В рок-галерее "Зигзаг" на одной полке лежат две книжки одинакового формата: "Крюкообразность - мой девиз" Джорджа Гуницкого и "Страна Деталия" Алексея Хвостенко. Одинаковые серые обложки. В каждой - тридцать страниц блистательной чепухи.
Сверх того - ничего общего.
Советский народ без ума от британских национальных героев. Маршак переписал Шекспира, Заходер - Кэролла. Высоцкий спел всех персонажей "Алисы" и заодно Гамлета, оставив Летову Офелию. Ливанова признают самым шерлоковистым Холмсом планеты. Лимерики (в непереносимости которых убежден мистер Пристли из курса "Основательного английского" Эккерсли) стали массовым жанром детского поэтического творчества. Похождения великого хакера Винни-Пуха вошли в классику фидошного фольклора.
Старая добрая Англия? Бросьте. Все свои в доску.
По-мазохистски любимый надрез между "ими" и "нами" заканчивается не то где-то в грамматике, не то в особенностях национального коллективизма, не доходя до сферы заведомой чепухи. Не потому, что бредим мы одинаково;потому, однако, что "наш" с "ними" бред поразительным образом согласуется между собой.
"Вечность и тоска - игрушки нам:
Наизусть читаем
Пушкина...
...................................................
Вечность и
тоска - ух, влипли как:
Наизусть читаем Киплинга..."
Вот так - наравне. Человек Киплинга в роли "пастыря бытия" не менее фундаментален, чем человек Пушкина. Человек Киплинга - хозяин всего чужого, и хозяин по праву. Маугли покоряются звери, а белому англичанину покоряются люди из деревни Маугли, а смекалистому матросу покоряется кит, хозяин морей. Расизм, как любили думать советские агитаторы? Слишком уж иерархично для примитивного расизма...
Что же отличает пастыря от пасущихся?
Обращаемся к космогонии Киплинга из "Кошки, гуляющей сама по себе" (туземная космогония слона Хатхи производна от нее как миф о грехопадении - от мифа о сотворении). Первоначально все животные были свободными; затем они пришли к человеку (точнее - для полноты унижения - к его жене), чтобы признать ЕГО дом, ЕГО очаг, получить миску похлебки и исполнить свои индивидуальные обязанности (кошке досталось почетное место на знамени антиглобалистов). Баш на баш, ресурс на ресурс; значит особость человека заключена в некотором ресурсе, которым он обладает монопольно.
Киплинг подходит опасно близко к этому ресурсу, описывая Красный Цветок из человеческого очага. Иногда его несут в горшке, иногда поднимают над головой. Цветок, очаг, факел, сосуд; то, к чему возвращаются; то, обладание чем делает человека свободным... Грааль. Артуров цикл. Монсальват - центральный миф всей Западной Европы.
Триумфаторы Рима привозили в столицу божков, почитаемых в завоеванных странах. Триумфаторы Артура ограничивались отчетами об увиденном, но не объясненном. Где-то между этими крайностями расположилась лавка колониальных товаров в подвале через дорогу; лавка, в которой соседствуют хлопок и опиум, статуэтки и пляшущие человечки, бриллианты и рубины, ваниль и гвоздика. Уютный британский мир второй половины XIX века оказался буквально напичкан всякой всячиной, на которую хватало названий, но явно не хватало смыслов.
Этот исход вытекал уже из английского "home, sweet-sweet home", из разделения мира на безопасное "свое" и интересное "чужое". Весь английский абсурдистский фольклор, увековеченный в "Стране чудес" и "Зазеркалье" основан на третьих лицах, причем заведомо нереальных (Humpty-Dumpty, Tweedle-dum and Tweedle-dee, и прочих "дуновениях голоса"); на убеждении - все странное (и щекочущее странностью нервы) приходит извне. Удивление происходит как присвоение некоего атома, факта, некоей вещи в себе, как "теперь нам известен еще и..." Лировская география абсурда покрывает весь мир от Торонто до ледников Антарктики. Странен сосед, "один господин из...", но не я. Странно ЧЬЕ УГОДНО, но НЕ МОЕ. Стандартный для русской частушки конструкт "мой миленочек-дебил в коммунисты поступил" не имеет английского эквивалента.
По-иному строится космос (организованный мир) Пушкина. "Ведь Петр не двинул Россию вперед - он только поднял ее на дыбы". Словосочетание "умышленный город" указывает на характер действия в двух аспектах: это действие, направленное "вовнутрь", а не "наружу" ("город", "ограда", "огород"); и это действие, в котором важен не драйвконкистадора, приводящего "внешние земли" к покорности, а некий интеллектуальный идеал, сам внешний по отношению к "матери-земле". Силой, антагонистичной этому космосу (и основной темойpushkin-based бессмыслицы) является ПРОИЗВОЛ ОТНОШЕНИЙ ВНУТРИ ОБЩЕИЗВЕСТНОГО.
Отцом русского абсурда часто считают Гоголя; в таком случае его дедушкой (на редкость, впрочем, молодым) оказывается Грибоедов. Пожалуй, "Горе от ума" - первая комедия на русском языке, замешанная не на сатире (обнажении общественных пороков) и не на водевиле (слепой игре случая), а на интеллектуальном созерцании заведомо антиинтеллектуального; автору известен учебник по теории вероятности, сплошь иллюстрированный цитатами оттуда (англоязычные физики-теоретики в похожих случаях используют Кэролла).
Сразу обратим внимание на место действия: не далекие страны, не село неясного местонахождения, не французский королевский двор - не устранимая даже пожаром, смертельно истасканная и надоевшая Москва. В "Горе", даже в "Ревизоре" это было ново; но уже в "Мертвых душах" становится ясно, чтосамо- и рядом-с-собой -копание - это всерьез и надолго.
