Улу-Далай (Великое море) заволновалось, как будто за­кипело, и вышло из берегов. Один только старик предви­дел это обстоятельство и выстроил плот, окованный железом, сел в него с немногими людьми и запасом и тем спасся. Этот плот и теперь стоит на высокой тайге (поросшая лесом гора), на которой некогда остано­вился. Все остальные люди и животные погибли».

Близкие по смыслу легенды известны и живущим в Забайкалье эвенкам. Здесь творцом земли изображается уже сама лягушка. Именно она вынесла в лапах землю из-под воды, по злое божество выстрелом из лука убило ее. Лягушка перевернулась кверху брюхом и с тех пор лапами поддерживает землю, окруженную со всех сторон водой. В качестве символа земли изображение лягушки использовалось как подвеска к костюмам эвенкийских шаманов. Наряду с этим у эвенков существовало пред­ставление о четырехугольной земле, поддерживаемой че­тырьмя лягушками, черепахами или особыми под­порками.

Известно несколько вариантов предания, повторяюще­го приведенные выше буддийские легенды о космической лягушке с той лишь разницей, что вместо нее выступает чудесная Золотая черепаха. Но есть и весьма отличные, своеобразные сказания. Таков, к примеру, монгольский миф о миротворении. Некая черепаха двигалась в направлении с севера на юг. Шедший навстречу богатырь выстрелил в нее. Выпущенная из лука стрела, поразив черепаху, застряла в ее теле, а сама она перевернулась на спину и умерла. Из оперенья стрелы, торчавшего с левой стороны черепашьего панцыря, образовался лес, а то место, откуда высовывался наконечник, люди позд­нее назвали железной стороной. Из умиравшей черепахи полилась жидкость, ставшая морем, - то была северная сторона. Из пасти же черепахи вырывалось пламя, и по­тому се голову назвали южной стороной. В лапах живот­ного были зажаты кусочки земли, образовавшие почву со всем произрастающим на ней. Таково, согласно мифу, происхождение земли и сторон света.

Сходные представления известны и тувинцам. У них хозяином нижнего мира считался хищный, ленивый и малоподвижный зверь на четырех лапах - Мелхи, кото­рый обитал в самом центре подземного океана в окруже­нии рыб и морских животных. Он обладал исполинской силой и держал на своей спине землю. О том, что перед нами именно космическая черепаха, говорит имя этого фантастического существа: «мелхи» в языках монголь­ской группы означает «черепаха».

Представления о земле в облике животного хорошо известны живущим па Дальнем Востоке орочам. По просьбе этнографов один из орочских стариков, знаток преданий и обычаев, нарисовал схематичную карту вселенной.

Рисунок 2

На ней континент Евразия представлен в об­разе восьминогого, безрогого лося с пышными усами. Головой он ориентирован на юг. Спинной хребет живот­ного - горная цепь с девятью вершинами. Этими горами земля делится на две половины - восточную и западную; на востоке живут сами орочи, их родственники и соседи, западную же часть занимают русские и все прочие на­роды. На голове лося (т. е. на юге) помещается Китай. Бросающуюся в глаза неравномерность в распределении населения (на долю малочисленных орочей приходится «половина земли» - столько же, сколько на все осталь­ное человечество) информатор объяснял так: некогда орочей было столь много, что лебеди, пролетавшие над их становищами, чернели от дыма множества костров.

В соответствии с таким пониманием устройства мира, земные леса рассматривались как шерсть космического лося, животные - как паразиты на его теле, а птицы - как вьющиеся над ним комары. Уставая от длительной неподвижности, лось время от времени переступает с но­ги на ногу, вызывая землетрясения. Но только этим кар­тина вселенной в облике зверя не исчерпывается. Ниже лося, образующего своим телом землю, помещается еще один лось, в точности подобный первому. Это - нижний, загробный мир, во всем повторяющий мир живых, но с той лишь разницей, что там все наоборот. Орочи были наслышаны и о других краях, и это нашло отражение на описываемой картине, где западнее материка-лося изобра­жен еще один континент в виде фантастического драко­на с жалом, усами, на восьми ногах и с горным хребтом на спине. По определению старика-ороча, рисовавшего карту, это - «однако, Америка». К востоку от родины орочей располагается хорошо знакомый им остров Сахалин, которому также придан облик животного, на этот раз - большого лосося, раскрашенного наполовину в си­ний, наполовину в красный цвет.

С течением времени древняя зооморфная модель мира все более и более отходила на задний план, теснимая иными космологическими концепциями. В виде пережит­ков она сохранилась лишь в наиболее архаичных мифо­логических системах. Религиозно-морфологическое миро­воззрение крайне консервативно: даже много времени спустя после исчезновения того или иного понятия его отзвуки долго еще дают о себе знать. Что касается пред­ставлений о вселенной в облике животного, то они пре­терпели трансформацию и в несколько ином, более слож­ном виде отчетливо прослеживаются в мифологии и фольклоре многих народов.

Взять хотя бы универсальные представления о мировом древе или мировой горе, располагающихся в центре мира и являющихся его уменьшенной копией (подробнее речь о них пойдет ниже). В мифах они обычно фигу­рируют в сочетании с животными, в подборе и распреде­лении которых есть свои закономерности. В корнях дерева или у подножия горы, как правило, помещаются существа, символизирующие землю, влагу, мрак, зло. Это главным образом уже знакомые нам в такой роли лягуш­ки, черепахи, змеи. На вершине же «столпа вселенной» восседает какая-либо из птиц, чаще других - царь пер­натых - орел, отождествляемый с небом, солнцем, светом, добром. Небесные птицы и «земнородные» твари олицет­воряют разные космические уровни вселенной, ее по­люсы.

Очень часто мифы рассказывают о вражде между птицей и змеей. Так, в бурятском эпическом сказании «Аламжи Мергеи» повествуется о том, как живущий на космической золотой осине орел много лет бьется «со змием вредным, со змием ядовитым, двадцатитрехголовым», постоянно пытающимся пожрать орлят.

Рисуя землю в об­лике мировой черепахи, змеи, лося или же какого-либо фантастического создания, древний человек был вполне уверен в том, что так оно и есть в действительности, что почва под его ногами, в самом деле, шкура и плоть кос­мической твари, а детали рельефа воспроизводят конту­ры его тела. Основанием для такой уверенности служили сугубая непосредственность мировосприятия и характер­ный для первобытного мышления синкретизм. В более же сложных и поздних концепциях фигуры животных, об­разующих картину мира, утрачивают первоначальное буквальное значение, превращаясь в отвлеченные образы, не столько воплощающие, сколько символизирующие со­ставные части космоса.

