Жизнь это любовь
Серебра к метаморфному телу,
Любовь палача к совершенному делу,
Окровавленных пальцев - к порванным струнам,
Любовь к одаряющим смертью рунам...
Жизнь это любовь

Жизнь это любовь
Тела к обжигающей боли
Любовь вампира к очищающей соли
Птицы без крыльев - к небу без края
Любовь самоубицы к сторожу рая
Жизнь это любовь

Жизнь это любовь

Пустыня. Пустыня разума. Яркое солнце слепит глаза. Песок спрессованный, будто камень. Кустарник редкий и чахлый. Голубое небо без единой тучки. Пустынный горизонт. Взгляду не на что наткнуться. Лишь огромная белая бесконечная стена уходящая в небо и землю. Это край мира. Предания говорят, что за этой стеной другой мир не похожий на этот. Там нет пустынь, а есть моря. Море, оно тоже живое, как и песок. Только песчинки это капли, каждая сама по себе и все вместе. Там в море живут другие, они тоже умеют думать о вечном.
Клаф вглядывался в стену, познавая ее глубину и тяжесть. Он стремился пронзить ее взглядом и увидеть этот другой и наверняка прекрасный мир. Но впереди была только стена, сплошная и монолитная, так непохожая ни на что в этом мире. Уже многие годы он странствовал вдоль нее стремясь познать и найти проход, но пока все бессмысленно. Клаф облизнулся, проведя длинным раздвоенным языком по пересохшему носу, смахнув случайно попавшую в глаз песчинку. А затем тяжеловесно поднялся в воздух, взвив столбы пыли. И, маша крыльями, полетел дальше.

По дороге в ад шел человек. Последний человек. По его следам шла тьма. Мрак все больше поглощал его, засасывал, вбирал в себя. Человек был разочарован. Он представлял себе залитую кровью тропу с виселицами по сторонам, с кровожадными чудовищами и беснующимися чертями. А тут просто дорога и сгущающиеся сумерки. Все еще впереди и от этого становилось действительно жутко. "Чистилище проклятое! Знали, поганцы, как строить, чтоб человека сломить. Но я вам не по зубам, я последний! Не пройдет!" И он продолжал идти и идти вперед. Каждый шаг давался с тру дом все его человеческое естество сопротивлялось. Но он шел, гордо подняв голову, а за спиной неумолимо надвигалась вечная тьма. "Скучно, - думал человек. - Скучно и обидно" Он вспоминал последний момент своей жизни. Двое людей, последние на всей этой проклятой планете. Двое и бомба. Они сами решили не медлить, к чему мучиться зря? Все равно все бессмысленно. Человечество сгорело само в себе. Этого стоило ожидать. Так оно и к лучшему. Он вспомнил ее лицо в тот момент. Миг и взрыв. Если в разрушении есть хоть какая-то красота, то их конец был красивым. Они надеялись соединиться в смерти. Но в этой вселенной разрушенных надежд все всегда решается за них. И теперь она тоже идет по дороге и вокруг все ярче и ярче мерцает свет и у нее все тоже только впереди.

В небе стали гаснуть звезды. "Надо же, здесь тоже есть небо" Он это только что осознал. Так всегда, понимаешь как только теряешь. И все-таки обидно. Человек попытался представить ее, такую грациозную и чистую, уходящую в вечный свет. Он не сомневался в одном будь это та, другая дорога, он бы думал так же. И она тоже так думает. Вместе навсегда. Им не удастся разлучить их. Вместе в любви. Вместе в смерти. Она будет вечно жить в его сердце. Глупо. Да, наверное глупо. Очередной шаг дался с невероятным трудом. Ад близко, а он по-прежнему не сломлен. Мрак давил человека, душил в своих тисках, но все напрасно. Тот по-прежнему шел и шел вперед. И тьма ничего не могла сделать с тем кто стремился в преисподнею со светом в сердце.

Вот и ворота, они выросли неожиданно, словно материализовались из темноты. И она тоже застыла перед возникшими из света вратами. Створки отворились, хлынул ужас. Ее уста произнесли "Здравствуй, Господи". И он, вскинув голову, повторил "Здравствуй, Господи".

