Слово "наблюдатель" в статье используется в том значении, в котором оно употребляется Эйнштейном в специальной теории относительности.
Для начала подвергнем сомнению распространенный тезис о естественной склонности человека к религии.
Нам представилась уникальная возможность проследить эволюцию массового сознания от самой "нулевой планки" материализма. Современное нам российское общество уже более десяти лет существует без существенных ограничений так называемой "свободы совести". Исследователи*** характеризуют его как постатеистическое. Но является ли оно религиозным? Регрессировало ли оно из "опытного" состояния, к которому его привела власть марксистской идеологии, к "контрольному", которое марксистская идеология квалифицировала как нежелательное?
В религиоведении*** бытует определение религии через ее внешние проявления, т.е. через понятие сферы "сакрального" и понятие культа как процесса воспроизводства сферы "сакрального". Сфера сакрального в самом первом приближении описывается как область иррационально признаваемых авторитетов.
С точки зрения последовательного марксизма, этого определения недостаточно; не делая практического различия между религией и суеверием, марксисты квалифицировали иррационально принятое убеждение именно как суеверие, полагая идеалистическую онтологию необходимым признаком сознания религиозного.
Для нас это означает буквально следующее. Лицо "Икс" может иррационально верить во что угодно - в личное бессмертие, в участие "высшего разума" в историческом процессе, в загробное или прижизненное воздаяние по заслугам, в "категорический императив", в бесов, в ангелов, в "культуру". До тех пор, пока "факты" для него - "вещь упрямая", он остается материалистом.
Все чаще слышны аргументы в пользу снятия основного вопроса философии как чисто терминологического***. Александр Кожевников, сравнивая*** феноменологии Гегеля и Гуссерля, находит их идентичными и предлагает познанию остановиться на уровне феноменологии.
Еще немного, и останется за кадром подлинное содержание идеализма: недоверие не просто к “текущей реальности”, а к самому принципу самосвидетельствования. Для идеализма пределом регресса может быть либо мнение ('), либо субъект ("), обладающий мнением и способный произвольно (индетерминированно) производить мнения - и только.
Если верен вариант (‘), то наблюдатель “как он есть” является иллюзией, переход от онтологически вторичных к онтологически первичным категориям снимает его целиком. В варианте (“) перед наблюдателем может быть поставлена осмысленная задача “преуспеяния” (обретения статуса, не ограниченного никакими “вторичными” категориями; прежде всего - пространством и временем).
Существуют и известны две конфликтующие между собой последовательно идеалистические онтологии с различными моделями “преуспеяния”. Это Сон (майя, гипноз, мираж) и Книга (текст, сюжет, литературное произведение).
С точки зрения спящего, сон - это поток более или менее произвольно следующих друг за другом образов, которые материалисты называют "событиями". Образ является наиболее "первичным" мнением, возможным во сне***; возможны три пути интерпретации образов, т.е. генерации "вторичных мнений" - разделение их на элементарные переживания ("аудио/видео"), ассоциация (выявление причинно-следственных связей) и классификация (выявление сходства).
В варианте (С') - традиционно-языческой, “жреческой” традиции*** - образ онтологически первичнее своего свидетеля. Это значит, что свидетель, кем бы он ни был - лишь факт "вторичной реальности", порождаемый непрерывно протекающим процессом классификации образов. Так как источником этого процесса в предположении (') не может быть свободная воля, он вводится как объективно действующая сила "иллюзии", "майи", "невежества". В буддийской космогонии, например, именно "невежество" является миротворческим началом, и если при этом добавляется "невежество разумных существ", то следует помнить, что разумным (обладающим со-знанием) в буддизме считаются вообще все объекты, включая минералы и растения, и невежество - не столько их атрибут (как цвет, размер, вес), сколько их причина (мать или еще какой-нибудь родитель).
Таким образом, перспективных стратегий поведения в предположении (С’) две. Предположим, что наблюдатель имеет некоторый набор предпочтений относительно образного потока (это все, на что он может в данной онтологии рассчитывать). Первая стратегия - это деление образов на вкусные и невкусные, культивация вкусных и избежание невкусных. По этому пути пошло жречество классического политеизма (в том числе античного). Вторая, концептуально более очевидная и принятая на вооружение на Востоке - это своего рода "гедонистический позитивизм", отказ от "вкуса"***, а также от всех его инструментов, прежде всего - "классифицирующего" и "ассоциирующего" разума. Если угодно, разница между идеалами западного и восточного жречества - это разница между стадиями "медленного" (сопровождаемого сновидениями) и "быстрого" (без сновидений) сна***.