Кроме того, нельзя не сказать и еще об одной важ­ной особенности, присущей ранним представлениям о все­ленной в облике животного. Заключается она прежде все­го в их ограниченности, если не сказать бедности. С животным в первую очередь отождествляются лишь земля и то, что непосредственно с нею связано,- низины, возвышенности, горы, озера, леса. Далее этого масштабы зооморфного космоса, как правило, не простираются. И это вполне закономерно. Прежде чем направить мысль на создание всеобъемлющих космологических построений, люди долгое время пребывали в уверенности, что их ма­ленький мирок, ограниченный относительно небольшой территорией, и есть весь мир. А потому главное внимание обращали в первую очередь па окружающий их конкрет­ный ландшафт, приписывая ему космические характери­стики. Поскольку же важнейшую роль в архаичном ми­ровоззрении играли животные, первобытной вселенной придавался именно их облик. Потребовалось много вре­мени для того, чтобы человек осознал свою независимость от животного царства и возвысился над ним. Воззрения на мир как тело огромного зверя постепенно исчезали, а на смену им приходили иные, более утонченные космо­логические концепции.

Наряду с птицами и хтоническими тварями, символи­зирующими противоборствующие части космоса, в зоо­морфной картине мира очень часто фигурируют и иные, самые разнообразные животные, занимающие среднюю позицию между полярными началами вселенной. Порой в такую систему оказывается включенным и сам человек.

4. По образу и подобию

Одна из закономерностей развития религиозно-мифо­логического мировоззрения состоит в его постепенной антропоморфизации. Если взглянуть на древнейшие из дошедших до нас памятников духовной культуры челове­чества - наскальные гравюры и пещерную живопись эпохи верхнего палеолита, мы увидим, что редкие и, как правило, невыразительные изображения людей теряются среди впечатляющих, выполненных с незаурядным ма­стерством фигур мамонтов, лошадей, бизонов. То же са­мое отчетливо прослеживается и в мифологии. Главные персонажи наиболее архаичных мифов - звери, человек же занимает подчиненное по отношению к ним положе­ние. На поздних же этапах развития религии картина прямо противоположная. Некогда обожествлявшиеся жи­вотные отходят на задний план, вытесняются антропо­морфными персонажами, лишь отдельные, пережиточный следы напоминают об их былом значении.

В полной мере это относится и к интересующим нас представлениям о мире. В результате долгой и сложной эволюции мифологическая вселенная в образе животного уступает место антропоморфному космосу. Человеческий облик обретают не только боги и духи, но и все мироздание в целом. Речь идет о чрезвычайно популярном в свое время космологическом представлении, согласно которому вселенная есть не что иное, как космически громадное человеческое тело. Крайне характерное для архаичного сознания стремление одушевлять и очелове­чивать природу нашло в этой концепции логическое за­вершение: вселенная не просто наделяется теми или иными человеческими качествами, по прямо уподобляется самому человеку. Древние создавали «но своему образу и подобию» не только богов и олицетворения сил природы, но тем же канонам они «конструировали» и само мироздание, представлявшееся им единым организмом, столь же целостным, как и «венец творения» - человек.

Подобные воззрения на вселенную в известной мере отражают попытки мифологического сознания соединить разрозненные, а порой полярные качества и характеристики космоса, представив его в виде наглядного, чувственно воспринимаемого образа. Концепция тождества мироздания человеческому телу, безусловно, моложе зооморфной модели мира, но тем не менее ее история насчитывает не одну тысячу лет. За долгое время своего существования, постепенно развиваясь, она трансформировалась в многочисленные причудливые предрассудки и суеверия, в ряде случаев стала основой для разного рода псевдонаучных спекуляции.

В весьма полном виде представления о вселенной как огромном человеческом теле зафиксированы в прошлом у сахалинских нивхов. Известный советский этнограф Л. Я. Штернберг, еще в конце прошлого века изучавший культуру этого народа, писал, что по-нивхски вселенная и «личный человекоподобный бог» обозначаются одним и тем же словом. «Свой родной остров, - сообщает Л. Я. Штернберг, - гиляк называет „миф" (земля). Это живое божественное существо, «голова» которого (мыс Марии) и «подбородок» Пытыкры упираются в Охот­ское море, а «ноги» - дна полуострова и Корсаковском округе, упирающиеся в пролив Лаперуза». Любознатель­ному этнографу довелось однажды перевалить через «подбородок» земли и наблюдать, как его спутники-нивхи с благоговением приносили жертвы его божеству. А в 1894 году Л. Я. Штернберг побывал и на самой «го­лове» вселенной. Вот как он описывает это событие. «С большими затруднениями, почти без провизии и при­пасов, с одним куском кирпичного чая и сухарями, до­брался я до „головы" земли. Когда я неожиданно сооб­щил моим спутникам, что решил взобраться на вершину „головы", чтобы собрать там растения и отбивать камни, моими спутниками овладела паника. Они заклинали меня отказаться от моего „безумного" намерения, которое должно было повести за собой нашу общую гибель». Главная беда, по мнению нивхов, заключалась в отсут­ствии у слишком любопытного путешественника чего-либо, что можно было бы принести в жертву божеству. Проблему решили случайно завалявшиеся в кармане ле­денцы. Ими и пришлось задобрить требовательного бога. Спустившись с «головы» земли, исследователь, дабы ус­покоить своих спутников, так и не отважившихся соста­вить ему компанию, вынужден был присочинить, сказав, что принес жертву и обратился к богу «головы» с почти­тельным словом. Все были вполне удовлетворены.

Огромное число свидетельств бук­вального очеловечивания вселенной сохранилось в фольк­лоре и языке разных народов. Относятся они опять-таки в первую очередь к земле. И это понятно, ведь прямой предшественницей подобных воззрений была концепция зооморфной вселенной, как правило, ограниченной имен­но конкретным реальным ландшафтом. Так, древние гре­ки называли землю-мать «широкогрудой». В алтайском предании долина поэтически именуется «подмышкой го­лубой горы». В бурятском эпосе, когда грозный герой скачет па своем чудесном коне, «тело земли» в страхе содрогается. По шорскому поверью, осенью «уши гор» лучше слышат. В якутской легенде описывается сказоч­ный дворец, располагающийся на «высокой хребтине» земли, на ее «вздымающейся груди», на ее «широком за­тылке». Немалое значение в архаичной мифологии имеет и земная пасть, пожирающая мертвых. Нганасаны говорили о покойниках: «Мы умер­ших в рот Моу-нямы (матери-земли) кладем». В то же время земля рассматривалась и как всепорождающее ло­но, производящее все живое, как материнская утроба, принимающая мертвое тело, чтобы упокоить его в себе, а через какое-то время вновь вернуть к жизни в новом обличье. Именно этим объясняется то, что многие наро­ды хоронили покойников на боку и в скрюченной позе, имитирующей положение зародыша во чреве матери.

