REMAINS

Пили воду под плеск ее дней и минут,
Только кто-то сказал, что часы отстают,
Что метро закрывается раньше, чем мы полагали.
По резиновым ребрам скользя под уклон -
Хоть в последнюю дверь, хоть в последний вагон -
Мы входили под иглы и лапы разогнанной стали.

Вот в углу стоит дама, она манекен,
И по ней синий свет, отраженный от стен,
Протекает в подшпальные воды, мигая поверх.
Террористы в кабине устроили морг,
Говорят, через станцию будет Нью-Йорк,
Мы не против - мы даже обидимся, выйдя в Москве.

Вентиляторы здесь - истерический смех:
Ты вдыхаешь, как воздух, молекулы тех,
Что рубили тоннели и резали рельсы на глаз.
Если душно, заткни себе пальцами нос,
Мне не нужно - дошел, но мне нужно - донес,
В этом истинный змей - многопал, многорук, многоглав.

Ты - тайна из тайн.
Я вижу тебя, опираясь на шаткий забор.
Мне страшно дышать, я боюсь поломать разговор,
Мой вечный offline -
Умение ждать и делить на секунды века,
Собрать и отдать, и не требовать даже кивка...
Я все еще здесь.

Я помню места -
Подземное пламя там лает на холод дождя.
Кому из двоих ты помашешь рукой, проходя?
Сквозь щели моста
Мелькают сражения бликов пятнистой реки.
Мне трудно ответить, насколько они далеки -
Я все еще здесь.

Осколочна рожь.
По-старчески бледное лето в морщинистых пальцах
Сжимает полнеба, и сок его сладок - купайся.
Когда ты уснешь,
Смешается яд фонарей и открытых глазков,
Безвкусный, как розовый чай из сухих лепестков...
Я все еще здесь.

Я ехал в трамвае под вечер в распахнутой куртке
В капроновый ветер, разметивший плоскость озер,
Кувшинки, хвосты фонарей и крылатых ракет.
Когда я читаю, знакомые тушат окурки,
Потом они жмут мою руку и машут: "До скор..." -
А ночью под кем-то из нас разойдется паркет.
Нам будет смешно.
Нам нужен учитель, умеющий бить по лицу.

По правилам нужен билет, но карманы пусты.
Превыше всего мы ценили не воздух, а звук -
Прощали плохие стихи, покупали за чай.
Мне трудно поверить в туманы такой густоты -
Скорее всего, это просто сжигают траву,
Но запах приелся, не режет глаза по ночам.
А ты все молчишь -
Учитель, умеющий вовремя бить по лицу.

(проигрыш)
В запертом подъезде клочья запаха травки,
Сажа на побелке, кровь на лестничной краске.
Сахар не желает растворяться без встряски.
Ждать не так уж больно и, поверь, безопасно.
Wait.
Еще - три - дня.
Еще - два - дня.
Еще - день...
Шорохи в глазах, и так натянуты веки.
Кто-то включит свет, чтоб перерыть твои вещи,
Солнце режет вены, но проем занавешен,
Полный круг часов закрыл каштановый вечер.
(проигрыш)
Лица глянцево-рекламны,
Так предательски отстойны.
Ты подряд звонишь друзьям, но
Отвечает только "сто".
Где-то был пожар, но скоро станет прохладней,
Где-то над водой скользит дюралевый всадник.
В сумерках на трассе вдруг заклинило задний.
Дождь срезает листья на поминки асфальта.
Дамы убирают маникюр в рукавицы,
Слышен скрип страницы уголком по странице.
Спинка так нагрелась, что нельзя прислониться.
Хочется молиться, только занят провайдер.
Wait.
Еще - три - дня.
Еще - два - дня.
Еще - день...

Я с утра нацепил на себя столько зимнего хлама,
И теперь мне неловко, как будто я слишком в домашнем.
Холод режет меня на полоски, как кадры рекламы,
Неприступные стрелы оград - негритянские башни.