Одним из индикаторов этого "обращения вовнутрь" в русском абсурде можно смело считать отношение к физическому разъятию тела. В русских сказках героя (и доброго, и злого) сплошь и рядом режут на кусочки или варят в котле, а хэппи-энд легко обеспечивается мертвой и живой водой. Без этого подтекста трудно понять отрезанный нос майора Ковалева, кровавые бесчинства Тараса Бульбы, "шшадину" хармсовского профессора; опосредованно с ним связана и идея психического нездоровья Чацкого, Поприщина, всех последующих героев-шизоидов, и идея иногда обычной, иногда смешной смерти, которой много у Платонова и еще больше в страшилках Олега Григорьева. Чтобы вынести подобное, читателю требуется либо предельно дистанциироваться от героя, либо предельно обесценить свой инстинкт самосохранения. Фраза "скучно жить на этом свете, господа" завершает этот путь от произвольного набора предметов (бекеша и смушки, товары на Сорочинской ярмарке (чем не колониальная лавка?), красное домино и сардинница...) через произвольный набор отношений между предметами к всеобъемлющему однородному произволу, "ленте новостей", "все-на-свете-чепуха" ("остальное - враки").
Но "обращение внутрь" параллельно готовится и в викторианстве - точнее, готовится СПРОС на него, сюжет, начинающий его, но еще не доводящий до конца. Это - Шерлок Холмс, не ex-pansionist, но in-vestigator, расплетающий нити взаимосвязей внутри коварно организованной социальной ткани; и это Алиса, падающая в шахту к центру Земли (сюжет рассказа Конан Дойля "Когда земля вскрикнула" строго аналогичен ее падению).
Но Лондон Шерлока Холмса - не эскиз ли "Петербургских трущоб"?
Полки, на которых Алиса видит географические карты, банка с апельсиновым вареньем и прочие-прочие вещи - не окна ли двора-колодца? Или лестничного пролета, в который бросился автор "Лягушки-путешественницы"? Как поетAles, верный продолжатель дела Хвостенки:
"Лети, журавлик, лети,
Лети, Гагарин, лети,
Лети, Башлачев,
лети..."
Attalea Princeps Гаршина (не путать с романтически влюбленным цветком Куприна, рубящимся за сердце дамы) прорывается вверх, в пасмурное небо - "небо Лондона" ли, Петербурга - зачем?
Чтобы иметь полное право сказать остающимся: "Ничего вы мне не сделаете; вы - всего-навсего колода карт".
Хаос, вскрываемый детективным расследованием или поляризованный идеей отмщения - идеальная оправа для инфернального послания, "Олимпийского проклятия", "страха для всех (сверху донизу), и пусть никто не уйдет обиженным". Рыцарь, стоящий над пропастью в "Страшной мести"; Мориарти, встречающий Холмса на площадке над Рейхенбахским водопадом.
"Все, что вами понаблевано и выпито - вам хлебать, не расхлебать..."
Но "я эмигрирую вглубь, я имиджирую черный ящик..."
В мемуарах Вертинского упоминается экспериментальный постановка "Елизаветы Бам". Сцена. На сцене - сундук. Он заперт. На сундуке стоит Даниил Хармс и сам исполняет все роли на все голоса поочередно.
В сундуке падает Алиса.
Это - следующая по списку истина о Граале. Огонь менее плотен, чем воздух, а кровь Спасителя еще менее плотна, чем огонь. Не концентрат, а напротив - просвет, "прокол" (в "Явлениях и существованиях" Хармса об этом целый трактат).
Итак, мы выстроили последний критерий, отделяющий викторианство (специфичное для цивилизации Запада) от ОБЭРИУ (специфичного для цивилизации Города). В викторианстве абсурд строится как изобилие "атомов" и дефицит связей, в "обэриутстве" - как дефицит "атомов" и изобилие связей. Избыток часто иллюстрируется дополнительностью, цикличностью - здесь стоит вспомнить трамвай (опять-таки Хармса), в котором встретились два человека, связанных то ли через семнадцать, то ли через тридцать четыре промежуточных звена и ничего об этом не знающие.
Борис Заходер по нашей классификации - чистейшей воды викторианец. С его "коати", "окапи", "суринамской пипой и другими диковинными зверями".
Олег Григорьев, Виктор Голявкин - обэриуты.
Джордж (!) Гуницкий - викторианец (и потому его "Гибралтар-Лабрадор" встречен в такие штыки после обэриутских "Овалов" Бутусова).
Алексей Хвостенко - обэриут (с его антиэмигрантскими "Прославлением Олега Соханевича", "Вальсом-жалобой Солженицыну", призывом "волчий дуб не стоит смерти в незнакомой стороне...").
Англоязычный психоделический рок и порожденная им культура хиппи изобилуют новообразованными существительными, преимущественно - именами собственными - начиная где-то с "Люси в небесах" и заканчивая "Who the fuck isAlice?".
Его отражение (при полном сохранении музыкального стиля) достойно вписалось в линию ОБЭРИУ; его уместно было бы назвать "иронический рок".
(c) LXE, LAN - Aug 3 '2001
См. также:
- интервью Мэри (mumidol.ru/theatre/lyrics.htm)
- mike.freelines.ru (этопонятно:);
- www.neprikasaemye.ru/main.htm(понятно);
-
www.zachem.hotmail.ru
(группа"Зачем");
- voinapoetov.narod.ru/poetry/Poetry.html
("Волхвыночных пустынь");
- mumidol.ru/hna/article.htm#6irony (новыеимена
"иронического рока").