Совершенно особую роль мифы приписывают пупу. Вызвано это, конечно же, тем, что через пуповину ребе­нок связан с матерью, и в силу этого данный орган име­ет первостепенное значение. Особая роль пупа в мифо­логии обусловлена и тем, что он располагается посереди­не живота, а понятие центра едва ли не во всех религиях и мифологиях чрезвычайно значимо и даже священно.

В якутских эпических сказаниях описывается «бли­стательный пуп земли», помещающийся в «серебряной середине» мира, на особом медном возвышении, в месте, где никогда не бывает никаких горестей. «Триждыострый» пуп земли фигурирует и в алтайских мифах, со­гласно которым он находится в центре мировой горы Сумеру, из него растет чудесный железный тополь, макуш­кой достигающий неба. Кеты когда-то верили, что пупу земли соответствует пуп неба - Полярная звезда. Его считали живым женским существом и в случае болезни приносили ему в жертву черную собаку.

* * *

В отличие от великих богов, связанных преимущественно с небом, живущие в преисподней демоны имеют другую отличительную особенность. В одном из эпизодов романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» ведьма Гелла натирает дымящейся мазью больное колено Воланда - падшего ангела, или, попросту, дьявола. Эта деталь от­нюдь не случайна. По средневековым представлениям, черти хромые (вспомним хотя бы хромого беса из одно­именного романа Лесажа). Точно так же в русских сказках бесы часто беспятые. Липовая нога и у медведя, замещающего в русской мифологии лешего. Наконец, у знакомой всем с детства Бабы Яги, в которой последо­ватели видят древнеславянскую богиню смерти, одна из ног костяная. Русской Бабе Яге соответствует античная Эмпуса - женский демон подземного царства с медной ногой. Хромыми представляли себе злых духов нижнего мира сибирские эвенки. В якутском фольклоре чудовища «абаасы» нередко изображаются одноногими.

Ненормальные нижние конечности приписываются не только чертям и демонам, но и многим другим мифологи­ческим персонажам, о которых сообщается, что они рож­дены землей. В преданиях американских индейцев такие герои всегда отмечены какой-либо аномалией («раненая нога», «окровавленная нога»). То же говорится о ми­фическом древнекитайском императоре Юе, чей образ тесно связан с хтонической стихией. Мифы сообщают, что у него была сухотка, и он волочил одну ногу. В подража­ние Юю китайские шаманы во время обрядов ходили особым, прихрамывающим «юевым шагом». Мифологически с землей связан и былинный богатырь Илья Муромец (по одной из былин, умирая, он обращается в ка­мень), поэтому неудивительно, что и у него с ногами не все в порядке: прежде чем стать могучим воином, он «сиднем просидел» тридцать три года. Вспомним и древнегреческого подземного кузнеца Гефеста, которого Гесиод называет «хромец обеногий». По преданию, он охромел после того, как его отец Зевс, раздраженный уродливостью нелюбимого сына, сбросил его с Олимпа. Многие народы мира были уверены, что кузнецы якшаются с чертом. Поэтому аналогичный образ хромого кузнеца встречается не только у греков, но и, например, в фольклоре народов Средней и Центральной Азии.

Поскольку концепция микро- и макрокосма приравнивает низ человеческого тела к нижним слоям мироздания, вся мифологическая нечисть наделяется ущербными ногами, ибо с нижним миром традиционно связывается все уродливое и плохое. Интереснее всего то, что хромыми нередко представлялись не только демоны, по и сами боги. Согласно иудейской легенде, хромотой был отмечен Иисус Христос, будто бы сломавший ногу при неудачной попытке взлететь. Следует заметить, что иудаизм всячески стремился опорочить злейшего своего врага - христианство. Не этим ли продиктовано желание представить его основателя хромцом? Ведь, согласно строгому предписанию Пятикнижия (Левит, гл. 21, ст. 18), хромые считались культово «нечистыми» и не допускались к богослужению. Но против этого можно возразить, что, по ветхозаветной легенде, божественная хромота приписывалась одному из родоначальников иудейского народа - патриарху Иакову (Бытие, гл. 32, ст. 31). Кроме того, изображения хромого Христа встречаются на ряде римских мозаик V-VI веков, упоминания об этом содержит и письменная традиция, известная в Византии и на Руси.

В православной церкви, как известно, принят восьмиконечный крест в виде прямой вертикальной черты, пересеченной тремя горизонтальными линиями, нижняя из которых проведена косо - слева направо под углом в 45 градусов. Значение каждой из этих линий хорошо известно: вертикальная - это собственно крест (греч. «стаурос» - «столб» или «ксюлон» - «дерево»), на котором вешали (или к нему прибивали) осужденного; верхняя, поперечная, укороченная линия - это так называе­мый titulus, дощечка, где писалась вина преступника; следующая, поперечная, центральная балка служила для прикрепления рук распинаемого; наконец, нижняя, косая дощечка предназначалась для прикрепления ног. Последнюю деталь православного креста можно понять только в том случае, если допустить, что Иисус считался хромым на правую ногу (иначе нижняя балка также должна быть не косой, а строго горизонтальной).

* * *

Обобщая приведенные выше сведения, можно прийти к заключению, что представления о соотнесенности чело­века и вселенной составляют одну из фундаментальных идей мифологического сознания. Возникнув в древности и в том или ином виде встречаясь в различных культурах земного шара, они знаменуют собой крупный этап в раз­витии человеческого мировоззрения. Уподобив своему я космос, человек совершил, можно сказать, переворот в своем отношении к окружающему миру, выработал ка­чественно новый взгляд не только на вселенную и при­роду, но и, что особенно важно, на себя самого. «Человек есть мера всех вещей!» - это высказывание античного мыслителя Протагора, могущее послужить девизом кон­цепции микро- и макрокосма, несет в себе ранее неведо­мый людям смысл. Однако, отмечая прогрессивный характер концепции антропоморфной вселенной, следует помнить и о ее ограниченности. Да, конечно, человек в ее рамках - сердцевина мироздания, космический прототип. Но при этом он - увы! - всего лишь физическое тело, пусть сложно и тонко устроенное, но, как бы то ни было, преходящее и бренное, непонятно кем и для чего создан­ное. Между предметно-чувственным антропоморфизмом и подлинным гуманизмом лежит глу­бокая пропасть, к сожалению и по сей день не преодо­ленная большой частью современного человечества.