И, глаза раскосив, я смотрю сквозь поверхность соседа,
Регулирую радиус солнца прищуренным веком.
У меня наступает период осеннего сева,
Я с утра рассыпаюсь, а ночью скребу по сусекам.

Все, что я говорю, понимается с третьей попытки,
Но меня будут слушать, пока я плачу за напитки.
Ты ведь любишь коктейли, а я - кипяченую воду,
Но я встану играть, если кто-нибудь сдвинет колоду.

Я встал оттого, что внизу заводили мопед.
Сегодня всем холодно, пестро, прозрачно и резко.
Сегодня прилежная осень сдавала макет,
Точила фасады, толклась сквозняком в занавеску.

Все лужи закрылись, теперь только пар или лед,
И светлый асфальт повторяет оттенки карнизов.
Перо в чью-то шляпу воткнул метеор-самолет,
Ворсинки на сыре, на листьях, засушенных в книгах.

Балконное эхо - как танцы на белом слоне,
И чем с ними спорить - облить апельсиновым соком?
Мне ночью хотелось с утра прогуляться к стене,
Но утром приснилось, что я там давно нарисован.

Двинь головой - и поймешь, как болит голова -
Это влиянье циклона, запил камертона.
Клетки на локте - как микропечать рукава,
Дольки орехов на зуб отдают ацетоном.
Солнце с чужого балкона хлестнуло по стенке,
Хочется встать, смастерить себе кофе и гренки,
Хочется просто сглотнуть, только горло забыло рецепт,
Руки забыли пароль,
Ноги забыли подъезд.
Я говорю, будто мне пришла новая почта,
В сумку компакт, и бегом, это важно и срочно...

Мне теперь нравится жить от антракта к антракту,
Кофе в буфете поможет от гулких акустик.
Кажется, кто-то за мной отстает на полтакта -
Дом на другой стороне отражается в хрусте.
Я спросил время, а он не ответил, он высох,
Я наступаю на складки блестящих ирисок:
День костяного стекла,
Вечер примерзших семян,
Всплеск разведенных чернил.

Фары бьют в профиль, и впору задать стрекача,
В луже коварный бульон, загустевший снаружи.
Будто полгода сидел у глазного врача -
Капли в глаза и очки чуть сильнее, чем нужно.
Знак над рогами троллейбуса - схема развязки,
Росчерк разорванных стрел облупившейся краски -
Синий, как бел порошок,
Синий, как желтый лимон,
Синий, как зелен щавель.
Шарф попал в молнию - как все, однако, непрочно...
Утром приду на работу, и мне придет почта.

Пойдем.
Земля за окном, как кофейная гуща, пуста,
Зима облезает по влажным газонам, устав,
И окна желты даже днем.
Пойдем.
Я роюсь в карманах, и фантики падают в грязь,
Умею класть трубку и этим исчерпывать связь,
И ставить ботинок в проем.
Пойдем.

Фонарь к фонарю, и бордюрные плиты стык в стык,
И рамка смещается, будто нажали на "scan",
Нависшие скользкие ветки ведут по щекам,
А кофе в хрустящих стаканах шершавит язык.
И кто-то озяб, кто-то ставит машину под знак,
И если снег выйдет, он выпадет в темную смесь.
Я знал много станций, я знал много правильных мест;
Асфальт тротуаров надежней, чем все, что я знал.
Пойдем.

Этот воздух стал какой-то не твой,
И ты слышишь, что "без шапки - не смей",
И ты гасишь спички вниз головой
В застоявшуюся воду, как змей.
Все твои родные спят лицом вниз
И рискуют задохнуться во сне.
День развернут, как дюралевый лист,
Но присесть - мест нет.

И ты пьешь свой концентрический чай,
Ты любуешься прозрачностью дна.
А за шторой за какой-нибудь час
В лентах дыма отступила весна.
Каждый дом теперь дыряв, как абак,
А проспекты разноцветны, как цирк,
И собачники выводят собак,
Нарезая пасту снега в зубцы.