Примат свидетеля над образом (") подразумевает существование Спящего; ограниченная управляемость сна проистекает из утери контроля над собой, т.е. забвения о власти, присущей ему "по онтологическому статусу", с передачей ее "принципу иллюзии" (“закону причинности”, "объективному року"). Преуспеяние-минимум для Спящего - это обретение Откровения как знания об утерянной власти (в "физиологической модели" это соответствует "ясному", или "осознанному сновидению"). Преуспеяние-максимум - предельно возможная реализация собственной власти над сном. Такой предельно возможной реализацией является полное освобождение от присущего сну принципа иллюзии, или Пробуждение.
Наиболее полно мировоззрение (С") реализовалось в учениях гностиков с их представлением об Откровении как о “спасительном знании”. Иллюзорность всех внешних проявлений Спящего и всех его мнимых контрагентов автоматически приводит адепта к отрицанию ритуала и аморализму уже на стадии цели-минимума. На стадии цели-максимума в “нетрадиционном язычестве”, как и в “жреческой” традиции, декларируется отказ от разума: разум есть то, что организует ткань сна, то есть исключает вероятность ее внутреннего кризиса. Пробуждение есть невозможность продолжения сна; наиболее подходящим источником такой невозможности является событие, не поддающееся разумному объяснению, прерывающее сон подобно болту, вброшенному негром в конвейер***. Так как болты не растут на деревьях (сон, каким бы абсурдным он ни был для пробужденного, спящему кажется внутренне логичным), единственно подходящим источником болта является иррациональный экстатический импульс ("ущипните!"), в идеале - импульс экстатической агрессии, воли к деструкции, не скомпенсированной контрутверждением. В глобальном масштабе таким импульсом является бунт, восстание***.
Дискурс Книги связан с двумя направлениями западной философской мысли: “реальность как текст”*** и “реальность как литературное произведение”. Наглядной иллюстрацией модели Книги является “вторичная”, “сконструированная реальность” литературы. Не вдаваясь в механизмы, порождающие в “книжной” онтологии объекты, рассмотрим возможные в ней отношения между субъектом и элементарным мнением (в отличие от модели Сна - не образом, а высказыванием).
Предположение о примате мнения (‘) означает, что мнение предшествует любой из своих возможных интерпретаций. Тогда исходное (семантическое) значение мнения может быть однозначно найдено из его алфавитной и синтаксической составляющей. Пафос структурализма предполагает возможность алгоритмизации такого вычисления***; более “мягкие” версии постмодерна предполагают, что даже если набор возможных интерпретаций конечен, выбрать какую бы то ни было из них может только наблюдатель; и, наоборот, сам наблюдатель в антропологии постмодерна оказывается функцией от выбираемых им интерпретаций прочитываемой им части Книги***, подобно тому, как в “жреческой” антропологии наблюдатель - это определенный способ группировки образов.
Однако возможно и другое отношение к наблюдателю. Отличие “текста” от “литературного произведения” (“драмы”, “эпоса”) состоит в том, что в последнем заданы неуничтожимые сущности - персонажи - которых невозможно исключить из Книги ни произвольным поворотом сюжета, ни произвольной интерпретацией. Категория персонажа, однако, подразумевает существование Читателя, так как только Читатель может гарантировать существование персонажей, "держа их в уме" ("keeping in mind") - аналогично тому, как Автор гарантирует существование сюжета. Это означает, что предположение о неуничтожимости персонажа (К") в модели Книги приводит к креационизму как к наиболее простому своему объяснению.
В модели Книги онтологически вторична категория сюжета. "Преуспеяние" наблюдателя, таким образом, означает возможность Читателя помыслить наблюдателя отдельно от связанной с ним сюжетной линии. В зависимости от склада нашего ума ее можно толковать как "внутреннюю непротиворечивость", "художественную достоверность" и так далее; объединяет их категория правдо-подобия, или праведности.
Нисколько не считая себя способными корректно и в полном объеме произвести из онтологии Книги всю ортодоксальную патристику, проиллюстрируем некоторые из ее наименее “очевидных” положений.
Предположение о возникающем в модели фатализме снимается, если понимать Книгу именно как Книгу в Замысле, т.е. Замысел Книги ***. "Упрямство" литературных героев объясняется стремлением авторов "быть максимально честными", свободная воля разумных существ - кенозисом Божества; но мы уже пришли к тождеству категорий праведности (подразумевающей смирение) и правдо-подобия (подразумевающего честность). В этой же плоскости (компромисса между предзнанием сюжета и последованием свободной воле персонажей) лежит и вопрос о том, "почему предсказания Святых иногда не сбываются", и вопрос о сроках Апокалипсиса.
