Как говорится, "есть три вещи на свете, на которые никогда не устаешь смотреть: как бежит вода, как горит огонь, и как работает другой". Сказавший это, конечно, имел в виду муравьев - с созерцанием муравейника, пожалуй, не сравнится наблюдение ни одного явления природы.
Почему-то из больше всего упоминаний о муравьях (если не брать пропаганду идей освобождения труда) в восточных сказках - а если точнее, то в фольклоре исламского Среднего Востока. Это не случайно - в муравье воплощен идеал исполнителя, безропотного рабочего или воина, употребляющего свой интеллект на строительство (а если потребуется, то и на джихад) во имя распространения по всей Земле идей муравейной иерархии. Муравей универсален: всякая крошка биомассы его накормит, всякая щепка (ком земли, камень, пластик, асфальт...) послужит надежной крышей над головой и местом воспитания детей. Муравей ценит свою жизнь как важный ресурс - и в то же время всегда готов умереть, если есть достаточное основание.
Творец и исполнитель. Христианин и мусульманин. Человек, сотворенный "по образу и подобию", и насекомое, рожденное служить. Сколько раз истерзанный мелкими коготками судьбы, избитый о камни, вечно сомневающийся homo sapiens - поэт, мыслитель, государственный преступник, просто улыбающийся ребенок - искал философский камень в этом "рожденном служить"! Сколько раз разочарованный в грубом снабжении собственного тела разного рода удовольствиями произносил: "Господи, не хочу быть прикладным! Хочу быть системным!"
Потому не устану
повторять: посмотри под ноги,
десятипалый прямоходящий.
Муравьи - везде. Муравьи
проточили все построенные
тобой бетонные плиты,
проползли во все написанные
тобой книги. Муравьи подбирают
рассыпанное, ибо "никто не
забыт, ничто не забыто". Вездешнее присутствие Бога, кажется, противоречит специальной теории относительности - конечности скорости света, невозможности полной синхронизации, одновременности принятия решений. Остается предположить одно: в каждой точке, в каждом мгновении присутствует программа, хотя и связанная с труднопредставимым множеством себе подобных, но принимающая решение "здесь и сейчас". Муравей. Они совершенно вездесущи. Ползают друг по дружке, заполняя шевелящимся черным хитином все доступное наблюдению пространство, нисколько не смущаясь его трехмерности, не боясь раздавить ни единого усика. |
Сцена из кошмарного сна: муравей, выползающий из пальца... Только недавно я начал понимать, что этот страх сродни страху перед людьми в белых халатах, для которых все сущее - материал; страшны не последствия, не возможная боль или временное отключение сознания, а сам факт того, что ты - не алгоритм, а данные другого алгоритма, не существо, а вещество.
Когда мы остаемся с тобой одни, когда что-то окунает нас в эту вязкую стоячую воду, в тишину, которую каждый боится нарушить - мне становится страшно. Кажется, что каждая капля времени может литься вечно, испаряясь, конденсируясь и вновь стекая сквозь горлышко клепсидры, и для того, чтобы всю жизнь смотреть в твои глаза, достаточно просто не отрывать взгляд... Только кажется. Потому что стоит приглядеться - и я вижу эти шелестящие потоки муравьев, пронизывающие стены, дверцы книжных полок, тебя и меня, протягивающие нас сквозь время, связующие еще невозможное будущее с уже достоверным прошлым. Кто-то из них несет целлюлозную пыль или просто крупинки сахара, кто-то отвечает за то, что окно не выбьет камень хулигана или ударная волна ядерного взрыва. Иные следуют по нашим нервам и кровеносным ка-пиллярам, как путевые обходчики обстукивают подозрительные участки рельс. Иные... впрочем, их слишком много, чтобы перечислить всех. Я только знаю, что в большинстве своем они суетятся вокруг тебя, а иногда просто вижу себя распадающимся комком черных насекомых, не имеющим права на личность.
И еще догадываюсь, что насквозь проточенная муравьиными ходами каменная плита, трещащая под тяжестью Кремля и многих других готовых к войне зданий, еще не поломалась на куски лишь для того, чтобы твои ступни не лишились опоры, и если ты покинешь ее, за тобой уйдут скрепляющие ее монтажники и солдаты.
И не надо жалеть о неизбежном. Ничто не ускользнет от черных усиков вездесущих сотрудников Того, Кого Называют По-Разному. Сгоревшие книги восстанавливаются по штрихам свинца от типографской краски. Упавшие города - по не уловимой ни одним сейсмографом дрожи земной коры. А когда не выдержавший вечной борьбы со всемирным тяготением сдается на милость победителя, соскальзывая в дождь с подоконника, они скапливаются на шершавом асфальте, и эта готовность номер один надежнее любого брезента.
Тот, кто увидел муравьев, навсегда теряет всякую возможность уединения. Он - уже не хвоинка, влекомая расплавленным снегом, он сам стал муравей... Нет, еще не муравей, но всю жизнь мечтает им стать: нести свои хвоинки, служить своей Царице, проникать по праву муравья в самые черные закоулки Реальности, подниматься по праву муравья в самые чистые кристаллы Истины.
А потом навсегда завязнуть в капле янтаря - в подарок палеонтологам.
(C) LXE, 1998