- Зауу!... Зауу!- телефонные гудки ввинчиваются в уши. Пульсируют в голове. Бросить. Оторвать. Забыть. Бред. Такого не бывает, ведь смерти нет. Нет. Нет. Человек не может умереть. Кто-то другой да! Но не он, нет. Я сплю, и мне снится страшный сон. Надо проснуться и забыть, навсегда. Бред. Умер... Два часа назад... Заткнись! Заткнись! Ты сон, тебя нет! Мы ничего не могли сделать... Нет это не сон. Он умер, а я остался. Почему? Детское не честно. Они жили долго и счастливо и умерли в один день... Окно, десятый этаж. Сейчас. Ветер. Был ветер.
Заплеванный тротуар. Холодно. Зябнут лапы. Пес. Теперь пес. Правильно, ведь смерти нет. Злобный сигнал и машина проносится перед носом. Найти друга, брата. А потом дальше, дальше. Вместе.
Вперед. Вперед. Лапы удобней ног. Ветер свистит в ушах. Дворы, садик, немытые машины. В подъезде мочится панк. Застегивается. Лыбится. Два передних зуба выбиты. В ухе серьга с крестом. Глазки бегающие, наглые:

- Бобик, поди сюда.

Лай. Шарахается.

- Да ты че...- конец фразы исчезает за дверью. Двор. Во дворе кошка. Пахнет тухлой рыбой и страхом. Боится. Кого? Меня. Вперед, она потом.

Красные буквы на вывеске: БИ...И...БИСТРО. ШАВЕРМА. ХОТ ДОГ. Дог, это я дог.
Нога в мясорубке. Светловолосое чудовище крутит ручку. Жует. Боли нет, мясорубка все больше затягивает. Бомж в окошке. Снулое, небритое лицо.

- Ну хоть требухи оставьте... Я уже неделю не ел...

Хозяин-кавказец скалится с этой стороны прилавка:

- Кушать все хотят, дорогой...

Бежать. Прочь. Злое место. Вперед. Вперед. Ноги, лес ног. Невский. Таким как я здесь не место. Подворотня. Садик. Чужие псы. Домашние - самые злые твари хуже мальчишек. Лоснящиеся, гладкошерстные, отожравшиеся морды. Заметили.
Хозяева в стороне, жуют дорогие сигареты:

- Злой, фас! - сейчас будет веселье. Улыбки на упитанных харях, как оскаленные пасти. Бежать. Бежать. Лай позади.

Невский. Переход. Трое бренчат на гитарах. Голоса противные, ломающиеся. У стен сидят, слушают. Меня окликают:

- Эй, Бродяга, иди сюда, - подхожу. Голос хороший, нет зла.
- Есть хочешь? - кусок булки в руке.
- Немного, но на, - ем. Рука пропахла сигаретным дымом. Ем с мозолей.
- Останешься? - мотаю головой, - ну как знаешь. Бывай.

Улица, там карета. Желтая с черным. Впереди лошадь. Учуяла, смотрит сочувственно, она тоже здесь чужая. Брата видела? Нет. Дальше. Дальше. Дворы, мостки, парки, машины, ноги, еда. Ночь. Фонари слепят глаза. Ночь время братьев. Окно когда-то знакомого дома. Он придет, я знаю. Знаю. Брат. Вой, страшный заунывный. Кто? Я. Свет гаснет. Зажигается. Снова гаснет. И опять зажигается.

- Да заткнись ты! - крик непонимания. Отец, его отец. - Замолчи!
- Не надо! - это мать, его мать.

Дверь подъезда распахивается. Свет бьет в глаза. Человек с ружьем.

- Заткнись! Говорю тебе! - срывы. Скажи где брат! Да пойми ты, я его друг! Пойми!
- Заткнись! - хрип двух стволов. Холод... Прости... Не нашел... Искал... Ведь смерти нет... Встретимся... Я найду... Найду... Холод...