Из рассмотрения окончательно исчезает категория "воздаяния" (особенно "карающего воздаяния"). Интерпретация "праведности" как "правдоподобия" означает не оценочное, а когнитивное, т.е. непосредственное и автоматическое тождество "несоответствия" и "несуществования".
Становится интуитивно понятным совмещение в понятии ада "вечной смерти" и "вечных мучений": Бог вечно помнит о грешниках как о гипотезах высказанных, но не прошедших проверку мысленным экспериментом (аналогично тому, как Привалов из "Понедельника", давая точное описание вампира, приписывает: "Не бывает"***).
Мы уже указали на совмещенные в едином существе (entity), но независимые процессуально функции Автора (Творца) и Читателя (Спасителя). Довершая этот ряд Критиком, мы получаем апостольское и святоотеческое понимание "поля деятельности" Святого Духа: действие благодати, освящение (выделение “особым вниманием”) определенных фактов и объектов и бескомпромиссное отвержение греха, т.е. всего неправдоподобного.***
Неожиданное объяснение получает кажущаяся непоследовательность Шестоднева и кажущееся его несоответствие астрономическим данным о возрасте Вселенной: в прозе нормальна практика коротких авторских вступлений, охватывающих прошлое неограниченной глубины. Прочитаем Бытие примерно так: "Есть земля и небо, и в небе есть свет, называемый днем, и тьма, называемая ночью. Вода, которая под небом, собрана в одно место, называемое морями... На земле произрастает зелень, трава, сеющая плод... На тверди небесной есть светила, для отделения дня от ночи, для знамений, для указания времен..." Теперь академическое изложение космологии по сравнению с Шестодневом выглядит романом "Чапаев" в изложении Петьки***: слишком много простого буквального описания, слишком мало существенного для сюжета и персонажей.
Становится естественным употребление повествования о земных годах Христа одновременно в качестве свидетельства и в качестве серии притч - употребление, за которое ортодоксальную апологетику иногда упрекают в “начетничестве” и чрезмерно расширенном толковании Писания***.
В конце концов, одно из несомненных прагматических достоинств онтологии Книги - это возможность быть ответственным, культивировать (сеять и полоть) в себе мотивацию, одновременно сознавая всю иллюзорность (онтологическую вторичность) возможных внешних последствий собственных действий и самого собственного существования; онтология Книги - это единственная онтология, по-христиански отвечающая на вопрос “зачем?”.
Если не вдаваться во “внешние формы” (например, отождествляя фундаментализм с “теократией” или “традиционализмом”), то фундаментализм как социальная доктрина - это стремление к максимальной готовности общества к Страшному Суду***, или - в наших терминах - к максимальной онтологической эффективности (определяемой как выход онтологически первичного на единицу онтологически вторичного). Отмечают следующие фундаменталистские установки:
- “духовные“
(“идеальные”) блага превыше материальных;
- ответственность превыше свободы.
В этом смысле фундаменталистом можно быть, только придерживаясь первичности субъекта (“) над мнением. Мы не называем фундаменталистом ни римского императора, приносящего жертву Юпитеру ради военного успеха, ни лидера какой-нибудь “зеленой” партии, желающего “блага всем живым существам”, ни ученого/писателя, считающего своим долгом как можно более полно/по-своему рассказать о том, что/как он видит и мыслит.
Значит, перед нами стоит выбор: либо фундаментализм как Пробуждение Всех, либо фундаментализм как Правдоподобие Всех. Первого случая мы уже касались: это - героизм, жертвенность, революция, восстание...
Идеология “восстания ради восстания” предельно популярна в современных традиционалистских кругах. Пассионарность (в буквальном смысле - “способность к страсти, экстазу”) является как бы “субъективным условием” внутренней свободы, способным довершить революцией “революционную ситуацию” - знание об иллюзорности видимого мира. В ход идут ссылки на Ницше и в целом на европейских романтиков, дзенские коаны и культы биологической (расовой) исключительности. Тест на “революционность” отдельно взятого “традиционалиста” - вопрос Раскольникова: следует ли из способности к самопожертвованию право на убийство. Если смерть - это минимально возможное Откровение ("ущипните!"), самое простое возможное Откровение***, то убийство - это тоже “ущипните”. И террористический акт, и "точечный удар" - тоже “ущипните”.
