Daddy's flown across the ocean
leaving just a memory...
Рокот вертолета, крики солдат. Мы спускаемся. Растет детализация карты.
Отцы - дети.
Классики - "однодневки".
Добрая традиция - злые разрушители форм.
Божественная симфония - сатанинский рок-н-ролл.
Но, наконец, от нас требуют не ограничиваться общими фразами и назвать имена. С удовольствием: Иоганн Себастьян Бах - Роджер Уотерс, группа "Pink Floyd". Вот и target groups, на ладони: солидные™ джентльмены и профессора, добропорядочные граждане, регулярные посетители избирательных участков - длинноволосые™ студенты, живущие весело от сессии до сессии.
Ага, скажете. Очередная речь в защиту - женщин, детей, негров, а в последнее время еще гомосексуалистов и гитаристов. "Мы не сатанисты, мы белые и пушистые."
Не угадали. Нам другое непонятно.
Для начала посмотрим на "психоделическое движение" глазами "беспристрастного" (т.е. неверующего) культуролога. Декларируемая цель: освобождение человека от "гипноза" реальности, выведение восприятия за пределы обыденного (кастанедовщина, в общем). Средства: галлюциногены химической и акустической природы (групповые магические практики встречаются на порядки реже, а слег, к счастью, еще не изобрели). Характерные черты музыкального стиля: сочетание "цитат", "сэмплов" (звуков природы, реже быта) с синтетическими ("электронными") спектрами.
Говоря грубо и по-русски, это "музыка, которая уносит".[*]
Еще? Существеннейшее значение в "психоделии" имеет целостность впечатления. Малейший диссонанс испортит дело; психоделия работает на самым тончайшим образом выверенных консонансах, гармониях, пропорциях, симметриях. Если бы Ницше дожил до семидесятых, он встретил бы своего Аполлона живьем.
И далее - это нельзя упустить, услышав: атака - и длительное пульсирующее эхо. Место, которое приличествует психоделической композиции - горы или океанский берег, но никак не кожаное кресло и не автобусная остановка. Атака - эхо. Нет не просто ничего фрагментарного - ничего просто малого; поток в целом - "грандьо", и каждый образ в отдельности - тоже "грандьо".
Теперь забудем про ритмические каноны, забудем про набор инструментов (в конце концов, академически корректная флейта отличается от академически корректного ксилофона сильней, чем от неортодоксального горлышка пивной бутылки). Вспомним: ГДЕ ЕЩЕ были поставлены эти задачи? Какие жанры их успешно решали в течение нескольких веков?
Разумеется, классическая симфоническая форма. За кадром остаются миниатюры Моцарта, на пути к цели оказываются опера и балет (плоды вырождения, сказал Ницше - музыка, следующая за словом и бессильно подражающая слову), но уже Бетховен вполне себе рисует картины природы и погоды, нанизывая "состояния пространства" на "ось времени" - вот гроза, вот утро. Та же имитация, только не "цветом" (тембром), а "узором" (мелодической составляющей).
А вот Бах, в работах которого столь многие усматривали Космос - если не Космос Явленный (холодные звезды и вращение небесных сфер), то, по крайней мере, Космос Подразумеваемый. Скачет, положим, олень по горам, и прыгает в пропасть. Совершая тем самым траггероический поступок, рассматриваемый на уровне высших космических (и искусствоведческих) иерархий как безусловное "грандьо".
Космос издавна символизирует в "европейской" культурно-философской традиции Божие величие (читай Ломоносова, "Вечернее размышление"). Вслух об этом, правда, говорили в основном всякие еретики (Джордано Бруно перекидывает мост от множественности миров к безразличию Абсолюта) - зато на практике "грандьо" (переживание "вселенского торжества", космической целостности и космической урегулированности) систематически применялось в богослужебной практике. Орган ("универсальный инструмент", от "Universe") использовался в католических храмах практически с самого своего (за)рождения.
Это, да. Налицо явное культурное преемство. Тем более поразительно, что "против длинных волос" высказываются преимущественно католические иерархи. На Востоке не то проблема не так остро стоит, не то священство менее "поворотливо" - в основном все выступления "о вреде альфа-ритмов" либо переводные с иностранных источников, либо ссылаются на таковые. Хотя казалось бы...
Передовая католическая мысль выдвигает объяснение, достойное фирмы Apple: "Враг Человека (читай - Билл Гейтс) украл хорошую идею и извратил. Не первый раз. Пора бы привыкнуть".
}{анс Зельдмайр рисует четырехэтажную схему деградации Целостного Мироощущения. Этап первый - романика, единство формы с содержанием и Бога с природой и человеком. Этап второй - готика: величественная литургическая форма наполняется сиюминутным, эмоциональным содержанием и утрачивает внутреннюю последовательность. Этап третий - барокко: полная утрата всякой серьезности подхода. Мир - театр, жизнь - сон, а люди - актеры. И, наконец, четвертый этап, на котором человек полностью порывает с Богом (и с римским папой) и потому разваливается на части. Все это бьется в бессильи об пол. "Дегуманизация искусства", авангард как триумф эксцентричной философии (читай - сумасшествия и одержания).
Все это было бы похоже на правду, если бы...
Если бы "христианское" мировоззрение всецело выражалось и ограничивалось мировоззрением католическим.