5. Ступени мироздания

Среди всего многообразия космологических представ­лений совершенно особое место занимает модель, которую условно можно назвать концепцией «многоэтажной» или «многоступенчатой» вселенной. Суть ее заключается в том, что мироздание подразделяется на несколько рас­полагающихся один над другим миров. В известной мере они самостоятельны, но при этом надежно скреплены в единое целое. Главных миров, как правило, три (часто каждый из них в свою очередь подразделяется на осо­бые зоны). Это-небеса, населенные богами; земля - обиталище людей и преисподняя, где живут всевозмож­ные демоны и злые духи. Такую вселенную образно можно сравнить с многоэтажным зданием пли ступенчатым сооружением наподобие пирамиды, поднимаясь или, наоборот, спускаясь по ступеням которого, можно попасть как в небесные чертоги, так и в адскую бездну.

Широчайшее распространение многоэтажная модель вселенной имеет в архаичных религиозных верованиях коренных народов Сибири. Так, живущие па крайнем северо-востоке Азии коряки в прошлом считали, что все­ленная состоит из пяти ярусов. Средний из них - это наш земной мир, кроме которого существуют два под­земных и два небесных этажа. Иногда они объединяли оба верхних и оба нижних яруса, и мироздание тогда принимало трехслойный вид. Небесный мир коряки называли «небесным поселком» и верили в то, что там живет Верхнее существо, возглавляющее облачный народ. Нижний мир, по аналогии с верхним именовавшийся «нижним поселком», делился на две части, в одной из которых жили злые духи, а в другой - умершие люди. Он имел еще одно название, которое передавалось словом, имеющим значение «предки». По традиционным верованиям коряков, совпадающим с представлениями многих других народов Сибири, у каждого человека имеется несколько душ. Главная из них после смерти поднимается в верхний мир, тогда как вторая душа, душа-тень, отправляется в мир подземный. Путь в обитель мертвых пролегал через огонь, па котором сжигалось тело умершего. Во время этого последнего путешествия душу подстерегали многочисленные опасности. Преодолев их, она наконец достигала селения своих умерших ранее родичей. Пробыв там некоторое время, душа затем вновь возвращалась па землю, чтобы возродиться в ком-либо из своих потомков.

Нанайцы, живущие на Дальнем Востоке нашей стра­ны, верили в то, что вселенная состоит из девяти сфер - трех верхних, трех средних и трех нижних. В то же вре­мя эти представления не отличаются необходимой чет­костью, и поэтому нарисовать всю картину целиком весьма трудно. По некоторым сведениям, нанайцы были убеждены в существовании трех небес - железного, серебряного и золотого. Относительно подземных сфер, отождествляемых с загробным миром, данные расходятся. Считалось, что мир мертвых находится на западе, но в то же время и под землей. Только шаманы, одна из функций которых состояла в проводах душ умерших в иной мир, знали во всех подробностях ведущий туда путь. Главный подземный мир назывался «буни». Попа­давшие туда души продолжали вести тот же образ жизни, что и на земле. Нанайцы верили, что «буни» точно копирует земной мир, только копия эта ухудшенная: слабее светит солнце, пищи не так много и она не так вкусна. Подобные представления чрезвычайно характерны и для большинства других народов Сибири, веривших в то, что солнце подземного мира - лишь половина настоящего светила, а пищей душам умерших служат гнилушки и всякая нечисть; небесные же миры, напротив, отличаются тучными пастбищами, богатой охотой и всяческим изобилием. Кроме «буни», согласно верованиям нанайцев, существовали и еще более нижние подземные миры, по о них известно крайне мало; об одном из них сообщается, что шаман сбрасывает туда злых духов, убитых им во время единоборства.

Рисунок 3

Многоярусным   пред­ставляли себе мироздание и кеты - небольшая и глу­боко самобытная народ­ность с берегов Енисея. На бубнах кетских шама­нов земля изображалась и виде большого круглого диска,  со всех сторон окруженного семью морями. Над нею простираются семь небес, а под ней располагаются семь подземных миров. Каждое из этих подземелий представляет собой большую пещеру. Там текут реки, но в них водятся неизвестные на земле рыбы; из животных в подземных мирах обитают только мамонты. Во всех подземных мирах-пещерах царит вечный мрак, их не освещают ни луна, ни солнце. Там нет даже огня, и души умерших вместо костров со­бираются вокруг тускло мерцающих гнилушек. Кеты полагали, что души на том свете ничем не занимаются, ничего не делают - «просто сидят». Но это бесцельное сидение в мрачном царство не вечно: сначала в облике растений и животных, а затем и людей души вновь воз­вращаются па землю и воплощаются в новорожденных младенцах.

Семиярусное небо, по представлениям кетов, это вы­деланная шкура огромного оленя (отметим интересное совпадение с Библией, в которой в одном месте небо также уподобляется коже). В небесных мирах все так же, как и на земле: живут и ведут свое хозяйство небесные люди, подобные самим кетам. Иногда они спускаются на землю, но при этом остаются невидимыми для земных людей. Появление небесных пришельцев, как правило, приносит беды и болезни, и поэтому земные шаманы с помощью специальных магических церемоний отправляют их обратно па небо. Некоторые из семи небес кеты отож­дествляли со сторонами горизонта. Кроме того, небу в целом приписывались человеческие качества, считалось, например, что оно способно мыслить (по выражению са­мих кетов, обладает «семью мыслями» - видимо, по чис­лу своих ярусов).

У ненцев, живущих на северо-западе Сибири (а ча­стично и в европейской части нашей страны), вселенная также делилась по вертикали на три зоны. Средняя зем­ля представляет собой постепенно возвышающуюся к центру плоскость, окруженную водой. Внизу находятся семь земель, на верхней из которых живут маленькие человечки «сихиртя». Небом для них служит наша земля. Вместо обычных оленей «сихиртя» запрягают в парты «земляных оленей» - так ненцы называют мамонтов. Не­бо, простирающееся над землей людей, имеет вид выпукло­го свода, упирающегося краями в землю наподобие опроки­нутой чаши. Оно состоит из семи (или трех) этажей, на которых, как и по кетским представлениям, живут не­бесные люди. Льющийся с неба дождь - это снег, таю­щий на нижней небесной земле. Гром - шум полозьев парт, на которых разъезжают небесные люди. Звезды - небесные озера. Интересно отметить, что ненцы имели понятие о вращении семи ярусов небосвода. К такому заключению они могли прийти только путем наблюдений за перемещением звезд, которое особенно заметно по положению Большой Медведицы. Добавим, что у неко­торых народов Сибири это созвездие в ночное время вы­полняет роль часов, с его помощью определяют время с точностью до 5-10 минут.