Если Преуспеяние - это Пробуждение, и возможно принудительное Пробуждение, то возможно принудительное Преуспеяние, и к Преуспеянию можно принудить все человечество***. Практика, однако, показывает, что “бог, а вернее тень, призрак, мнимость, стремящаяся быть Богом, снова, как в своем бессмысленном и злобном младенчестве, превращается в кровавого палача, даже и ни на один волосок не поднявшись к небу, которое было так желанно, так близко”***: плоды всех известных нам восстаний по идеологическим и/или религиозным мотивам достаточно говорят как о теоретической, так и об утилитарной несостоятельности категории “Пробуждения”.
Что можно сказать о варианте (К”)?
Он тоже предусматривает жертвенность как важную составляющую правдо-подобия, т.е. Бого-подобия. Можно ли говорить здесь о “героизме”? “Герой” = “полубог”, одного происхождения с “иеро-” (“священ-”). Вводит ли (К”) “подвиг” как свободно-волевой акт “исхождения” или “стяжания” благодати, т.е. онтологически первичной субстанции? Если наблюдатель не обладает онтологической первичностью, он может только испрашивать ее у Того, Кто ей обладает (отсюда ортодоксально-аскетическое понимание “подвига”); именно благодаря этому преуспеяние возможно для всех наблюдателей в равной мере, с одной и той же “нулевой точки”.
В проповедях фундаментализма (С”) встречается апелляция к детству, к “глубинной памяти” - “возможно, когда-то Вы мечтали…” Искомым предметом, лежащим “на самом дне” - понимают это проповедники “восстания” или нет - является память о собственной онтологической первичности (“божественности”, частичное припоминание о которой есть “полу-божественность”)***, о “я хочу”, предшествующем “я знаю”. Жертва, которую приносит революционер - это собственное знание о мире, порождающее мир, в том числе знание о себе-объективном (me); то же, во имя чего она совершается = я-субъективное (I).
Нетрудно понять, что в онтологии (К”) жертва “me” ради “I” - это обмен мыла на шило; в жертву правдоподобию должно быть принесено (как несущественное) и то, и другое. Мученик - не герой; мученик считает онтологически вторичным как раз то, что может быть интерпретировано как героическое.
Участие персонажа Книги в той или иной сюжетной коллизии ничего не говорит о его правдоподобии; более того, коллизия, в которой он вынужден поступить правдоподобно, ничего не говорит о его правдоподобии. Это означает, что “юридический” фундаментализм - например, шариат - вносит заведомые искажения в ход мысленного эксперимента, определяющего онтологический статус персонажа. По сути, мы вывели еще одно из положений ортодоксальной аскетики: поступок, совершенный персонажем А по принуждению персонажа Б, не вменяется в преуспеяние ни А, ни Б. Тогда необходимым (хотя и не достаточным) условием “онтологической эффективности” общества является поле эксперимента - пространство личной свободы индивида, и если фундаменталист “по Книге” не разделяет подчеркнутый аморализм либертарианства (его “круг разрешенного”), он неизбежно заимствует либертарианские ограничения на допустимое (“круг запрещенного” - в который, вопреки распространенному мнению, не входят так называемая “политкорректность” и табу на “дискриминацию”).
Это означает, что - в зависимости от отношения к возможности насильственного преуспеяния - мы можем назвать позицию (С”) “левым фундаментализмом” (и критиковать национал-социалистов не за “национализм”, а за “социализм”, т.е. тотальное централизованное принуждение), а (К”) - “правым фундаментализмом” Сергия Радонежского*** или Оливера Кромвеля. Копая глубже, мы обнаруживаем различия даже в риторике первых и вторых: Гитлер говорит о “сомнамбулизме”***, Кромвель - об определенности, о “возможности считать что-то своим”***.
Современное российское общество готово к фундаментализму - готовностью подчиниться “такому политику, который не отчитывается ни перед кем, а только перед Создателем”***. Однако мы полагаем, что до тех пор, пока различие между дискурсами “левого” и “правого” фундаментализма не будет ясно и четко сформулировано, невозможно ни выдвижение последовательно фундаменталистской политической программы, ни превращение фундаментализма в реальную политическую силу, ни подлинный реванш религии - реальное переключение внимания общества с несущественного на существенное.
Аминь.
*** Густав Шнейдер. "От атеизма к язычеству" - Журнал "Дер философише глаубе" (Мюнхен), 1987, # 8, сс. 72-75. http://www.russ.ru/antolog/intelnet/ns.pril3.html
*** С.И. Самыгин, В.Н. Нечипуренко, И.Н. Полонская. Религиоведение: социология и психология религии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1996. С. 5-10. http://www.upelsinka.com/Russian/subject_1.htm
*** Валерий
Кизилов. "Классификация философских
доктрин"
"Ни один материалист не
может объяснить, что такое "материя".