Псы. За воротами, надсаживаются от лая. Не собаки - телята. Как же надо ненавидеть людей, чтобы заводить таких чудовищ. Страшно, не за себя, за их хозяев. Дорога - бесконечное асфальтовое полотно, по сторонам виллы. В них псы, те что лают и те что умеют говорить - они страшнее. Люди не ходят здесь, они едут на машинах. Просто идти опасно. Идущий - враг, в лучшем случае вор. Таких травят.

Я иду по дороге. Вокруг лай, оскаленные пасти, решетки под током, злые глаза видеокамер, стены. Пригород - элитная зона. Пустующий особняк. На воротах выведено: ПРОДАЕТСЯ. Войди в меня и стань как все. Цена - глупые нули. И большими буквами: "СОБАКА В ПОДАРОК". Вот как все просто, все предусмотрено за тебя. Возможно именно сейчас чьи-то пальцы набирают номер, а толстые губы бормочут:

- Сколько?.. Хорошо, покупаю.

Дома потихоньку редеют и из-за поворота величественно показывается надпись: "Васкелово" и перечеркнуто. Дальше только дорога и лес. Кусок настоящей жизни длиной в пять километров. Навстречу идет девушка. Стройная, светловолосая, за плечами рюкзак - сестра.

- Добрая дорога, сестренка.
- Добрая дорога, братишка, - останавливается. - Оттуда? - кивок в сторону селения.
- Да. А ты в Питер?

Девушка улыбается.

- К родителям на день рождения, - оглядывает. - Пойдешь со мной?
- Нет.
- Как знаешь, - легкий поцелуй. Ее губы пахнут костром и лесом. - Найди.
- Найди.

Расходимся. Братство позволяет куда более вольные отношения, но сейчас нас ждет дорога. Ноги сами несут вперед, туда где открылся мой путь.

Ночь над вечной полосой. Бело-синяя машина с мигалкой, в сумраке ночного шоссе. Двое в серой форме.

- Куда идете?
- Вперед, - на глупый вопрос глупый ответ.
- Ты чего очень умный? А ну давай садись.
- Постой, - останавливает напарника второй. - Ты из Братства Идущих?

Киваю.

- В поиске? - а он неплохо осведомлен.
- В пути.
- Ладно. Поехали, пусть идет.

Костер на обочине. Мимо проносятся редкие машины, заспанные водители даже не снижают скорости. Я засыпаю, а когда вновь открываю глаза, нас уже двое. Темная тень по ту сторону огня - Разочаровавшийся.

- Куда идешь, безумец?

Хочется соврать, но бессмысленно, он и так все знает.

- Мой путь открылся.
- О! Великий поиск выхода, - в голосе явная издевка. - А зачем он тебе сдался этот путь? Чем так плох наш мир?
- Это твой мир, не мой, - я повторяю давно заученную фразу, но она звучит неубедительно даже для меня.
- Да? А твои друзья, родители, близкие. Ты готов их всех бросить? - Разочаровавшийся знает куда бить. - По-моему, это самый обыкновенный эгоизм.

Спорить с ним бесполезно. Пусть скажет все сам и уходит. Но я все-таки добавляю:

- Ты видел места где я сегодня шел, тех псов и людей что прячутся за ними?
- Такие не все, - приходит глухой ответ. - Да они оградились коконом ненависти. Но этот мир жесток и к ним тоже, зато он реален. То что ты хочешь сделать - это трусость, бегство. Бежать легко, а остаться трудно.
- Не бегство, а выход. Не трусость, а самоцель.
- Браво! - собеседник аплодирует, потом голос вновь становится жестким. - Только слова ничего не меняют.
- Нет, ты не понимаешь. Этот мир жесток, да. Но не в этом дело, - я говорю торопливо путаясь в словах, стремясь выговорится. - Там возможно будет еще хуже, но главное там будет по-другому. Ведь там мой дом.
- Твой дом здесь, - Разочаровавшийся встает. - Кстати, та девушка, которую ты встретил. Ее затравили доберманами, она сорвала яблоко...

И вот я снова один у костра. Только вдалеке слышится лай. Это рвут свои цепи псы в близлежайшем поселке. Однажды они спустят своих собак...