* * *

Осмысление всего комплекса сведений позволяет под­вести некоторые итоги. Прежде всего, не вызывает сомне­ния, что концепция многоэтажной вселенной универсаль­на, т. е. самостоятельно появилась в самых различных культурах мира, а не исходит из какого-либо общего источника. Ее возникновение знаменует собой определенный этап развития религиозно-мифологических представлений о вселенной. Очевидно и то, что это одна из наиболее архаичных космологических моделей, так как мы встречаем ее уже на весьма ранних стадиях религи­озного сознания. В связи с этим примечательно, что кар­тина мира, предлагаемая мировыми религиями - хри­стианством, исламом, буддизмом, принципиально ничем не отличается от первобытных религиозных верований отсталых народов. Иначе выглядят лишь те или иные конкретные детали, образы, понятия, наслоившиеся за долгое время, общая же схема, в соответствии с которой мыслится устройство вселенной, тем не менее та же, что и в архаичных представлениях. В то же время было ошибкой ставить здесь знак абсолютного равенства. Функционируя в иных социальных и исторических усло­виях, мировые религии существенно трансформировали исходные, первобытные по сути воззрения. Важнейшим из привнесенных ими нововведений следует считать идею посмертного воздаяния, воплотившуюся в представлении об аде и рае. Акценты, которые в первобытных религиях только намечены, получают свое развитие и логическое завершение. Однако даже и в этом пункте наибольшего расхождения можно найти следы былого сходства: вспом­ним лишь, что тот же библейский нижний мир далеко не сразу превратился в классический ад христианской мифологии.

Сопоставление разных вариантов многоэтажной моде­ли космоса дает возможность не просто говорить о ее универсальности, но и позволяет искать ее истоки. Где же они? Одно из существующих объяснений появления этой космологической концепции - наблюдения древних за звездным небом. Согласно этой точке зрения, следя за движениями планет по ночному небу, люди в разных концах мира независимо друг от друга (или, напротив, эта идея распространилась из одного центра*) пришли к выводу о наличии нескольких небесных сфер-этажей - по числу планет и иных космических объектов (светил, звезд, комет). По их понятиям, сферы были необходимы для того, чтобы в своем движении планеты не пересека­лись и не сталкивались друг с другом. Этим же будто бы объясняется и особая роль числа семь во многих куль­турах мира, ибо семь - это число планет и светил (пять планет, Солнце и Луна).

Гипотеза как будто бы не беспочвенная. Но рассмот­рим все «за» и «против» по порядку. В самом деле, как уже говорилось, понятие о многоярусном небе часто оказывается связанным с планетами, светилами и звездами. Нельзя оспорить и того, что человек с глубокой древности проявлял к звездному небу совершенно особый инте­рес. Можно, однако, возразить, что представления о многоярусном небе встречаются и у народов вполне рав­нодушных к звездным тайнам (например, древние ин­дийцы эпохи Вод, судя по всему, не имели понятия о планетах). Кроме того, как связать с планетами те модели, где небес не семь и не пять, а, скажем, три или два? Предположение, будто человек, внимательно наблю­дая за небом, заметил лишь две-три планеты и «пропу­стил» остальные, выглядит по меньшей мере странно. А как объяснить множественность нижних ярусов миро­здания? Допустить, что они творились по аналогии с этажами небесного, «главного» мира? Допустим и это, но остается еще один, самый важный аргумент: в основе многоэтажной модели лежит трехчленная схема - небо, земля, преисподняя. Из этого следует, что множествен­ность небес и подземных миров - результат долгой эво­люции. «Звездная» гипотеза, таким образом, права лишь отчасти, ибо вопрос, откуда взялось представление о трехслойной вселенной, она оставляет без ответа.

Можно, конечно, предположить, что понятие трех­слойного космоса отражает повседневные представления о верхе, середине и низе. Но в таком случае совершенно неясно, почему столь обыденное наблюдение привлекло к себе более чем пристальное внимание, легло в основу сложных религиозно-мифологических построений.

Следовательно, объяснение должно быть иным. Если мы присмотримся к многоэтажной модели повниматель­нее, то заметим, что миров в ней даже и не три, а, в сущности, два. Один - реальный физический мир, в ко­тором живут люди, а второй - фантастический «иной» мир богов, духов и покойников. Такое представление лежит в основе всякой религии вообще и, по-видимому, является одной из древнейших идей первобытного созна­ния. Знакомство с самыми примитивными космологиче­скими схемами (например, австралийскими) показывает, что в соответствии с этим представлением членилась и вселенная: конкретная территория обитания племени воспринималась как реальный мир живых людей, тогда как пространство за ее пределами осмыслялось в качестве неведомой и опасной области враждебных сил и духов. По мере усложнения религиозных представлений потусторонние силы все более четко разграничивались на два класса - добрых и злых. Первым в качестве места обитания было отведено ясное небо, в удел вторым вы­пало мрачное подземелье. Земля же осталась за людьми.

____________________
*Мнение о том, что распространенная в Центральной Азии и Сибири концепция многоярусного неба берет начало в месопотамских представлениях о семи планетарных сферах, отстаивает известный религиовед Мирча Элиаде.

6. Столп Вселенной

Многоэтажная вселенная - сложное сооружение, со­стоящее из самостоятельных миров, отделенных друг от Друга теми или иными преградами и препятствиями. И в то же время миры изолированы не полностью, они сообщаются между собой. С земли можно попасть на не­бо или спуститься в преисподнюю. Связующим элементом служит так называемая ось мира, пронизывающая все мироздание и составляющая его сердцевину. Располагаясь, как правило, в самом центре вселенной, она является как бы главным опорным столбом, скрепляющим гро­моздкую махину космоса. Представления об оси мира зафиксированы у большинства народов земного шара. Вполне естественно, что в различных мифологиях ей при­писывается разный облик. Однако из всего многообразия созданных народной фантазией образов можно выделить несколько наиболее популярных. Самый известный среди них - образ мирового древа.

Совершенно особую роль мировое дерево играет в архаичных шаманских религиях. Именно там его образ разработан детальнее всего. В якутской мифологии огромное внимание уделялось чудесному дереву Аал Луук Мас, будто бы растущему посреди «Сибиир-земли». В легендах рассказывается, что оно источает живительную влагу «илгэ», придающую отведавшим ее бодрость и новые си­лы. Когда-то это дерево задумало прорасти в небесную страну верхних духов, чтобы уничтожить их, но в конце концов отказалось от этой кощунственной мысли и, до­стигнув неба, стало коновязью для небожителей. Решив достать преисподней и погубить нижних духов, оно опять-таки затем передумало, и его корни стали служить ве­шалкой для существ нижнего мира. Простираясь высоко вверх и глубоко вниз, Аал Луук Мас образует собой неколебимую сердцевину мироздания.

По алтайским верованиям, в благодатном месте, где сливаются семьдесят рек, возвышается стоствольный семиколенный вечный тополь с золотыми и серебряными листьями. Под одной лишь ветвью этого фантастического дерева может укрыться целый табун коней. На его вер­шине сидят две золотые кукушки, предвещающие судь­бу, от их пения но всей земле распускаются чудесные цветы. На средних ветвях помещаются два черных бер­кута с алмазными когтями, чутко сторожащие глубь синего неба. К основанию тополя железными цепями прикованы два страшных пса с налитыми кровью глаза­ми. Там же мирно пасется волшебный скакун, обладать которым может лишь великий герой.