Это слово отсутствует даже в словаре
Ожегова. <...> Поэтому спор о том, что
первично, "материя" или "дух"
абсолютно бессодержателен и беспредметен.
Реальное различие между философскими
системами происходит по другим
водоразделам". http://kizilow.euro.ru/philo.htm
*** Александр Кожев (Кожевников) Диалектика реального и феноменологический метод у Гегеля. http://www.anthropology.ru/library/kojev2.htm
*** Структура сновидения (по К.Г.Юнгу) http://psychoanalyse.narod.ru/teillar6.htm
*** Гейдар Джемаль. "Традиция и Реальность" http://www.philog.f2s.com/article.php?art=1oftext5&issue=1
*** Такуан. "Жизнь есть сон". http://www.specialtool.ru/zen/texts/Takuan/ns06.html
*** есть такая книга - "Парад Миров"; надо выяснить, кому я ее подарил
*** Артур Хейли. "Колеса" http://www.chelny.ru/city/books/hailey/hai6/hai6_main.htm
*** Алексей Цветков “Искусство гностика как перманентная революция” http://www.inache.net/filosof/gnostic.html
*** “Постструктурализм: основные концепции, понятийный аппарат” http://www.philosophy.ru/library/il/2.html
*** Вадим Руднев "Морфология реальности” http://lib.ru/CULTURE/RUDNEW/morfologia.txt
*** Вадим Руднев. "Принципы прозы XX века" http://www.philosophy.ru/edu/ref/rudnev/b237.htm
*** Виктор Осипов "Стратегическое поведение (десант из знакотканой реальности)"
http://xyz.org.ua/russian/win/discussion/strategist.html
*** Аркадий и Борис Стругацкие. "Понедельник начинается в субботу" http://www.lib.ru/STRUGACKIE/ponedelx.txt
*** “Он
пришед обличить мир о грехе и о правде и о
суде” (Ин. 16:8)
*** “Василий
Иванович ехал на кобыле: цок, цок, цок, цок,
цок, цок, цок, цок, цок, цок, цок, цок, цок, цок,
цок, цок, цок, цок, цок, цок, цок, цок, цок, цок,
цок, цок, цок, цок, цок, цок, цок, цок, цок...”
*** высказано в личном диалоге одним моим знакомым экуменистом
*** определение Орхана Джемаля, данное за зеленым чаем
*** Милорад Павич, “Хазарский словарь” (притча о мухе)
*** Жан-Мишель Ив. “Правый экстремизм: фантом и реальность”
”Первый этап эволюции… можно обозначить как утопический социализм, в его наиболее анархических формах. <…> Второй этап… можно обозначить как "научный социализм": ...если люди не желают быть счастливыми по собственной воле, их нужно заставить быть счастливыми. <…> Рухнул и этот проект. Осознание этой истины породило… "правый экстремизм". Правый экстремизм - это стратегия смертельных экспериментов над человечеством.” http://kornev.euro.ru/prav_ext.htm
*** Ростислав Клубков. “Три грации” http://www.mumidol.ru/gorod/rassrass.htm
*** Сергей Дубин. “Самоубитые обществом”
“Подобное всемогущество субъекта… приводит художника к тому, чтобы превратить свое Я, каждый миг своего существования в произведение искусства, но уже искусства нового, дерзкого, максимально не похожего на традиционное и способного принять это Я в качестве произведения.” http://www.rol.ru/news/magazine/inostran/n11-99/dubin.htm
*** Житие Преподобного Сергия Радонежского http://www.zagorsk.ru/duhovn/sergiy/serg_rad_16.php
*** Из “Хрестоматии для немецкой молодежи”, Берлин, 1938 г.
Вера наполнена гигантской силой, всю жизнь влекущей нас за собой. Человек, как сомнамбула, следует за своими убеждениями. Никто не может противостоять им, т.к. человеком движет воля Всевышнего. Тот, кто верит, выполнит свою задачу. Никакая преграда на его пути не будет непреодолимой. http://www.duel.ru/publish/magnum_books/germanns.htm
*** Павлова Т.А. "ЖЗЛ: Оливер Кромвель".
*** последний раз автор слышал это на одной гостеприимной зеленоградской кухне, куда вынужден был стучаться переночевать
(c) пока не опубликовано, и *** с ним