Сквозь сон папиросной бумаги ты слышишь, как грунт процарапал трамвай,
В дверях у соседа какой-то конверт торчит пятый день.
За несколько стен наполняется ванна, и скоро польет через край,
И ты так хотел отползти в тишину, но тяжесть везде.

Ты должен был знать, как опасно пить воздух, пока он еще не дозрел,
А ты принимал его в руки и в лоб, вдыхал его ртом.
Прохожие скрылись, свернулись в рулоны, боятся попасть под обстрел,
И ты попадешь, и ты знаешь, за что, но только потом...

Скрип паркета в полу, за окном шелестящая глушь.
Синий глаз без зрачка проплывает, как сонная утка.
Завтра нам уходить, а сейчас на часах слишком раннее утро.

Автобусный столб, поля обгоревшей фольги,
Измятый асфальт, над ним от виска полоса.
Здесь эхо замерзло в звон, растирая шаги,
На желтой табличке - снег, ждать еще полчаса.

Мы все разошлись, и глупо винить поезда,
В наушниках треск, а в стрелках какая-то дурь.
Нам так хорошо по разные стороны льда,
Что можно забыть о тех, кто остался на льду.

Я помню, как раны деревенеют корой,
Как клювы замков царапают кость косяка.
Я слышу щелчок, мне хочется слышать второй -
Мне нравится дверь, закрытая на два щелчка.

А плечи расправишь - в легких опять пустота,
Чем дольше ты ждешь, тем больше ломает пешком.
На сером стекле решетка резного бинта,
Когда ты пьешь чай, глотая его кипятком.

Никто не звонит, но где-то идут поезда,
Кому-то другому прыгать в тростник на ходу.
А нам так легко по разные стороны льда
Растаскивать в песни тех, кто остался на льду.

Здесь так много детей, заигравшихся в день,
Сочиняющих об этом стишки,
Находящих себя у последних вагонов из центра.
Коридор фонарей, словно клин на воде.
Тень за тенью на асфальте стежки -
Как машинное масло на брюках, зажеванных цепью.

В пояснице автобуса скользкая трель,
И немного удивляет глаза
Чья-то лампа-звезда в не заметившем утро окне.
Развернешься на льду, промахнувшись на треть,
И закинешь шарф за плечи назад,
И пойдешь разгибать уголки в новом скомканном дне.

Подъезды захлопнулись, люди внутри,
снаружи собачья грызня,
И нужно разуться и вывесить флаг
о том, что ты занял квадрат.
Ночь может испортить нечаянный скрип,
ночь может нарушить сквозняк,
И все, кто попал в этот ласковый лак,
останутся в нем до утра.

На лестницах желтые пятна следов,
блестящие кляксы подошв.
Есть заспанный чай и поломанный хлеб,
и эхо дверного хлопка.
К полуночи ветер задует весь дом,
к рассвету накаркают дождь -
Игра занавесок еще десять лет,
пока не истреплется ткань.

Трубы дышат на небесный винил,
Все телефоны молчат, куда бы я ни звонил.
Я целый день бродил с больной головой,
Мне десять лет до метро и десять метров домой,
мне десять лет до метро, а дельше как-то домой...

На земле налипли черные листья
шляпками вареных грибов.
Дождь висит бахромой с карнизов,
надо прижиматься левей.
Я прошел столько улиц, не глядя,
что меня могли сбить на любой.
Слишком много мелких денег в карманах,
много мелких слов в голове.

С подъездов осыпалась краска,
В подъездах заржавели замки.
С ними все понятно, я только не пойму одного:
Зачем я приехал сюда,
Зачем мне нужен этот квартал -
Улицы, как в зеркале, улицы, как вниз головой.

Дуги сварочных фар над асфальтом,
чтобы избежать катастроф.
Заголовки пожелтевших журналов,
шелест перечитанных книг.
Я не слышу, прекратился ли ветер
в серых лабиринтах дворов -
Рукомойник, стены кафельной шахты,
клетки, уходящие вниз.