У Зельдмайра не было контрпримеров; у нас они, к счастью, есть. Положим, Ломоносов уже являл собой продукт смешения культур; пойдем от Петра и глубже. В Московском царстве мы обнаружим "Домострой" Сильвестра, в Константинопольской империи - "Точное изложение..." Иоанна Дамаскина, но первый являет собой технико-экономическое руководство, второе - академический труд. В сфере чистого из-ображения мы не находим ничего похожего на "космическую симфонию"; даже церковное пение является позднейшим феноменом, ибо службы первохристиан (не по непрофессионализму, а преднамеренно, чтобы не отвлекать от главного) отличались минимальным благозвучием. Оригинальной (от Давида) музыкально-поэтической формой Ветхой и Новой Церкви является псалом, т.е. послание на частную тему, иллюстрированное священно-историческим примером; но ни один псалом не перепевает ВСЮ священную историю.[**]
Музыка в храме - задумка западная, и датируется (смотрим в энциклопедический словарь) приблизительно четырнадцатым веком. Именно в четырнадцатым веком датируется и второй - может быть, решающий - спор между Римом и Константинополем: полемика о "тварной благодати". Пометим на полях: если причины раскола 1054 года лежали всецело в области догматического богословия и церковного домостроительства (т.е. были для аборигенов Самоа и Таити внутренним частным делом белых крестопоклонников), то вопрос о природе благодати определил (и до сих пор определяет) отношение Церкви к "внешнему миру" и "простому человеку".
Позиция Восточной Церкви здесь такова: "благодать" - это "руководящее и направляющее" присутствие Самого Бога; она одной природы с Творцом, а не с сотворенной материей - и потому не валяется на дороге, не подчиняется закону всемирного тяготения и неподконтрольна человеческой воле.
Позиция католиков обратна: "благодать" - это особая "субстанция", производимая Творцом, как пчелы производят мед. Она одной природы с нектаром и целлюлозой, а не с пчелой. Иными словами, в мире нектара и целлюлозы благодать - всего лишь "первая материя среди равных". Остается чуть поднатужится и сказать: это первостихия среди стихий. Ученый (даже философ) никогда не сделает этого шага без серьезных оснований; поэт, однако, сделает его автоматически.
Заметим, что представление о первоматерии в западной материалистической и языческой философии существовало только в зачаточном состоянии. Милетцев хватило предположить, что весь мир слеплен из одного и того же пластилина - но и только; никаких "помимофизических" выводов ими сделано не было, и когда Сократ допрашивал софистов "что есть красота как таковая", лукавые адвокаты откупались от него "красивой женщиной", "красивым конем", "красивой вазой" и прочими предметами домашнего обихода.
Западное жречество лепило пантеон за пантеоном; верховные боги в них матерились, боролись за власть, разруливали пограничные стычки и, будучи "заменимыми", сами никого не могли заменить. Ра не управился бы с урожаем или с течением Нила, Зевс - с ахейской национальной доктриной. В Индии и Тибете язычество обзавелось удобной в бою ведической метафизикой - Рим не предложил ничего сравнимого по "весовой категории" до конца своих дней. Алхимики перепоручили свою магию Гермесу, божеству адвокатов, а гностики зарабатывали контрабандой на границе с Новым Заветом, но массового характера их фантазмы (за исключением эпизода с катарами) не имели никогда.
Доктрина тварной благодати исправила этот досадный пробел.
Связующим звеном "космической симфонии" оказалось представление о "безусловно великом" Боге, Который "движет солнце и светила". "Ощущение величия", которое охватывает человека во время хорового пения или на берегу океана, уже не вменилось бы отдельно Аполлону или Посейдону - нет, все экстатические движения "сердца" оказались посвящены Единому Богу. Нужны ли Ему такие подарки, никого уже не интересовало - легенда о жонглере и Мадонне окончательно узаконила стереотип "с мiру по нитке" (="Бог почитает хорошим все, что мы почитаем Особенно хорошим").
Восточная аскетика говорила - "нет, не нужны". Восточный святой, идя по улице в погожий солнечный день, закрывал глаза - "зачем мне ваше чувственное Солнце?"
Для католика, однако, хула на погожий день постепенно становилась хулой на Бога.
И когда мед начал прогоркать, это уже не было особенно удивительным.
Процессы "над водой", в сфере эстетики, о которых пишет Зельдмайр - разорванные готические арки, витражи-мозаики, отход от романической монолитности - оказались подготовленными самой католической церковью, бросившей Благую Весть на растерзание "всему хорошему". Католические иерархи проклинали возрожденцев, украсивших католические храмы греческими богинями жизни и цветения; но Ботичелли предшествовал Франциск Ассизский, поклонившийся "жизни-как-таковой" в каждом цветке и каждом фазане.
Католические епископы всерьез произносили анафемы на саранчу и мышей, т.е. употребляли дарованную им "магическую власть" для управления силами природы.
Фома Аквинский собрал под "крышей" католической философии все, что показалось "разумным".
Тейяр де Шарден - все, что показалось "духовным".
Сергей Курехин уже говорил о соединении всего, что "кажется мне хорошим".[***]
Вот она, композиция "космогонической симфонии": ты (маг) стоишь на вершине горы среди сверкания молний и зовешь "их"; затем спускаешься, и "они" приходят, и говорят с тобой. Так устроена реальность Риг-Веды и Рене Генона; так устроены "Введение в поп-механику" и альбом "Жилец Вершин" Аукцыона на стихи Хлебникова (колокол Боба Эови, а затем разноголосый бред чудовищ и слушатели "милой старины", усевшиеся "тесным рядом"). Именно эту симфонию с подачи католиков сыграла европейская культура - и продолжает играть, уже совершенно растерявшись среди созванных на шабаш гостей, подобно ребенку Рильке, объевшемуся неправильных трав, идущему, покачиваясь, среди звона и "голосов" и наутро умирающему...
LXE, Feb 9..12 '2002