Мировое дерево - непременный атрибут шаманской картины мира и шаманского культа. Шаманам приписы­вались многие сверхъестественные способности, одна из важнейших заключалась в том, что они якобы могли пу­тешествовать в иные миры к богам и духам. Делалось это с различными целями, но чаще всего для того, чтобы вернуть назад душу заболевшего, которую, как считалось, похищают духи, или вызнать у духов, за что они насла­ли на людей то или иное бедствие. Готовясь к такому воображаемому путешествию, шаман приводил себя в ис­ступление, состояние священного экстаза. Для достиже­ния этого состояния он бил в бубен и танцевал, кружа на одном мосте. В результате (прибавим сюда еще само­внушение) ему начинало казаться, что к нему являются его духи-помощники. С ними он и трогался в дорогу. И здесь на первый план выступало мировое дерево, ибо именно по нему лежал путь на небо или в преисподнюю. С помощью дружественных ему духов шаман карабкался вверх или, наоборот, спускался вниз до самых корней и, наконец, попадал в иные миры.

Рисунок 4

Сказанное помогает по­нять, почему мировое де­рево часто называется ша­манским. Для шаманов оно не только служило свя­щенной дорогой, но и счи­талось их колыбелью. Ле­генды сообщают, что на сучках этого дерева рас­полагаются одно над дру­гим гнезда, наподобие птичьих, там воспитывают­ся души всех будущих ша­манов. Чем выше гнездо, тем более сильный шаман родит­ся. Сами «заклинатели духов» так и говорили о себе: «Я - четвертого сука шаман», «он - седьмого сука шаман» и т. д.

Ритуальные заместители вселенского дерева игра­ли большую роль в шаманской обрядности. Особое дерево часто водружалось перед юртами шаманов. Во время по­священия в шаманы испытуемый взбирался на дерево, что символически обозначало его восхождение на небо. Специальное священное дерево избиралось и в качестве места для захоронения шамана, так он легче мог по­пасть па небо, чтобы затем вновь перевоплотиться в ком-либо из людей.

Кроме связывания миров в одно целое важнейшая функция мирового дерева состояла в том, что оно в кон­центрированном виде воплощало собой идею плодородия. Именно мольба о плодородии является главным содер­жанием огромного числа религиозных обрядов и верова­ний: человек молил богов, чтобы они послали ему боль­ше пищи, дичи, злаков, влаги, необходимой для урожая… Все это в изобилии имелось под волшебным деревом мира. Там бьют животворные ключи, дарующие силу и бессмертие, там пышно произрастают всевозможные растения и пло­ды, там мирно пасутся различные животные. Более того, космическое дерево не только олицетворяет избыток пи­щи, но и ниспосылает детей. Существует большое число мифов, согласно которым на нем в виде цветов или плодов растут души людей. Падая вниз, в утробу ма­тери, они становятся при­чиной рождения ребенка. В сказках подобные пред­ставления подверглись пе­реработке: появилась вол­шебная палочка, первона­чально  представлявшая собой ветвь чудесного де­рева. Одним ее прикосно­вением можно совершить разные чудеса - извлечь воду в пустыне, обратить камень в золото, оживить мертвого.

Своими   волшебными свойствами мировое дере­во обязано тому, что, как правило, оно находится в свя­щенном месте - центре космоса, который в мифах о тво­рении играет чрезвычайно важную роль. Именно отсюда создается вселенная, здесь протекают главные события эпохи начала мира. Поэтому мировое дерево одним из первых появляется на клочке суши, возникающем среди необъятных вод первозданного океана. Под его сенью со­вершают свои первые шаги мифические прародители че­ловечества. Читатель, конечно, уже вспомнил библейскую легенду об Адаме и Еве. Сотворенные богом по его обра­зу и подобию, они некоторое время блаженствовали в рай­ском саду, посреди которого возвышалось запретное для них древо познания. Соблазненная змием, Ева уговори­ла Адама вкусить вместе с ней запретный плод. Изгнан­ные из рая, падшие первопредки вступили в брак и по­ложили начало человечеству.

У библейского мифа немало параллелей. Независимо друг от друга построенные по одной и той же схеме пре­дания о родоначальниках людского рода, живших по­близости от мирового дерева и вступивших благодаря ему в брак, сложились у многих народов. Например, ле­генда дальневосточных ульчей гласит: «Было одно дерево. То дерево называлось пихта. В дереве жил один па­рень - звался Кондолину. Был один кедр. В корне того кедра красавица жила. Ту красавицу звали Аджуа. Жи­ли они, друг друга не зная». Из дальнейшего повествования следует, что это были первые люди на земле; от их союза родилось все человечество.

Другое мифологическое воплощение столпа вселен­ной, соперничающее по популярности с мировым дере­вом, - космическая гора. Люди издревле поклонялись го­рам, культ которых насчитывает многотысячелетнюю историю. Теряющиеся в облаках вершины поражали воображение, вызывая суеверный трепет. Колоссальные громады скал и их суровая неприступность воочию де­монстрировали человеку грозное могущество природы, служили наглядным воплощением неподвижной вечности, перед лицом которой людские дела и заботы лишь суета сует. При одном взгляде на них невольно возникала мысль, что это - особое, священное место, обитель выс­ших богов, повелевающих сонмом менее значительных духов.

Обожествляя горы, человек наделял их самыми чудес­ными свойствами и, находясь среди них, соблюдал мно­жество всевозможных запретов. Многие народы были глубоко уверены в том, что в горах нельзя кричать, стрелять из ружья и вообще шуметь, там запрещалось разводить костры, рубить деревья, копать землю. Счита­лось, что без особой нужды лучше вообще не показывать­ся туда, так как любое неосторожное действие могло по­тревожить капризного хозяина или хозяйку горы, а это неминуемо должно было повлечь за собой массу разно­образных бедствий. Чтобы задобрить духов гор, на высо­ких перевалах устраива­лись особые жертвенные места. В Центральной Азии до сих пор сохра­нился обычай, по которо­му любой из проходящих мимо путников обязан по­ложить туда камень, вет­ку, коробок спичек или какой-нибудь лоскуток - роль играет не столько ценность приношения, сколько сам факт почти­тельного поклонения ду­хам, признание их власти над собой. В древности вершины гор рассматривались как особо благоприятные места для воздвижения храмов, кумирен и алтарей, ведь они так близки к всемогущему небу, а это увеличивает надежду быть услышанным богами. На склонах гор древ­ние жрецы совершали торжественные обряды и приноси­ли обильные жертвы.

