В 2:30 поезд тронулся.
Не было ощущения необычности происходящего, у отвыкшей от жесткого спины - чувство основательной проторенности и наезженности трассы. Почти сразу - в темноте - у меня сложилось стихотворение [1]. Когда летом 2001 года я ехал на Белое море, дорога ночью воспринималась куда более кустарно.
Заинтересованная моей писаниной ученица 9-го кл. средней школы из Орла затеяла разговор, развлекал ее, читал всякую "Балладу о бегстве".
Первое впечатление о Петербурге - негативное: толчея на вокзале, жара, на выходе с вокзала дежурят наперебой предлагающие такси. Около таксофона - двое желающих (чтобы я позвонил по их карточке за 10 рублей в минуту). В метро толчея на входе.
Пришла к условленному месту Лехтонен, выстояв очередь, купили билет и вышли в город.
Далее происходящее принимал как должное; сразу меня потрясла прямота улиц, каменная брусчатка (ее преобладающий рисунок) [3] и замеченное Ольгой несоответствие уличного движения показаниям светофоров.
Еще раз подчеркиваю - меня тащило насквозь от общего настроения <дружелюбной отстраненности>, нейтральности - в отличие от московского озлобления - в лицах всех мной встреченных, от единой (для дилетанта) стилистики архитектуры, несмотря на пестроту цвета, от того, как <слова и характер> Ольги вписывались в характер Города [3].
Представьте объемистый труд, очень подробный, можно открыть с любого места и изучать внимательно, и тогда ничего не успеть (книга чужая), можно, не вникая в детали, просматривать оглавление; несравненно острее я испытал то же самое в Петербурга.
Во дворе рок-клуба - поразил факт присутствия стольких хороших людей в одном месте в одно время. Ольга была в ударе, затем пели Непомнящего [2].
Утром 21-го я, плохо представляя себе географию Петербурга, решил пешком оценить размеры Васильевского острова... Когда осознал безнадежность этой затеи, - уже пора было в "Место слева".
Тяжкое (кроме, конечно, Ольги) впечатление от концерта было почти начисто скрашено моим последующим времяпровождением с верующими (и не очень) людьми. Мы купили хлеб и кефир и пошли к Т.Д. домой.
Я не люблю, когда окружающие называют своих кумиров в музыке и литературе уменьшительными именами; для меня Владимир Семенович никогда не был Володей, я даже Окуджаву осудил бы за такое обращение, а Александр и Виктор никогда не были для меня менее, чем Александр и Виктор.
А теперь диалог. Т.Д.: "Ты поедешь на Богословское?" - я: "Не знаю, не решил". - Т.Д.: "Ты не любишь Витю?" - я, от неожиданности не сформулировав разницу между двумя явлениями, сказал, что не ел с утра, и одна очень христианская девушка тут же утащила меня за кефиром.
Особенность абсолютно всех виденных мной в Петербурге людей: мне с ними совершенно спокойно, - на них можно, условно говоря, облокотиться, закрыть глаза и от счастья забыть, где и кто я, и меня правильно поймут [2].
Я отчаянно благодарен вышеупомянутому человеку - у нее были настолько настолько искренне <и> настежь распахнутое лицо и настолько успокаивающие жесты, когда она клала мне ладонь на плечи, наливая мне суп, чай и далее везде, уверяя меня в том, что я не опоздаю на вокзал, - что даже если бы я узнал, что уже опоздал, это было бы мне строго ортогонально.
На прощание мы с ней расцеловались. Как ее зовут, я не помню.
22/VI-02
// Подвальный
P.S. В ночном питерском метро, в отличие от московского, мне не страшно...