Размышляя над устройством окружающего мира, че­ловек, находившийся в плену религиозно-мифологиче­ского мировосприятия, приходил к естественному для се­бя заключению, что именно гора должна быть священ­ным центром мироздания, именно она по своему величию достойна этой почетной роли. В мировой мифологии кос­мическая гора в качестве оси мира встречается столь же часто, как и мировое дерево. Как правило, оба образа мирно сосуществуют, не вытесняя друг друга, а накладываясь один на другой. Мировое дерево, простирающееся в небеса, нередко помещается на вершине гигантской горы в центре вселенной. И то, и другое служит выраже­нием одного понятия - священной оси мироздания.

Представления о космической горе, так же как и о мировом дереве, уходят корнями в глубокую древность. Высказано предположение (правда, спорное), что эти космологические образы зафиксированы уже в наскаль­ной живописи эпохи верхнего палеолита, т. е. насчиты­вают историю в несколько десятков тысяч лет. Во вся­ком случае, о существовании представления об оси мира в новокаменном веке можно говорить с достаточной до­лей уверенности. Именно в таком смысле могут быть интерпретированы многочисленные изображения, обнару­женные археологами на неолитической керамике и рас­пространенные от Передней Азии до Китая. Появившись в росписи на этапе, предшествующем возникновению первых великих цивилизаций, мотив столпа вселенной сохранил свою популярность в изобразительном искус­стве и в последующие эпохи.

Не меньшее число свидетельств о космической горе донесли до нас письменные тексты и фольклор. Одними из наиболее древних можно считать соответствующие древнеиндийские воззрения. По всей Восточной и Цент­ральной Азии было широко распространено представле­ние, что центральная и важнейшая опора мира - это мифическая гора Меру, расположенная в неприступном месте (обычно ее помещали где-то в Гималаях). Источ­ником этих представлений служили мифы Древней Ин­дии, усвоенные позднее буддизмом и получившие благо­даря ему огромную популярность. Гора Меру не просто считалась центром космоса, в ней видели священную оби­тель богов. В многочисленных легендах и сказаниях к ней прилагались самые пышные эпитеты и определе­ния: она именовалась золотой, сияющей, блистательной, с ней связывались представления о счастье, изобилии и бессмертии. Мифы по-разному рисуют облик этой горы. Буддистами она нередко изображалась как колоссальный цилиндр, устремленный в облачную высь. Порой ее опи­сывали в виде пестика лотоса - священного цветка индийских религий: ее основание будто бы составляло 16000 иоджан, а вершина была в два раза шире по диа­метру - 32 000 иоджан. Уподобление космической горы растению, т. е. в конечном счете тому же мировому дере­ву, весьма интересно. Необычно то, что основание и вер­шина как бы меняются местами, тем самым создается впечатление, будто гора растет с неба. Аналогичный об­раз был известен алтайцам, верившим в то, что золотая космическая гора Алтын-ту прикреплена к небу и све­шивается над землей, не до­ставая до нее самой мало­сти - расстояния, равного длине человеческой голени. Однако наиболее традицион­ным было представление о Меру как о круглой или че­тырехгранной горе, посте­пенно сужающейся к верши­не. В таком виде она изо­бражалась на разнообразных предметах буддийского ис­кусства.

Четыре грани приписы­вались мифической опоре мироздания не случайно. С каждой стороны горы стека­ло по одной мировой реке, питавшей своими водами вселенную. Эта деталь ука­зывает еще па один аспект космического символизма Меру: ее четыре реки по свое­му смыслу равнозначны четырем океанам, которые, сог­ласно древним индийским мифам, омывают мир. Таким образом, сама Меру является уменьшенной моделью космоса, по которой он и был устроен богами.

В алтайской мифологии, испытавшей па себе влияние буддизма, название мировой горы несколько видоизмене­но и звучит как Сумеру, под этим именем она известна и многим другим народам Центральной Азии. В ал­тайских преданиях буд­дийские воззрения причуд­ливо перемешались с древ­ними местными верования­ми. Кроме Сумеру и уже упоминавшейся Алтын-ту алтайцы помещали в цент­ре вселенной мифическую гору Ак-тошон Алтай-сыпы. На ее вершине находится молочное озеро, в ко­тором по пути в небесный мир купаются души ша­манов. О таком же молочном озере на небе говорит и венгерский сказочник Лайош Ами (только вместо ша­манов в нем омываются ангелы). Это не случайное совпа­дение. Некогда, перед тем как переселиться в Европу, предки венгров жили на территории современного Приуралья и поддерживали тесные контакты с племенами Южной Сибири. Но вернемся к алтайским преданиям. Из молочного озера поднимается чудесный тополь, по ко­торому шаман попадает в царство небесных духов. Сама же гора представляет первую остановку по пути на небо. Здесь сильный шаман делает передышку, слабый же и вовсе не решается двигаться дальше и возвращается на­зад. На плоской вершине священной горы живет самый главный дух земли, а кроме него - множество других духов, заведующих душами скота и диких животных. Духи эти весьма легкомысленны и любят азартные игры. Часто случается, что один из них проигрывает в карты или кости принадлежащие ему души животных другому духу. Тогда скот на земле гибнет, а звери переходят в другую местность. Обеспокоенные, люди снаряжают шамана, который, поднявшись па космическую гору, выяс­няет, кто из духов нынче в выигрыше, чтобы задобрить его жертвами.

Горам, реальным и мифическим, поклонялись и древ­ние китайцы. Любую возвышенность они считали местом священным, ибо там, по их представлениям, концентри­ровалась светлая сила ян, тогда как низины и впадины - это удел мрачного начала инь. С древности в Китае су­ществовал культ пяти священных гор, располагавшихся на юге, западе, севере, востоке и в центре. Особым почи­танием пользовалась гора Тайшань (букв. Великая гора), реально существовавшая и находившаяся на востоке страны. Считалось, что она покровительствует император­скому дому, и Сыны Неба лично приносили ей жертвы. Как и в случае с индийской Меру, числовая символика китайских мировых гор имеет свой глубокий смысл: пять точек пространства, по которым они располагались, были наиболее священными, определяли структуру мифологи­ческого космоса.

Но больше всего китайцы чтили мифическую гору Куньлунь - центр земли. Они верили, что по ней можно проникнуть в высшие сферы мироздания. В одном из древних сочинений говорится: «Кто с Куньлуня подни­мется на вдвое большую высоту, достигнет горы Про­хладного ветра и обретет бессмертие; кто поднимется еще вдвое выше, достигнет Висячей площадки и обретет чу­десные способности, научившись управлять ветром и дождем; кто поднимется еще вдвое выше, достигнет неба, обиталища Тай-ди - верховных владык, и станет ду­хом». Настоящее описание шаманского путешествия в иной мир! Кстати сказать, шаманизм существовал и в Древнем Китае. В пользу этого, кроме многих других данных, говорят частые упоминания о священных горах и деревьях, по которым жрецы и боги Древнего Китая поднимались на небо и спускались на землю. Сама гора Куньлунь мыслилась чем-то вроде земного рая: с нее стекали реки пяти цветов (в том числе и крупнейшая река Китая-Хуанхэ), там в изобилии произрастали всевозможные злаки.

Соответственно и рождение мира рисуется в мифах как появление из вод первобытного океана первозданной горы. Древнеегипетские жрецы учили, что во время миротворения из хаотической водной стихии чудесным обра­зом появился божественный холм, это и была первая земля. Тысячами километров и лет отделены от древне­египетского мифа эпические сказания тюрко-монгольских народов. Но и здесь мы встречаем ту же идею: из изна­чального молочного океана в виде маленького бугорка, постепенно разрастаясь, возникает земля в облике свя­щенной горы.

Но мере утраты мифами своего значения в жизни лю­дей они превращались в сказки и суеверия, сохранившие следы древнего миросозерцания. С чудесной горой мы сталкиваемся в русском фольклоре: в одной из сказок героя заворачивают в шкуру лошади, а налетевшие воро­ны поднимают его на вершину золотой горы, где он до­бывает огромное богатство. Лошадь и вороны присутст­вуют здесь не случайно: это отголосок тех далеких вре­мен, когда древние жрецы подобно современным шама­нам, набросив па себя шкуру животного, совершали вооб­ражаемые путешествия по вселенской горе в иные миры.

Те же остатки язычества лежат и в основе широко распространенной в средние века веры в колдовские ша­баши на Лысой горе у славян или на горе Брокен в ми­фологии германских пародов. Народные легенды живо­писуют, как в определенные ночи, обычно накануне боль­ших праздников, ведьмы, упыри и оборотни на метлах, хворостинах и черных котах слетаются туда устраивать безобразные оргии. Дело в том, что христианская рели­гия, завоевывая свои позиции, жестоко преследовала язы­ческих богов и их служителей. Все они были объявлены бесовским отродьем и слугами дьявола. В итоге древние игрецы утратили былое влияние, частью были уничто­жены, частью же затаились и постепенно выродились в деревенских знахарей, ведунов и ворожей. Простой парод еще долго пользовался их услугами, но под влиянием церковной идеологии и он со временем стал видеть в них колдунов и ведьм, якшающихся с нечистью. Старинные же ритуалы магических полетов на космическую гору были забыты и переосмыслены уже в качестве шабашей, разнузданных гульбищ враждебных человеку сатанин­ских сил.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, мы познакомились с наиболее популярными космологическими воззрениями прошлого. Еще раз заме­тим, что только ими все богатство мифопоэтического мировосприятия далеко не исчерпывается. Обратившись к духовной культуре прошедших эпох, мы увидим, как много иных представлений и схем создало неисчерпаемое человеческое воображение. Но при всем том большинство из них - не что иное, как украшенная множеством фанта­стических деталей, подчас весьма значительно переосмысленная переработка уже знакомых нам взглядов на вселенную. Другие, на первый взгляд, имеют чисто ло­кальный характер и нигде более за пределами одной культуры не встречаются. Но даже и в этом случае у ис­следователя, как правило, всегда есть возможность путем анализа выявить скрытые в них представления, опять-таки в основе своей восходящие к универсальным кос­мологическим системам.

Объяснять столь удивительное постоянство можно по-разному. Наиболее простой путь состоит в том, чтобы объявить все древние культуры либо происходящими из единого центра, либо развивавшимися в тесном взаимо­действии друг с другом. Но видеть в общечеловеческом единстве духовных достижений лишь результат изна­чального генетического родства - значит не только всту­пать в противоречие с многочисленными фактами, но и незаслуженно обеднять творческие возможности боль­шинства народов мира, приписывая создание сложных систем мироздания не им самим, а каким-то особо выда­ющимся культурам. Но главное даже не в этом. Ведь смысл поиска состоит вовсе не в том, чтобы установить, кто, когда и что перенял у кого-то. Такие разыскания, безусловно, важны, и работать в этом направлении необ­ходимо. Но они не должны превращаться из средства в цель, подменять собою главное - собственно анализ, постижение сути явления.

И здесь особое значение приобретает исследование истоков архаичного мировоззрения. Ведь давно известно, что понять явление целиком можно, лишь проанализиро­вав его в развитии, ибо ничто не существует в неизмен­ном виде, и, постигая феномен в становлении, исследо­ватель изучает само его существо. С такой точки зрения огромную ценность приобретают древнейшие свидетель­ства духовной культуры человечества: сравнивая их с бо­лее поздними данными, можно не только представить величину пути, пройденного человеком в познании окру­жающего мира, но и увидеть магистральные направления этого бесконечного движения вперед. Следует помнить и о том, что истоки мировоззрения важны не просто как точка отсчета, но и как имеющий самостоятельную цен­ность феномен культуры, в зародыше содержащий в себе все богатство развивающихся из него впоследствии идей.

Документами, дающими возможность реконструиро­вать древнейшие этапы формирования мировоззрения, служат наскальные изображения и гравюры, а также предметы из камня и кости, относящиеся к периоду верхнего палеолита, эпохе, когда формирование «челове­ка разумного», завершилось и были заложены основы духовной культуры человечества. Хотя изучение этих важнейших исторических источников ведется уже давно, открытия следуют одно за другим. Совсем недавно сибир­скому археологу В.Е. Ларичеву посчастливилось обна­ружить на верхнепалеолитическом поселении Малая Сыя в Хакасии целый ряд уникальных по своей мифологиче­ской семантике образцов древнейшего искусства, чей возраст исчисляется не одним десятком тысяч лет. Ана­лиз содержания многофигурных композиций позволил прийти к законному выводу о том, что важнейшие из них имеют ярко выраженный космогонический смысл. Изучение ключевых сюжетов малосыйского искусства показало: древние сибиряки не просто пытались размышлять над окружающей их действительностью, но сумели создать и воплотить в художественных образах сложную систему космогонических воззрений, придав ей стройный и по-своему совершенный облик. За, казалось бы, причудливым нагромождением фигур животных отчетливо просматривается уже знакомая нам зооморфная модель вселенной. Прочтение знаковых систем, зашифрованных в малосыйских каменных скульптурах, открыло сложное и тонко построенное повествование о становлении и устройстве мифологического космоса.

Поиск продолжается: по мере его расширения в рас­поряжении исследователей оказывается все большее чис­ло документальных материалов, проливающих свет на происхождение и развитие космологических идей. Парал­лельно этому углубляется изучение важнейших законо­мерностей мифотворчества, что позволяет выявить ранее неведомые грани этой сложной проблемы.